Все ближе стадо к стойбищу Пылёка подходит. Встали люди в ряд, с оленей глаз не сводят. Дети луки с обожженными стрелами наготове держат, взрослые — винчестеры, копья.
— Хо, хок, хок! — кричат все на оленей, пускают стрелы, из винчестеров над стадом стреляют. Женщины кидают горящие угли.
Потрясает старым дедовским копьем Пылёк.
— Хо, хок, хок! — надрывается он. — Всемогущий, очисти стадо от злых келет!
Вот-вот полетит копье в стадо, но каждый раз удерживает его Пылёк.
— Сильнее, сильнее кричите! Стреляйте из луков и ружей! Олень беспомощен, беззащитен. Надо помочь! Хо-хок-хок!
С трудом сдерживают обезумевшее стадо пастухи. В помощь им другие подбегают, гости тоже. Окружают стадо в кольцо, не дают ни одному оленю вырваться.
— Хо-хок-хо! — разносится над тундрой.
Задабривает духов Пылёк, разбрасывает на все четыре стороны кусочки оленьего мяса, сала, а последнюю пригоршню в стадо бросил.
Выхватили чаутом пастухи огромного быка из стада, к яранге переднедомного подтаскивают. Упирается бык, вырывается, но чаут из лахтачьего ремня крепко держит оленя.
Подошел Пылёк с копьем, выжидает. Не успели заметить, как ударил, а олень уже упал на правый бок. Теперь можно начинать.
Мужчины оленей бьют, женщины свежуют туши. Больше телят-бычков забивают. Бережет важенок Пылёк, без них приплода не получишь, стада не умножишь. Тут же ребятишки крутятся. Кто постарше и посильнее — помогает как может. И Антымавле пригодился. Не зря одну зиму прожил у Амчо. Среди пастухов бегает, так же, как и они, ловко чаутом оленей из стада выхватывает.
Всех гостей хочет одарить Пылёк, ни один приезжий не должен остаться в обиде. Женщинам на радость дарил шкуры телят темной масти с белыми, как пятна снега, пестрянками.
— Йыккайым! — восхищались женщины. — Щедр Пылёк. — И, причмокивая губами, шепотом желают удачи Пылёку. Нет большего счастья для женщины, как получить нарядную пеструю шкурку на керкер.
Правда, один праздноход, подобный Антымавле, возмутился, закричал на всю тундру, когда Пылёк дал ему тушу без шкуры:
— Разве может олень без шкуры ходить? Пусть Пылёк попробует прожить без кухлянки.
Смутился Пылёк, побледнел:
— Зачем кричишь худое, можно сказать прямо. — И дал ему шкуру теленка…
На другой, день начал забой Лёлётке. И опять каждый приезжий получил подарок. Расщедрились обладатели оленного счастья, забили столько, что всем хватило.
Досталась одна шкура и Антымавле: маловато, надо бы еще три на новую кухлянку, но не хватило смелости просить еще.
Радостно в заливе Камака. Ходят гости из яранги в ярангу, угощаются. Начинают с лакомств: головного мозга, хрящей, глаз, а пока пробуют это, варится свежая оленина. Угостятся у одного хозяина, переходят к другому. И так до тех пор, пока всех не обойдут. Никого не обидят хозяева, каждый приезжий должен быть доволен, а иначе нашлет, чего доброго, злых духов, и не будет удачи.
И только Рыно с Омрылькотом, у которых оленей не больше, чем пальцев на руках, забили всего по одному теленку для угощения гостей.
Всем приятно поесть свежей оленины. Не пробовали ее все лето чаучу, а анкалины даже вкус позабыли. Большое удовольствие испытывают гости, так и тают во рту сочные кусочки с розоватой сырцой внутри.
Давно не испытывал такого счастья Антымавле: в любой яранге — ешь сколько хочешь. После сытной еды и кухлянка теплой стала, не чувствуется усталости, тело расположено ко сну и лени. Да и можно сейчас поспать, сил набраться: первый забой сделан, оленей отогнали на свежие пастбища. А Пылёк с Лёлётке о бегах объявили.
— Гок-гок-гок! — раздался ранним утром призывный, крик Пылёка.
Выставил Пылёк ценные призы. Воткнуты недалеко от переднего шатра ветки кустарника, а на каждой ветке приз: на одной шкура тонкошерстного оленя покачивается, на другой — связка лахтачьего ремня, на третьей — пучок табака-папуши, плитки чая и чего только нет. Разбегаются глаза у мужчин, каждый хочет принять участие.
Разгорелся костер у входа в ярангу, летят кусочки оленьего сала в разные стороны, последняя пригоршня — в огонь.
