— Атэ, атэ! — звала она отца и пыталась утащить обструганную палочку.

— Ки-ки — нельзя, нельзя, — ласково говорил Антымавле и показал на листок. — Кыгите, смотри — Ленин.

Старый знакомый, как родной брат

Смотрит Теркынто на луну, а луна яркая, в зеленом кругу. Думает: «Примета верная, хорошая погода будет. Можно бы на охоту пойти. А вот в тундру поехал. Глебов просил. Такому человеку отказать нельзя. А как хорошо сейчас в море! Тургич — молодой лед к припаю прижало, нерпы много…»

Нарта резко остановилась: собаки второй пары присели и справили большую нужду. Пассажир, сидевший спиной к Теркынто, от неожиданного толчка привалился к каюру. Мысли Теркынто оборвались:

— Хак-хак! — прикрикнул он на собак.

Две собачьи упряжки, по двенадцати собак каждая, бодро бежали у отвесных скал по морскому льду. Санный путь установился давно, дорога укатана, наст твердый, даже морской рассол не проступает. Широкие приземистые нарты поскрипывают копыльями, прогибаются полозьями на каждой неровности и легко скользят по снегу.

Нарты тяжело загружены. На первой ехали двое: молодой туныклинский каюр Теркынто и Глебов. Два года не было Глебова в Увэлене. Говорили, совсем уехал, а нет — вернулся, учился где-то. Как родного, встретили его увэленцы, потому Теркынто и не сумел отказать Глебову в поездке. На север ехать — большое дело, людям помочь надо. Согласился Теркынто, поехал.

А дело действительно было важным…

— Ваша задача, — напутствовал Глебова секретарь райкома Бондаренко, — не только проверить наши торговые точки и дела кооперации, но и провести работу по укрупнению стойбищ. Все эти северные промысловые объединения настолько маломощны, что трудно решать дальнейшие хозяйственные вопросы. Правда, это будет тебе лишняя нагрузка, — перешел на «ты» Бондаренко, — но сам понимаешь. Аппарат райкома — раз-два и обчелся, поездки длятся по пять-шесть месяцев, район огромный.

— Да это и не затруднит меня. — Глебов уселся поудобнее.

— Одно время мы тут перегнули немного в вопросах коллективизации. Потом исправились, но отголоски нет-нет да и проявляются. Кто-то здорово работает… Американофильство, суеверия, приметы — все это используется очень умело, — вводил в курс событий Бондаренко. — Нацсовет, допустим, скажет: «Надо сделать общую яму дли мяса». — «Ии-ии, кейве!» — дружно соглашаются люди. Как будто все в порядке, люди поддержали наше мероприятие, но как только уедет наш представитель, это «ии» сразу же забывается: «Не будем рыть землю, выйдет злой дух, и народ заболеет». Мне кажется, что не в духах дело… Дух этот живой и действует ловко… — Бондаренко замолк и стал, набивать трубку. — Вот познакомьтесь с делами прошлых лет. — Он открыл сейф и достал несколько папок с документами. — Словно какая-то организация действует, использует наши промахи и отсталые взгляды людей. Посмотри сам, а я покурю.

Глебов медленно листал страницы дел:

«Шаманская деятельность Тамне началась с мая 1932 года и была направлена против кооперации, школ обучения на национальном языке, против местной интеллигенции и, в частности, против организатора Мечигменского оленеводческого товарищества т. Ильмоча, которого обвинили в предательстве по отношению к своим сородичам…»

«В перевыборную кампанию в нацсоветы 1931–1932 годов стойбища Пылёка, Лёлётке, Гиутегина отказались участвовать в голосовании…»

— Кое-что нам удалось раскрыть, — продолжая Бондаренко. — И знаешь, кто это сделал? Комсомольцы культбазы. Анкатагин увидел однажды ночью на верхушке яранги Тамне большую фанерную модель самолета с вертушкой и обрезом дробовика. Во время камлания он дергал за ниточки, раздавался выстрел, и люди падали на пол от страха.

— Ох, и фокусники, — рассмеялся Глебов.

— Да, отличнейшие фокусники… Но поколебать авторитет Тамне, даже раскрыв обман, нам не удалось. К нему часто наезжает известный богатый чаучу Пылёк, бывает у него кувлючинский Рэнтыгыргин, едут к нему за советом, как к учителю, гуйгунский шаман Ринтылин, инчувинский Имрынеут. Чем живет Тамне непонятно: песцов не промышляет, на охоту в море ходит изредка, живет одиноко своей ярангой, но у него все есть и главное — американские товары…

— Может, контрабанда? — высказал догадку Глебов.

