Они усадили меня на стул, установленный в фокусе модулятора магнетического детектора. Потом ввели мне в вену гипноисповедник, выключили весь свет и стали нараспев читать молитвы и главы из «Западного Талмуда» и «Исправленного Писания». Затем из элохиметра сфокусировали луч…

— ’Es’ase’asah?[14]

— Элохим — это Бог на иврите. А метр — вроде этого, — он указал на один из множества циферблатов на панели. — Только элохиметр круглый и очень большой — у него стрелка величиной с мою руку. На циферблате по кругу расположены, древнееврейские буквы, и во время испытания она прыгает вверх и вниз, оценивая степень непорочности испытуемого.

Большинство людей понятия не имеют, что значат все эти буквы, но я-то — козл. У меня был доступ к книгам, где все это подробно описывается.

— И ты знал, что нужно отвечать, nespfa?

— Fi. Но это не спасло бы меня от гипноисповедника, уж он-то бы вытащил всю правду наружу, если бы только… если бы только я не был болен марсианской чесоткой.

Он рассмеялся, но как-то безрадостно, словно прокаркал.

— Под этим наркотиком, Жанет, вся грязь и непотребство, которое ты когда-либо совершил, или даже просто подумал: вся твоя ненависть к тем, кто выше тебя; все твои сомнения в доктринах Предтечи — вся эта муть поднимается из глубин твоего подсознания, как мыльная пена на поверхность грязной воды в ванне: такая нежная, легкая и тут же буреющая от грязи.

Но я сидел и смотрел на стрелку, словно глядя в лицо самому Господу, Жанет, — можешь ли ты меня понять? — и лгал ему. Но я не переигрывал, я не притворялся слишком непогрешимым или фанатиком. Я даже признался в некоторых небольших многоложествах. В те моменты стрелка трепетала и возвращалась на несколько делений назад. Но на главные вопросы я отвечал так, как нужно. Потому что для меня это был вопрос жизни или смерти. И я победил.

А потом я рассказал им свои сны — мои субъективные путешествия во времени.

— Soopji’tiw?[15]

— Fi. Любой из нас субъективно путешествует во времени. Но объективно на это способен только Предтеча, его брат-отступник и жена брата.

Я построил свои сны по всем законам архитектуры — добротно и красиво. И главное, по вкусу моих заказчиков. И увенчал все шедевром (или ложью, называй как хочешь) о том, что Предтеча самолично посетит Этаоз и будет беседовать с сандальфоном Макнеффом. И это великое событие должно произойти через год.

— О, Хэл, — выдохнула она, — но зачем ты им это сказал?

— Затем, что теперь, maw sheh, экспедиция затянется на год. Они не смогут отказаться от шанса лицезреть Сигмена во плоти. Так что, как видишь, моя чудовищная ложь обеспечила нам с тобой год спокойной жизни.

— А потом?

— У нас будет время об этом подумать.

— И ты все это сделал ради меня… — проворковала она из темноты под сиденьем.

Хэл не ответил, он был слишком занят тем, чтобы вести шлюпку как можно ниже над крышами. Одна за другой мелькали кучки домов, разделенные парками. Он летел так быстро, что чуть было не проскочил мимо дома Фобо — средневекового трехэтажного замка с амбразурами на башнях, со множеством каменных уродцев и насекомоподобных горгулий, обсевших карнизы и высовывающих свои фантастические головы из различных ниш. Дом стоял особняком.

Жанет надела длинноносую ночемаску. Дверь шлюпки отъехала в сторону, и они побежали по дорожке к дому. Проскочив холл, взлетев на второй этаж, они остановились перед дверями в квартиру Хэла только потому, что он не сразу нашел в кармане ключ. Хэл мог бы заказать замок на корабле, но не очень-то доверял своим, так как с них сталось бы сделать дубликаты ключей. Поэтому замок ему делал жук-столяр, а врезал жук-плотник.

Наконец ключ нашелся, но теперь никак не желал вставляться. Хэл справился и с этим и подтолкнул Жанет к дверям.

— Подожди, Хэл, — сказала она, снимая маску, — а ты ничего не забыл?

— О Предтеча! О чем ты? Это что-то важное?

