Хотя и есть дела у людей, но как-то скучно, тоскливо становится в чукотском береговом поселке. Оживит иногда пролетевшая над косой стая уток-гаг, раздастся несколько выстрелов, и снова наступит тишина. Но все равно люди следят за морем, не спускают с него глаз.
И вдруг:
— Пуврек! Белуха, белуха! — торопливо передается из дома в дом. Бегут к берегу оживленные люди с кожаными мешками, ведрами, баночками.
И там, где кончается шуга и начинается чистая вода, появляются белые пятнышки. Но они не как льдинки, они покажутся на мгновенье, взовьются над ними маленькие фонтанчики и тут же исчезнут. И выскакивают снова уже в другом месте. Это белухи гонят косяки сайки — мелкой рыбешки. Сайка мечется, жмется к берегу, а тут ее подхватывает волна и пачками выбрасывает на берег. Бойко трепещется на берегу рыбка, потом тише и постепенно застывает на морозе с растопыренными плавничками.
Но не везде успевают подобрать рыбу люди. Остается она на берегу, куда редко заглядывает человек, целыми грудами, и хватает ее на долгую зиму песцам, воронам и собакам.
Пройдет белуха, уйдет сайка — остается та же шуга. На берегу уже не тонкий налет льда, а целый ледяной выступ. Волны бьются о край выступа, хлюпают и забрасывают наверх льдинки и все выше и выше наращивают его. С каждым днем полоса шуги становится шире и наконец скрывается за горизонтом. С шугой плывут уже крупные льдины, которые течением и ветром несет в Берингов пролив. Часто на них можно видеть в бинокль черные точки. Это небольшие группы моржей начали свое путешествие.
Появляются сплошные поля льда. Иногда большие ледяные глыбы, зацепившись на мелководье за дно, застревают у берега. Вода между ними забивается мелкобитым льдом и шугой, и все это крепко смерзается.
Лед неподвижен только у берега, и еще трудно определить его край. Казалось, уже скрепленные морозом льдины встали намертво, но вдруг они начинают скрежетать, подвигаться рывками, наползать на берег, крошить друг друга.
Охотники делают первые вылазки. Они ловко прыгают по мелким льдинам, добираются до глыб и ледяных полей, засевших на мели, где еще сохраняются свободные ото льда небольшие пространства воды. Около этих разводий бьют охотники первую осеннюю нерпу и молодого лахтака.
Крепчает мороз. Настойчивее и дольше дует холодный северо-западный ветер, все плотнее прижимает течение лед к берегу. Охотники уходят дальше и дальше в море, где по-прежнему движется лед. Если охота на нерпу сначала была лучше на косе, там, где более мелкое дно и застрявшие льдины, то теперь лучше охотиться у скал, где море глубже и разводья ближе.
Но этот лед, вставший у берега, еще не прочен. Бывает, что при первом же сильном ветре с берега его срывает и относит в море. И тогда, насколько хватает глаз, снова простирается чистая вода, и лишь у берега остается небольшая полоска льда с неровными рваными краями. Или же бывает наоборот. Задует сильный северный ветер с моря — начинается сжатие. Слышится грохот, скрежет, удары падающих льдин. А ветер и течение, как бы сговорившись, в один прием выравнивают край прижатого к берегу льда и громоздят высокие, труднопроходимые торосы, которые издали похожи на большой горный хребет.
Чукчи-охотники говорят:
— Этки, плохо!
Этот лед, неровный и торосистый, неподвижен. Он словно прирос, припаялся к берегу, поэтому и называют его припай-туквен.
Но вот пошел снег, ветер подхватил его, и задула пурга. Ветер усердно трудится: выравнивает поверхность льда, забивает щели в торосах снегом, наметает сугробы, уплотняет наст.
— Нымелькин, хорошо. Пусть дует. Дорога ровная, — говорят охотники.
Этот припай уже крепок и простоит теперь до самой весны. Он намертво прирос к берегу и слился с ним, словно стал частью суши.
