– Всё, что ты мне рассказывал, было ложью, так? Ты жил, притворяясь, будто твой дом, пикап и посиделки на веранде – это настоящая твоя жизнь. И это ты стрелял, – я медленно начинаю осознавать смысл его слов, – и убил Тагамуто?

– Это был хороший снайпер, – разводит руками Саул.

– Ты из бюро, Саул? Из агентства безопасности? Ты знал про Анну всё это время и выслеживал её? И Гаспар помогал тебе в этом? – Я кажусь самой себе слишком маленькой и глупой, запутавшейся в происходящем так сильно, что выгляжу мухой в паутине. Саул улыбается мне одними глазами.

– Просто постарайся забыть всё и живи дальше. Ты решила все свои проблемы и можешь строить всё сначала, остальное уже не твоя забота.

И круг, наконец, замыкается.

Саул смотрит на часы, но затем, после небольшого раздумья, всё же отвечает на мой вопрос:

– Я всегда знал, что ты похожа на свою мать. Для вас обоих важнее правда, даже если она будет стоить слишком дорого. Твоя мать смогла отказаться от меня, когда узнала о том, что война не всегда играет по честным правилам. Для неё солдат должен был защищать невинных, а не расстреливать тех, кто может оказаться мирным жителем, а может и наоборот – переодетым боевиком. Она предпочла правду и смогла жить дальше без меня. Теперь ты идёшь той же дорогой. Можешь отрицать это, а можешь просто принять как факт, но всё осталось в прошлом, и вспоминать об этом нет смысла. Ты умная детка, и я уверен – теперь у тебя всё наладится. Просто живи и попробуй выбрать в этот раз золотую середину.

Я смотрю ему вслед. Мне хочется спросить его о многом, но я молчу. Саул тоже молчит. Затем улыбается мне так, что превращается на мгновение в того дядю Саула, который хвалил мой пирог и рассказывал истории из своего прошлого.

Желтое такси отъезжает от дома, и я а поднимаюсь на крыльцо. Отрываю от столбика и выбрасываю прочь кусок ленты. Дверь открывается со скрипом, пропуская меня внутрь. Тишина и пустота. Словно тут много лет никто не жил.

Глава 2

Когда из моего дома вынесли последнюю коробку и закрыли дверь, я не чувствовала ощущение грусти. Это следовало сделать очень давно, не тратя время на жизнь в развалинах прошлого. Поэтому я протянула ключи моложаво выглядевшей женщине, агенту по недвижимости, и села в машину. Теперь у меня был маленький автомобиль, и я могла оказаться так далеко, как только пожелаю. Просто поехать туда, куда глаза глядят.

Именно это я и собиралась сделать.

Накануне мне позвонили с международного номера. Я не ответила, мне вообще не хотелось ни с кем разговаривать. В этот вечер я сидела на своей кухне, в последний раз пила сваренный в старой турке кофе и прощалась с домом.

Ночь застала меня возле небольшого мотеля далеко за пределами города. Покачивалась на ветру вывеска, оповещающая, что тут двадцать четыре часа в сутки есть комнаты и горячий кофе. Последнее заставило меня свернуть на старую стоянку, которую уже много лет никто не приводил в порядок. Получив ключи у администратора, похожего на гнома с ватной бородой, я нашла свою комнату. Тут явно не мешало проветрить, и после того, как в открытые форточки двух маленьких окон ворвался свежий воздух, я направилась туда, откуда тянулся запах съедобного.

Полупустая забегаловка, в которой обычно коротают время дальнобойщики или путешественники, казалась погруженной в дремоту. Девушка с волосами цвета бирюзы и чего–то зеленого принесла мне тарелку и поставила большую чашку кофе.

– Тихо у вас, – я оглянулась. Она одернула импровизированный фартук из темной ткани.

– Иногда у нас бывает и чересчур шумно, – официантка оглядела меня и почему–то стала выглядеть так, будто спряталась в ракушку. Неторопливо доев кусок мяса, который был похож на темную кляксу, и, допив кофе, я расплатилась и направилась к выходу. Официантка что–то говорила такому же гному, как и тот, что заведовал комнатами мотеля. Я подумала, что, скорее всего, все они тут родня. Столкнувшись со мной взглядом, гном и бирюзовая девушка внезапно срочно занялись делами, будто поверхность стойки была завалена пылью, а на столах лежали груды мусора.

Ночь вползала в комнату вместе с порывами воздуха. На потолке крались друг за другом тонкие трещины, и можно было представить себе, будто над кроватью кто–то нарисовал большую карту. От одеяла пахло стиральным порошком, тем, что отдает цитрусовыми так сильно, что начинает кружиться голова. Где–то в комнате дальше кто–то проверял струны гитары, и те звенели тонкими, мелодичными птицами.

Утро было пасмурным. Кто–то взял и стянул тяжелые облака вниз так, что те цеплялись своими рваными краями за вершины деревьев. Вернув ключи гному, на котором сегодня была та же клетчатая рубашка в красное с синим, я снова наткнулась на быстрый взгляд. Он поспешно отвел глаза в сторону, когда понял, что я заметила, что он разглядывает меня. Казалось, той парочке в забегаловке, и гному за импровизированной стойкой администратора было страшно интересно посмотреть на меня. Но при этом очень неудобно выказывать своё любопытство.

– Эй, – я постучала лежащим возле звонка вызова администратора карандашом по стойке. Гном, делавший вид, что наводит порядок в своих бумагах, подпрыгнул и повернулся ко мне. – Не будете Вы так любезны рассказать, что это во мне так пугает народ?

Невысокий человечек поправил очки и нервно кашлянул.

– Что Вы, совершенно никого не пугает, – пробормотал он. Видя, что я продолжаю смотреть на него, гном вздохнул, порылся в огромной свалке всевозможных бумаг и вытащил газету.

– Уж простите, но просто так неожиданно всё это, – забормотал он, протягивая мне пожелтевший и сложенный вчетверо комок бумаги. С первой страницы на меня смотрела я сама. Рядом в черной траурной рамке на мир взирала Анна Тагамуто. Дополняла галерею фотография сурово смотрящего в объектив агента Бьёрна. Большими буквами по странице растекалось название "Выжили вопреки".

– Я заберу это, – гном кивнул, опасливо наблюдая за мной, пока я складывала газету. Было не сложно понять, какой вопрос вертелся у него в голове. Гному и его семье очень хотелось узнать – каково было там, во время всего происшедшего. – Было страшно, – сказала я, и по красным пятнам, которыми покрылось сморщенное личико, поняла, что правильно угадала с вопросом.

Прошло восемь часов, как я оставила позади придорожный мотель. Погода хмурилась и предвещала грозу. Где–то вдалеке прогремел гром. Шоссе продолжало виться неровной лентой, и кое–где ватные облака почти цеплялись за неё. Стрелка показывала, что бензина хватит еще надолго, так что я не планировала останавливаться до ночи.

Первые тяжелые капли ударили в лобовое стекло. Вскоре дождь заливал окна так, что казалось, будто с неба на землю падает не дождь, а целое озеро. Мимо меня проехали две фуры, они сбросили скорость и были похожи на ползущих он воде гусениц. Где–то вдалеке небо разорвалось надвое молнией, и новый раскат грома показался уже глуше и тише. Гроза уходила.

Тяжелое свинцовое одеяло началось сдергиваться, и из–под него показалась тонкая лазурная полоска чистого неба. Где–то у горизонта еще вспыхивали молнии, и ворчал гром, но дождь уже прекратился. Прохладный, разряженный воздух наполнял легкие и был настолько приятным, что его можно было бы разлить по пузырькам и продавать как лекарство от плохого настроения.

В небольшой город, окутанный облаком из цветов и зелени, я въехала ближе к вечеру. Тихое местечко, расположенное почти в центре страны, от которого было одинаково далеко и до моря, и до столицы. Невысокие дома стояли вдоль спокойных улиц, по которым почти никто не ездил. Наверно я почти сразу поняла, что хочу остановиться именно тут.

Мне удалось только снять небольшую квартиру. Везде, куда бы я ни приходила, повторялось одно и то же – "нет, извините, у нас сейчас нет подходящих предложений... Нам очень жаль... Может в другой раз". Только когда я уже начала думать, что зря уехала и порвала со всем, мне подвернулась высокая, сухопарая дама, которая явно ценила деньги больше, чем непонятную предвзятость. Она взяла с меня оплату вперед за месяц, а я получила маленькую квартирку. Я не знала – как долго пробуду здесь, но предпочла не терять шанс.