— Слухи есть, но фактов нет.

Глебов задумался. Бондаренко сосредоточенно ходил между столов. Кабинета отдельного не было, весь аппарат райкома размещался в одной комнатушке.

— Возьмите с собой самое лучшее из товаров, какие у нас есть. Самое лучшее, — еще раз подчеркнул Бондаренко. — И попытайтесь оказать влияние на Пылёка. Если даже вы просто завяжете с ним торговые дела, это уже большой шаг. Этот чаучу держит в руках всю Кувлючинскую тундру, оказывает давление на мелких оленеводов, препятствует организации коллективных хозяйств и всячески избегает встреч с представителями райкома. Его влияние огромно, авторитет непоколебим, поэтому действовать надо крайне осторожно. Прощупайте заодно и Рэнтыгыргина.

— Об этом чаучу я слышал и раньше, — заметил Глебов.

Бондаренко словно не слышал Глебова:

— Помните, никакого насилия. Нам нужно, чтобы люди сами поняли сущность наших мероприятий и поддерживали нас. Да что я тебе все пережевываю, ты сам лучше разберешься в этих делах…

Разошлись уже поздно ночью. Увэлен спал.

— Ну, счастливого пути, — пожал руку Бондаренко…

Короткий декабрьский день угасал. Нарты прошли косу, растянувшуюся километров на шестьдесят, и поднялись на пологую горку мыска, вдающегося в море.

— Вон Инрылин! — показал Теркынто.

Собаки почуяли жилье и пошли бодрее. От долгого сидения на нарте у Глебова отекли ноги, заныла спина, хотелось встать во весь рост и вытянуться. Впереди показалась песчаная коса, а немного в стороне на пригорке — пять яранг. К одной из них, выгодно отличавшейся от других, была пристроена маленькая палаточка, занесенная снегом.

— Ра-ра-ра-рай-рай! Ярат! Яранги, яранги! Антымавле близко! — подбадривал собак Теркынто.

Собаки рванулись, из-под остола мощной струей забил снег. Теркынто еле сдерживал их. Разгоряченные псы подскочили к крайней яранге. Откуда-то выскочил лохматый пестрый щенок, взвизгнул и пронесся перед носами передовиков. Рывок — нарта дернулась, Глебов не удержался и растянулся на твердом заструге.

Из маленькой палаточки выскочил человек, с маху хлестнул ремнем по мордам собак, спасая щенка, и сердито прикрикнул:

— Гэ, гэ! — Но тут же воскликнул: — Ка-а-а-ко! Теркынто!

— Мури, приехали мы! — И Теркынто с силой нажал на остол.

— А это кто на снегу отдыхает?

— Глебов!

— Как? — Антымавле опешил.— Он же, говорили, совсем уехал… — И направился к Глебову.

— Дорово, — он протянул руку Глебову и помог встать.

— Етти! — поздоровался он.

— Имлинэ, Клепов приехал! — закричал Антымавле в ярангу.

Из дверей выглянуло радостное лицо женщины и тут же скрылось обратно. Из соседней яранги прибежал Гырголь. Приезд гостей был радостным событием для Инрылина.

Глебов держал руку Антымавле, крепко сжимая ее, и пристально вглядывался в знакомое лицо. На него смотрели живые, веселые глаза. С лица не сходила улыбка. На Антымавле была опрятная новая кухляночка, сшитая из неблюя, украшенная у подола узором из белых и темных квадратиков. Ростом, казалось, он стал несколько ниже. На ногах нарядные, расшитые оленьей шерстью торбаса из белого камуса.

— А ты нисколько не изменился, — похлопывал его по плечу Глебов. — Даже морщин нет…

Вокруг прибывших собрались соседи, помогли распрячь собак. Теркынто только указывал, что надо делать.

— Иам, зачем тут стоять будем? Пошли в ярангу, — предложил Антымавле. — Устал?.. Тут все сделают. — И потянул Глебова за пустой рукав.

У входа в ярангу он крикнул:

— Имлинэ, выбивалку!

Из дверей чоттагина рука протянула косок распиленного пополам оленьего рога.

— Нужно снег выбивать хорошо. Кухлянка лучше просохнет, дольше сохранится, — приговаривал по-чукотски Антымавле, прохаживаясь выбивалкой по спине Глебова.