— Го-ок! Тагам! — вскрикнул Пылёк и с легким посохом в руке выбежал вперед.
Потянулась вереница мужчин за Пылёком. Много желающих нашлось. Не стар еще Пылёк, силу чувствует, да хозяину и нельзя в стороне быть. Среди бегунов и Антымавле. Тоже решил счастья попытать.
Скрылись бегуны за склоном холма, не спеша бегут, берегут силы на обратный путь, не скоро появятся.
А болельщики тоже времени даром не теряют. Дети с рогами играют, визжат, хохочут. Немного в стороне на ровной полянке, собрались молодые девушки в круг, покачиваются с боку на бок, поют.
Колышутся складки праздничных керкеров, чуть сгибаются ноги в коленях.
— Хр-хр-хр! — вздыхают девушки и все быстрее в быстрее качаются с боку на бок.
Сидит рядом старик, зажмурил глаза, молодость вспомнил.
«Бегут олени по тундре, раздвоенные копыта ритмично пощелкивают, олени свободно дышат…»
— Кыр-кыр-хр-хр, — хрипло вздыхают девушки.
«Свежи и бодры еще олени, легко бегут. Но путь далекий. Задыхаться стали…»
— Хыр-хр, хыр-хр! — всхрапывают тяжелее девушки.
«Замедляют бег, чаще дышат, копыта реже пощелкивают…»
— Хр-хр… хр-хр… хр-хр! — задыхаются девушки.
«Выбиваются из сил, шагом идут…»
— Хррр-хррр! — выдохнули девушки и замерли на месте.
«Встали олени, пар из ноздрей валит, бока вздымаются».
— Рай-рай! Бегут, бегут! — раздался крик подростков.
Вздрогнул старик, глаза открыл, будто проснулся.
Исчезло видение, а вдалеке на склоне холма бегуны показались.
— Эретенер впереди! Эретенер! — шумят люди.
— Смотрите, какой-то незнакомец с ним рядом!
— Антымавле! Антымавле! — узнали в толпе.
Ускоряют бег соревнующиеся. Вырвался вперед Антымавле, но и Эретенер отстать не хочет. Третьим Пылёк бежит.
— Рай-рай! Экылпе! Скорее, скорее! Эретенер!
Легко бежит Антымавле, редкими и большими прыжками.
Старается ступить как можно дальше вытянутым носком. Закидывает далеко вперед посох.
Вот уже и призы рядом. Выхватит сейчас тонкошерстную шкуру Антымавле. Но из толпы вырывается женщина, жена Эретенера, схватывает шкуру — самый лучший приз. К другому метнулся Антымавле, и этот из-под рук выхватили. Не допустят жены, чтобы мужья без приза остались. Ничего сказать Антымавле не может. Будь у него жена, она то же самое сделала бы. Ни с чем остался юноша.
Не успели мужчины отдышаться, как сорвались с места женщины и беспорядочной толпой бросились вперед. Бегут по тундре, широко руками размахивают, взлетают в разные стороны широкие рукава керкеров, болтается оторочка из темного меха на спине. Жарко в керкере, на бегу вытаскивают руки, обнажают плечи и грудь.
— Ка-ка! — восторгаются мужчины.
— Йыккайым! Груди-то, груди подвязать бы надо: бегать мешают.
— Пусть болтаются. Молока для ребенка больше будет.
Приближаются женщины к призам, а теперь уже мужья их выручают, перехватывают призы.
— Ок-ок-ок! — кричит Рэнтыгыргин, на бегу привлекая внимание людей. — Теперь вот мое отнимите! — и выставил свои призы, все таннытское, дорогостоящее: табак, чай, патроны, наперстки, иголки…
Хлынули люди к берегу. Спускают байдары на воду. Садятся в них по шесть гребцов, седьмой рулевой. Понеслись по заливу.
Думал Рэнтыгыргин, что здесь-то покажет свое искусство, но просчитался — вторым после науканцев пришел.
Долго продолжались игры на берегу. Науканцы и кыгминцы моржовую сырую шкуру вытащили, встали в круг, ухватились за края, руками колышут. А на скользкой шкуре человек стоит, вверх взлетает и ловко на ноги падает. Охают оленеводы, изумляются:
— Ка-а-ко! Будто чайка вверх взлетает.
А вечером заклинатели свое искусство показывать стали. Шумят бубны в стойбищах, шаманы с духами советуются, судьбу предсказывают…
Если собака слабость покажет, ее загрызут
Сидит в чоттагине, поджав под себя ноги, старик, не сводит слезящихся глаз с ножа, которым режет шкуру молодого лахтака. Напротив Антымавле, рукава кухлянки засучены, руки быстро перебирают сырое кольцо шкуры.