Припай быстро обживается: вдоль берега прокладываются нартовые дороги, пробиваются в торосах тропы к кромке. В некоторых местах припай широк и далеко отходит от берега, и лишь у крутых скалистых мысов кромка его проходит совсем рядом. У кромки с каждым новым сжатием появляются все новые гряды торосов, а за ними по-прежнему движется лед. Это место, где кончается припай и начинается дрейфующий подвижный лед, называется по-чукотски «тылягыргин» — путь, движение.
Теперь все разговоры морских охотников сводятся к припаю, кромке, тылягыргину и дрейфующему льду. Какой тылягыргин? Движется ли лед? Как на кромке? Да и понятно: с этого времени охота начинается там, за припаем, на дрейфующем льду, где от постоянной подвижки ледяных полей образуются трещины и разводья.
На припае зверя нет. Разве что найдет иногда охотник нерпичью лунку, выловит около нее две-три нерпы — и все. Этим делом занимаются старики, которым тяжело ходить далеко в море. А молодые добывают зверя на дрейфующем льду. Чтобы попасть на него, надо пройти коварный тылягыргин.
У кромки
Легка и удобна одежда морского охотника. Мягкие нерпичьи штаны, короткие торбаса, туго стянутые ремешком; короткая двойная кухлянка из шкур молодых оленей, сверху белая камлейка — балахон. Кухлянка в поясе туго перетянута ремнем, на котором с правой стороны нож в чехле, кожаный мешочек для патронов, кисет для махорки и табака-папуши. В такой одежде никакой мороз, ветер и пурга не страшны охотнику.
Просты и снасти охотника. Акын — закидушка, аккуратно обструганная деревяшка грушевидной формы с тремя острыми крючьями на утолщенной части. К другому концу акына крепится длинный, хорошо обработанный лахтачий ремень. Ремень ровно смотан в круг. В любой трещине, полынье достанет охотник нерпу, лахтака, ловко метнув акын. Идти в море без акына — все равно что заранее прийти без добычи. Не выходит охотник в море и без ракетных лыж — вельвыегыт. Вельвыегыты коротки, их след на снегу похож на вороний, поэтому они и называются вороньими лапками. Обод вельвыегытов делается из толстых сучьев. Тупой носок круто загнут. Чтобы обод не сужался, вставлены короткие распорки, и все искусно переплетено ремнем. Вельвыегыты не скользят, но хорошо удерживают охотника на снегу, густом, кашеобразном льду. Чтобы ходить на вельвыегытах, нужна сноровка и привычка.
Передвигаясь по льду, охотник всегда пробует лед длинной палкой с острым железным наконечником на одном конце и крючком на другом. Крючком охотник достает нерпу из разводья. Есть у охотника и другие нужные вещи: легкий посох с колечком из китового уса, лямка из толстого моржового ремня для волока по льду нерпы, разные связки запасных ремешков, игла из стальной проволоки с расплющенным острым кончиком для сшивания шкуры медведя, лахтака или же куска моржового мяса. Все эти снасти крепятся в одну легкую связку и закидываются за плечи. Винтовка в чехле сверху. У охотника нет ничего лишнего — все необходимо. Снасти не только для того, чтобы достать зверя из воды и доволочить его до дому, они еще выручают из беды.
Было еще темно, когда Кагье вышел на улицу. На небе ярко мигали звездочки. Справа чернели темные контуры сопок. Было морозно. С моря, со стороны кромки, шума не слышалось. В домиках и ярангах, растянувшихся по косе, чуть светились ночные огоньки. Открытых дверей, по которым можно судить, что хозяева проснулись, не было видно. После домашнего тепла в одежде, накинутой на голое тело, было холодновато. Кагье поежился, но продолжал внимательно вглядываться в звезды, в контуры сопок. Все было спокойно, погода хорошая.
«Пойду схожу», — решил Кагье.
Кагье не мог сидеть без дела, хотя возраст уже был не тот и часто ломило старые кости. Вот и сейчас побаливала поясница, ныли суставы ног. «Вроде и погода хорошая, а все болит… Все равно пойду. Может, от ходьбы легче станет», — Кагье еще раз окинул взглядом небо, сопки и зашел в дом.
Старик долго и не спеша пил чай из блюдечка. Жена молча разминала чижи — меховые носки, расправляла короткие нерпичьи торбаса. Кончив, она вышла в холодный коридор и внесла кухлянку, чтобы она нагрелась в тепле.