— Да нет, я просто подумала, — улыбнулась она и прикрыла веки, — что по земному обычаю мужчина должен перенести свою невесту через порог их нового дома на руках. Так рассказывал мне отец.

Его губы задрожали: невеста? А не слишком ли много она себе позволяет? Но у него не было времени на споры, поэтому он, ни слова не сказав, поднял ее на руки и внес в дом. Потом поставил на пол и сказал:

— Вернусь, как только смогу. Если кто-нибудь постучит или попытается войти, спрячься в специальный ящик в шкафу в спальне. И ни одного звука, пока не убедишься, что это я.

Она бросилась к нему на шею и нежно поцеловала:

— Maw sheh, maw gwah, maw fooh[16].

Он смешался, окончательно запутался, не нашелся, что ей ответить, и даже не вернул ее поцелуй. Ведь если он правильно понял, она назвала его ее дорогим, большим и сильным мужчиной. Он не мог поверить в то, что она сказала это всерьез.

Хэл повернулся, чтобы запереть за собой дверь, но все же сделал это не сразу: ему хотелось еще раз взглянуть на белое лицо в нимбе черного капюшона с алой чертой губ, контрастирующей с белизной кожи.

Его трясло. Он чувствовал, что Жанет не сумеет быть сдержанной и холодной супругой, каковой ей надлежит быть по предписанию церкводарства.

ГЛАВА 10

Визит на «Гавриил» занял целый час. Сандальфон задержал Хэла для того, чтобы во всех деталях обсудить его пророчество о встрече с Сигменом. Наконец, отделавшись от архиуриэлита, он приказал отвезти себя на шлюпке домой. По дороге в ангар он встретил Порнсена.

— Шалом, абба, — сказал Хэл, широко улыбаясь, и как бы невзначай коснулся сверкающего ламеда у себя на груди.

Левое плечо иоаха опустилось ниже, чем когда бы то ни было: оно осело прокисшим тестом, флагом, приспущенным при капитуляции. Теперь, если бы ситуация потребовала бичевания, плетка была бы в руках у Хэла. Он гордо выпятил грудь и собрался идти дальше, но Порнсен остановил его:

— Одну минутку, сын мой. Ты собираешься в город?

— Шиб.

— Шиб. Я поеду с тобой. Я теперь живу в том же здании, что и ты, на третьем этаже. Это напротив Фобо.

Хэл открыл было рот, чтобы отказаться, но так и не придумал, что сказать. Теперь улыбался Порнсен. А потом он повернулся и пошел впереди, словно указывая путь, предоставив Хэлу его догонять. Тот последовал за иоахом, мрачно покусывая губы. А что, если старик ухитрился проследить за ним и видел его встречу с Жанет? Да нет, конечно. Если бы он это видел, то Хэл был бы уже арестован. Ерунда. Иоаха бояться нечего: его фантазии хватает лишь на то, чтобы, поселившись в одном доме с Хэлом, постоянно мозолить ему глаза и отравлять радость с таким трудом завоеванной победы. Вспомнилась старая поговорка: «Что у иоаха в зубах — того он уже не выпустит».

Матрос уже ждал у шлюпки, они молча забрались в нее, и серебристый кораблик нырнул в ночную тьму.

Но, подойдя к дому, Хэл ухитрился протиснуться в дверь перед Порнсеном, тем самым нарушив этикет, и выражение лица иоаха показало, что он хоть чуть-чуть отыгрался.

Остановившись у своих дверей и, как обычно, роясь в поисках ключа, Хэл услышал, как шаги его бывшего ангела-хранителя замедлились, и тогда, поддавшись внезапно сверкнувшей в его голове нахальной мысли, он обернулся и позвал: «Абба!»

— Что?

— А не хотите ли вы проверить мою квартиру, чтобы убедиться, что я не прячу там женщину?

Иоах побагровел. Он закрыл глаза, пытаясь справиться с приступом ярости, но это, как видно, ему не удалось, потому что он завопил, выпучив глаза:

— Ярроу! Если я когда и видел ходячую многоложность — то это ты! Я не понимаю, как ты ухитрился пролезть в иерархи! Я думаю, что ты… что ты не так прост! Ты изменился. Ты всегда старался быть таким скромным, таким покорным… А теперь ты высокомерен и самонадеян!

Хэл заговорил, постепенно повышая голос: