Статика. «Может, сесть на диету?» Алла подшучивала над его растущим брюшком. Воспоминания о том, как он ревновал ее к тому или иному мужчине. Поводов было много; одних он переводил в другие отделы, прочих снимал с должности, троих самых назойливых отправил к Ч. Не то чтобы он не доверял Алле, но всякое бывает. Воспоминание. Сигмен сказал: «В женщине верь лишь тому, что видишь сам, и то проверь». Статика. «Этот ублюдок Сигмен почему-то ненавидел женщин. Или он…» статика «…прости меня, благой Предтеча, за многоложные мысли. Слаб я, и эти пакостные… (падальные, ха-ха!..) многоложные мысли одолевают меня… насылает их, конечно, злой Противотеча, телепатически. J.C.? Этот кретин Кандельман и его Жак Кюз.

Иуда-Меняла — вот кто стоит за всем, готов поручиться… статика, провал.

Забыл ногти почистить… надо, чтобы новая маникюрщица, Раав… многозначительное имя… это сделала. Алла пока будет слишком слаба для… стыдно… постыдно… Интересно, как там Лейф обходится со своей секретаршей? Хорошенькая эта Рахиль, но ведь холодная, как сосулька на ножках… как все бабы… Алла единственно верносущная женщина, которую я… Что бы коллеги подумали… Сигмен говорит, секс должен быть подавлен… увеличивает покорность… шиб… шиб… а как насчет иерархов?.. Мы ведь не обычные граждане, нам… Алла единственная может дать… Сигмен, а что, если я умру с этими многоложными мыслями?.. Прости, овладел мною злой Противотеча…

Так вот каков я… Я… я… я… я… внутри. Гнездо червей… Лейф молодец… не ошибется… надеюсь… очень… умереть и никогда не увидеть Аллу… она уйдет к другому… Сигмен! Лучше и ей умереть… статика.

А потом — величественное видение мира, каким тот станет после Конца Времен. Лейф не мог видеть образов, создаваемых сознанием Даннто, ему приходилось восстанавливать их по обрывкам слов. Сигмен воплотит мнимые миры, и каждый из верных его последователей получит в свою власть целую вселенную. «Только представить собственный космос… на блюдечке… выйти за дверь, покинуть бренный мир… слава тебе, Повелитель бесконечности, Владыка вечности… какова будет твоя воля? воля? воля?» — эхо пошло гулять по дальним закоулкам сознания.

Лейф легко мог представить себе, какие оргии рождала буря в нейронном лесу, для этого он достаточно нагляделся чужих мыслей. Он даже не испытывал отвращения; пакостное чувство в нем рождало только лицемерие уриэлита.

Он добросовестно прочел остаток ленты. Обычный авгиев потоп; улыбку Лейфа вызвали только наиболее стойкие сомнения в правильности доктрин церкводарства, мысль о том, что он, архиуриэлит, мог всю свою жизнь угробить, верно следуя ложной вере. Потом шли громовые мысленные покаяния, мольбы о прощении — затрепанные вконец и явно повторяемые на всякий случай. Завершала запись молитва Сиг-мену о даровании той же фанатической, неколебимой веры и неустанного рвения, что у Кандельмана, но без сопутствующей одномерной тупости.

«Аминь», прокомментировал Лейф и отправил ленту в мусорник.

ГЛАВА 14

Зарядив кимограф бумагой, Лейф повернулся, чтобы выйти, и остановился в изумлении — у двери стоял человек в белом халате санитара: бледный, рыжеволосый, голубоглазый, широконосый.

— Шалом, Джим Крю, — проговорил Лейф.

— Шалом, — ответил Крю.

— Ты все за тем же? — осведомился Лейф.

— Вы знаете, что да, доктор Баркер. Мы давно могли позволить нашей дочери уйти. Но мы любим ее, и мы… держали ее за руку… потому что есть вещи, которых мы не можем сделать сами.

— Я не единственный хирург в городе. Почему вы ко мне прицепились?

Лейф включил мыслеприемник и покрутил шлем, пока индикатор не показал наличие мозговых волн. Пальцы Лейфа нажали на переключатель; теперь внутренняя поверхность шлема, как подсолнух за солнцем, будет следить за мозгом Джима Крю и, даже если Лейф окажется на пути излучения, не спутает характерные узоры биотоков.

Крю улыбнулся:

— Не стоит, доктор. Посмотрите на ленту.

Лейф посмотрел. Статика, и ничего, кроме статики. Он повернулся к Крю:

— Вы это намеренно?

— Да. Как можете и вы, если только научитесь. И захотите.

— На мой вопрос вы не ответили. Почему я?

Крю подошел — на цыпочках, чуть вперевалку.

— Есть еще несколько человек, которые не побоятся помочь ребенку. Но даже они выдадут нас уззитам. А вы — нет.

— Почему бы?

— Во-первых, и это не самое главное, вы побоитесь, что мы напишем Кандельману донос, что вы не Лейф Баркер, а Лев Барух, главарь одного из самых важных подразделений КХВ, что многие ламедоносцы — пограничники, прошедшие элохиметрию благодаря действию наркотика, и что вы знаете, кто такой «Жак Кюз».

Одного этого хватило бы, чтобы вы пошли со мной. Но мы не станем поступать так, доктор Баркер. Скорее мы позволим нашей дочери умереть, чем применим насилие, пусть и не физическое. Поднявший меч погибает от меча. Вы пойдете с нами, потому что не в вашем характере позволить ребенку умереть.

— А вы самоуверенны, — выдавил Лейф. — Если вы не хотите принуждать меня, так зачем вообще зовете? Вы же понимаете, что я таким образом выдам гайкам не только себя, но и своих людей. Если они узнают об этом, меня просто прикончат.

— Вы сказали «выдам», а не «если выдам». Но я отвечу. Мы взываем к вашей человечности. Остальное неважно — как и все, основанное на кровопролитии, убийстве, предательстве и ненависти.

— Согласен, — ответил Лейф. — Но человек должен защищаться.

— Лучшая защита — ее отсутствие.

— Если мы будем стоять тут, обмениваясь банальностями, как два перекликающихся филина, то далеко не уйдем. Какое у вас хирургическое оборудование?

Джим Крю беспомощно развел руками.

— Мы не пользуемся лекарствами. То немногое, что у нас есть, мы одолжили у своих соседей, тимбуктанцев.

— Хорошо. Опишите травму.

Прикрыв глаза, Джим Крю выдал удивительно подробное описание. Лейф мысленно отмечал, что ему потребуется. Взять с собой очень многого он не мог: придется импровизировать.

Лейф убеждал себя, что оказывает КХВ большую услугу, устанавливая контакт с неизвестным до того подпольем банту. Хотя с военной точки зрения Южная Африка не представляла собой ровным счетом ничего, сотрудничество с ней могло очень пригодиться Суверенной Территории Пограничье. Но Баркер знал, что рационализирует — на самом деле его действия вполне подпадали под трибунал. Человек, впрочем, не может не рационализировать.

— Как вы, банту, исхитрились разработать технику депигментации? — спросил Лейф, подбирая ампулы в процедурной.

— Забавно, но ее придумал новообращенный из гаек, — ответил Джим Крю. — Все детали удаления пигмента из меланоцитов уже полвека как опубликованы в каком-то специализированном журнале для дерматологов и, как многое другое, вместо того чтобы пойти в дело, собирают пыль в библиотеке. Наткнувшийся на них козл так и не осознал всех возможностей. А изобретатель бежал в Кейптаун.

Не спрашивая разрешения, Лейф повернул лицо банту к свету, чтобы рассмотреть нос.

— Лучше бы вы позволили мне делать пластическую операцию, — заметил он. — После меня шрамов не остается.

— Шрам появился после депигментации. Кажется, они таким образом проявляются.

Лейф презрительно фыркнул:

— Пошли.

Они спустились лифтом для персонала и больницу покинули через задний, служебный вход, поодиночке. Уззит на выходе посветил фонариком. Лейф показал ему свой ламед, Джим Крю — удостоверение.

— Где вы взяли форму и карточку? — поинтересовался Лейф, когда они залезли в его машину.

— Мой брат тут работал, — ответил африканец. — Мы знали, что когда-нибудь это нам пригодится.

Лейф запустил мотор, включил фары.

— И как вы четверо попали наверх сегодня утром? Знаю, уззитов тогда было меньше, но и сменных иоахов обойти непросто.

— У нас есть возлюбленные.

— Ну-ну. А почему явились вчетвером? Одного бы хватило.

— Вчетвером мы больше, чем один, или даже четверо.