Сразу же после окончания войны демобилизованный двадцатидвухлетний боевой офицер возвращается в Москву с твердым намерением поступить в Литературный институт имени Горького. Война украла четыре года, и вместе со многими своими сверстниками и фронтовыми друзьями Анатолий Злобин старается наверстать упущенное время.
Война украла… но она и дала. Дала горький, но бесценный опыт, дала раннее мужество и твердость духа. Аудитории Литературного института (да и других вузов) помнят студентов той послевоенной поры — в продымленных гимнастерках и кителях, в шинелях и бушлатах, в сапогах, сбитых на дорогах Европы. Это были студенты, уже успевшие сказать миру свое суровое победное слово, покрывшие неувядаемой славой оружие своей Родины. И теперь они хотели учиться — учиться иному слову, обрести иное оружие.
Случилось так, что Анатолий Злобин становится участником семинара известного мастера прозы К. Г. Паустовского. Константин Георгиевич, снискавший славу своим особым отношением к построению фразы, к емкой глубине и скромной ненавязчивости литературного образа, учит молодого писателя бережному обращению со словом, корит за неудачи, щедро поддерживает в успехе. С той поры Злобин считает себя учеником Паустовского.
Начало литературной деятельности писателя Анатолия Злобина можно датировать 1948 годом, когда он, еще будучи студентом, стал сотрудничать в газете «Московская правда» и в соавторстве с Ю. Грачевским издал первую книгу очерков «Молодые сердца».
Так начался «документальный» период в творчестве писателя. Надо сказать, что этому пристрастию к фактической литературе Злобин не изменил и по сей день. Имея за спиной солидный багаж из написанных и изданных повестей и романов, он постоянно сотрудничает со многими периодическими изданиями и книжными издательствами, где его заслуженно ценят как крупного очеркиста. В свои годы он по-юношески неутомим, много ездит по стране, и адресом каждой новой поездки бывает, как правило, «горячая» точка на карте нашей страны. Это заглавные стройки Сибири, это КамАЗ, это «Атоммаш».
Однако верный серьезный успех и известность пришли к Анатолию Злобину в 1951 году, когда в «Новом мире» появился его большой очерк «Шагающий гигант». Очерк заметила критика и встретила его появление десятками похвальных откликов. Уже само по себе такое щедрое внимание прессы к предмету документальной прозы нечастое явление. И конечно, молодой писатель рад этому успеху, хотя считает, что может писать лучше и интересней, а главное — глубже.
Злобин становится «въедливым» документалистом: о событиях и людях, попадающих на страницы его книг, он знает все. Из десяти записных книжек практически используется лишь одна, остальные записи — активный багаж памяти и ждут своего часа. Злобин не брезгует «черной» журналистской работой, но она — оптимальный путь к вершинам документальной прозы, где понятия «журналист» и «писатель» не просто соприкасаются своими гранями, но сливаются воедино под знаком Времени.
Так появляются очерковые книги «Большой шагающий», «Рождение будущего», «Дом среди сосен», «Байкальский меридиан», «Дорога в один конец» и др. Сейчас Анатолием Злобиным написано и издано свыше 25 книг.
Но… пришло время сказать и о самом главном в биографии писателя. Это два романа. Один из них о войне. Второй — память о войне.
К роману «Самый далекий берег» Злобин шел двадцать лет, и это не считая времени, ушедшего на фронтовые дороги. Роман вышел в 1965 году в издательстве «Советская Россия» и сразу же обратил на себя внимание и читателей и прессы. Этот роман — страничка из большой общей летописи войны, страничка, которую написал писатель Злобин. И все же это — Страница. И неважно, что в романе описан небольшой, незначительный эпизод, имевший место на одном из участков одного из фронтов. Важно другое: люди и их роли в самом из жесточайших театров — в театре военных действий.
Нет надобности возвращаться к анализу романа, о нем было много написано. Но хочется еще раз процитировать критика А. Бочарова, который сразу же после выхода романа откликнулся на него статьей «Истоки победы» (Знамя, 1965, № 5).
