В памяти встают еще необстрелянные восемнадцатилетние ребята, притихшие в густых северных лесах, до отказа набитых могучей военной техникой, которую мы укрыли маскировочными сетями и зелеными ветками. Стояли чудесные, таинственные белые ночи. Где–то совсем рядом холодно поблескивала Свирь. Почему–то не верилось, что ее предстоит форсировать. Лишь треск веток да назойливый гул неотступных комаров нарушал настороженную, обманчивую тишину.

Конечно, мы в то время не знали, что недавно Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин вызывал в Ставку командующего Карельским фронтом К. А. Мерецкова и приказал разгромить свирско–сортовальскую вражескую группу войск. Тогда–то Ставка и дала Мерецкову из резерва Главного командования наш десантный корпус.

Замечательные, бесстрашные парни были в нашей Сотой гвардейской дивизии. Большинство из них недавние десятиклассники, курсанты–добровольцы, москвичи, волжане, сибиряки, сыны далеких казахских степей и узбекских долин. Пожалуй, наша молодая, разноязыкая, геройская дивизия была живым олицетворением ленинского интернационализма.

— В орлиной стае не место мокрой вороне! — говорил юным солдатам высокий, бравый, горбоносый командир полка Хасан Харазия.

Солдаты его любили, еще до фронта слагали о нем легенды. Рассказывали, что Харазия позвонили из комендатуры: «Товарищ полковник! Задержаны два ваших солдата. У них не оказалось увольнительных». — «У моих? Не может быть!» — уверял Харазия. «Товарищ полковник! Пока мы вам докладывали, они исчезли». — «Тогда это наверняка мои!»

Лихой кавказец любил не только юмор, но и порядок. Поговаривали: если уж он взялся пальцами за кончик носа — даст несколько нарядов, а если дотронется до горбинки — отпустит взысканий «на всю катушку». Харазия всегда был справедлив и требовал этого от своих офицеров. Мне помнятся его любимцы комбаты Хабеков и Калоев, горячие, неустрашимые кавказцы. Первому из них поставили памятник в Вене…

Я служил тогда в отдельном истребительно–противотанковом дивизионе, которым командовал капитан Панкратов. Истребители–противотанкисты и любили и побаивались его. «Воздух!» — негромко передавалось из усг в уста при приближении стремительного, сухощавого командира с чапаевскими усами.

Помнится, он приказал мне, выпускавшему в батарее стенгазету, и гвардии рядовому Леониду Полищуку, отлично игравшему на аккордеоне, сочинить для нашего дивизиона песню. И мы сочинили.

Видно, высокие, шумливые сосны под Раменским помнят эту песню. А вскоре за далекой Свирью мы и вправду увидели костры вражеских машин.

После взятия Вены наша дивизия стала краснознаменной. Чешские, словацкие, венгерские девушки слушали дружное, могучее пение четко шагающих парней с алыми звездами на пилотках.

Музыку и слова песни написал помощник командира музыкального взвода старший сержант Юрий Шпильберг, москвич. В нашей дивизии было много москвичей. Некоторые из них, побывав на Параде Победы, погостили и дома: Всеволод Котиков, бесстрашный разведчик, рабочий–умелец, а ныне заместитель председателя Киевского райсовета столицы, Леонид Полищук, ныне художник–монументалист, автор строгого и волнующего проекта памятника погибшим героям, Ипполит Виноградов, после демобилизации закончивший Строгановку и ныне там преподающий, автор впечатляющей скульптуры «Победитель», украсившей выставку московских художников–фронтовиков. Сержант Александр Васильев, написавший историю нашей Сотой Свирской. В один из недавних дней Победы он пришел ко мне в гимнастерке с медалями…

Ко мне часто заезжают однополчане. Прошлым летом из далекого татарского села Большие Ачасыры заглянул учитель Салим Абдуллин. Оказывается, венгерские коллеги пригласили его в город Кечкемет, где когда–то учился Шандор Петефи и откуда мы шли в бой. Потом я получил задушевную весточку от венгерского педагога Кароля Вамоша, в которой он благодарил меня за книги, переданные моим однополчанином.

Мои боевые друзья благодарны писателю Георгию Холопову за новеллу и повесть о наших героях Умаре Хабекове и Степане Кузакове.

Ближе всех к месту нашей отправки на фронт, работает на местной опытной станции кандидат сельскохозяйственных наук, бывший противотанкист Василий Булаев, лукавой улыбкой похожий на Василия Теркина. Помнится, как, приехав из части в Тимирязевскую академию, он сдавал экзамены сразу за два курса. А теперь наш Вася готовится защищать докторскую. Есть у нас и однополчанин, живущий в самом городе. Это генерал–лейтенант Харазия.

Добрую десантную закалку в Сотой Свирской получили многие мои ровесники. Талантливый участник фронтовой агитбригады гвардии рядовой Александр Жуков, блестяще исполнявший в паре с гвардии младшим лейтенантом Серафимой Тимониной дуэт из «Свадьбы в Малиновке», к удивлению всех, стал не актером, а чародеем современной синтетики, кандидатом технических наук. Некогда приставленный сопровождать демобилизованного офицера Симу, Саша женился на ней. Теперь Серафима Жукова, всеми уважаемый врач–окулист подмосковного города Электросталь. Земляк Тараса Шевченко, стихи которого он так любил, бывший артмастер сержант Григорий Легенький, нынче доцент славянского пединститута. Мой друг шутит:

— Всю жизнь я хожу под началом у Макаренок: сначала у генерала, а теперь у маршала педагогических наук.

Повидались мы не в двадцатый, а в двадцать пятый День Победы: и генерал–лейтенант Хасан Харазия, и Герои Советского Союза Мурат Карданов, Георгий Калоев и Иван Щукин, и Александр Мантуров, бывший политотделец, один из старейших десантников, теперь работающий в завкоме подольского завода, и полковник Ваньков, бывший писарь, недавно окончивший адъюнктуру, и майор Ланцман, с которым мы ели из одного котелка, и сын старого большевика полковник Извеков, который года три назад с развернутым знаменем нашей Сотой Свирской второй раз форсировал памятную северную реку. Теперь уже не под вой снарядов, а под вспышки праздничных ракет: было большое народное гуляние, устроенное горкомом Лодейного Поля. Памятный значок прислали и мне. А в городе растут деревца из далекого Шушенского, посаженные боевыми товарищами.

После опубликования моих очерков о боевых товарищах в «Правде», «Красной звезде» и «Литературной газете» я получил около сотни писем. Однополчане настойчиво требуют, чтобы я написал о нашей дивизии новую «Сумку, полную сердец». Присылают дневники, письма, воспоминания… Я чувствую перед павшими и живыми себя в большом долгу. Что ж, название будущей книги уже есть — «Парни из Сотой Свирской».

Не знаю, взялся бы я за перо, если бы не соловьиная природа Белгородщины, ее березовые и дубовые рощи, меловые кручи, пахучие луга и огороды у Донца и маленькой Везелки, где мы в ребячестве прятались в конопле. Если бы не протяжные русские и украинские песни, бывальщины, рассказы отца о революции и гражданской войне…

Родился я в степном зеленом Белгороде в семье русского большевика и беженки–белоруски, приехавшей в германскую войну из Польши.