«…Сознательный героизм — это очень важно для А. Злобина в том вопросе, который волнует, как мы видим, и К. Симонова: бесценна жизнь человека, и все-таки бывает час, когда приходится, нужно ею жертвовать. А. Злобин пишет как бы с позиций тех, кому приходилось жертвовать, с позиций командиров, поставленных перед этой необходимостью неумолимой логикой войны, законами сражения. Это очень важно, ибо некоторые произведения последних лет, как известно, ослабили пафос утверждения высокой, хотя и жестокой, необходимости отдать свою жизнь во имя победы.
Роман А. Злобина активно противостоит сентиментальности, подменяющей жалостливостью истинный гуманизм, и поднимается порой до большого пафосного обобщения, столь необходимого, когда речь идет о жизни и смерти… То и дело при чтении романа подступает к горлу горестный комок. Но суровая правда — если она правда — еще никогда не принижала подвига народа…»
И вот перед нами новый роман Анатолия Злобина «Только одна пуля»…
Чтобы оборвать человеческую жизнь, много не надо — небольшой кусочек свинца… Только одна пуля… «пуля, которую он не услышал, прилетела к нему. Пулемет продолжал работу: модель «МГ-08/15», производство «Герингверке», город Дортмунд, пуля калибра 8 миллиметров, скорострельность 600 выстрелов в минуту… впрочем, другие пули не задели его, ему хватило одной, дошедшей до шеи… Всего непонятный удар и успел ощутить он, вскинул было автомат и тотчас осел в борозду, вскрикнув от удара пули. Бесполезный автомат отвалился в сторону. Роты по-прежнему лежали на поле, пулеметы продолжали бить из каменных сараев… Казалось, в мире ничего не изменилось. Лишь крик погибшего уносился все дальше, он дойдет до самых дальних миров…»
Так по-фронтовому буднично, подчеркнуто документально описывает А. Злобин смерть своего героя капитана Владимира Коркина. И лишь последней, на первый взгляд просто красивой фразой: «…он (крик. — Е. Л.) дойдет до самых дальних миров» — писатель снимает «документальный» аспект, приглашая читателя задуматься над философией жизни и смерти.
И в самом деле, до кого раньше, до кого позже, но он, этот крик, доходит: доходит до матери, доходит до жены, не успевшей стать матерью при жизни героя. Спустя многие годы этот крик доходит до ближайшего друга-однополчанина, доходит, вырвавшись из «черной дыры», из горелки Вечного огня на могиле Неизвестного солдата.
Доходит этот крик и до нас, читателей. Все мы — и дальние и ближние — миры. Каждый из нас — мир. А убивает не только пуля — убивает горе, убивает несправедливость, убивает причиненное зло…
Сюжет романа, как говорится, не из самых «закрученных». Капитан Иван Сухарев, фронтовой друг Владимира Коркина, по поручению командования полка приезжает с печальной вестью в Москву к матери и жене погибшего. Неосознанное чувство к прекрасной женщине, готовящейся стать матерью, долг перед другом, погибшим, как он считает, вместо него, толкают Сухарева на безотчетный и благородный шаг: он пишет Маргарите Александровне записку в больницу с предложением выйти за него замуж. Однако обстоятельства складываются так, что они теряют друг друга из виду на многие годы. Спустя весьма длительное время Иван Данилович возвращается в Москву из-за рубежа, где, будучи уже ученым, принимал участие в международном симпозиуме. Попутно он выполняет поручение органов госбезопасности, неофициально расследуя обстоятельства гибели нашего разведчика, пропавшего без вести перед самым концом войны. Вернувшись в Москву, Иван Сухарев встречается с Маргаритой Александровной и… невольно приносит ей новую печальную весть: разведчик, казненный в фашистских застенках, не кто иной, как ее родной единственный брат… А погибли они — и муж и брат — в один день.
Впрочем, не этот сюжетный ход самое главное в романе. Еще в «Самом далеком береге» в творчестве Анатолия Злобина четко определилась тенденция жесткого реалистичного повествования, где правда жизни, какой бы она ни была, превыше всего. Там, на льду озера, живые наступали, прикрывшись мертвыми товарищами, все-таки наступали на этот самый далекий берег… Ужасно, не правда ли?! Но живые должны жить! И прийти к победе! И добыть ее во имя памяти недошедших. И никто уж, конечно, не виноват в том, что взятый берег был не нужен стратегически, не было действующей железной дороги, а дымы от паровозов были искусственной приманкой… Трагедия? Да! Правда жизни? Безусловно!