— Где это вы бродите? — громко спросил ее Копылов и с размаху вогнал в снег остол, закрепляя нарты, чтобы собаки не сорвали их с места. — Я бы давно уехал, да ключ у меня остался. Держите, — протянул он ей ключ, который она отдала ему утром.
— Спасибо, — сказала Таня.
— Так и быть — пожалуйста! — усмехнулся он. Потом сказал: — Ну, пошли в дом, я тулуп свой возьму.
«Да-да, раз он уезжает, я могу остаться, — подумала Таня, идя за ним. — Зачем стеснять Лену, раз он уезжает?..»
Он задержался в сенях, а она прошла на кухню, неуверенно сняла пальто, будто все еще сомневалась, правильно ли делает, оставаясь здесь.
Вошел Копылов, держа на одном плече огромный овчинный тулуп.
— Ну, дорогой товарищ судья, будем прощаться, — сказал он, блеснув белизной зубов. — Передайте Миронычу, пускай не теряет надежды: как-нибудь загляну к нему. Да, не забудьте еще сказать, что я архив его переполовинил.
— Вряд ли я передам, я завтра улечу, — ответила Таня.
— Тогда сам догадается, — сказал он, гася улыбку. И, привычно нахмурившись, добавил: — Ну, поехал я.
Он взялся за ручку дверей, повернулся к Тане:
— А судья из вас, между прочим, не ахти какой. Не надо бояться смотреть в глаза подсудимому.
— Вам показалось… — отчего-то смешалась Таня.
— Может быть. — Он поправил на плече тулуп. — Хотите, вместе поедем? — вдруг предложил он. — Я, знаете ли, решил сперва в райцентр слетать.
— В райцентр? — быстро переспросила Таня. — Сегодня туда нет пассажирского.
— Зачем пассажирский? Меня и грузовые устраивают.
— Нет, я не могу… У меня еще дела…
— Ладно. Я понял. Никаких дел у вас, конечно, нет, — хрипловато сказал он и, круто повернувшись, вышел.
Несколько секунд Таня стояла неподвижно посреди кухни. Потом села к столу, обхватила руками лицо. Лицо горело. Во дворе послышался заливистый лай собак, голос Копылова и скрип полозьев. Потом все стихло.
Вскоре на крыльце послышались шаги, и Таня встрепенулась.
«Вернулся!» — было ее первой радостной мыслью.
Но двери открылись, и на кухне появилась Лена.
— Ну, Танька, это свинство! — набросилась она на Таню и затарахтела, как из пулемета: — Уехала — не сказала, вернулась — не приходишь. Тут Костя прилетел, мы тебя весь день ищем. Наконец узнали, что в поссовете суд, а у него как раз собрание у строителей. В десять явится. Ты что, только пришла? Совсем плита холодная. Значит, это правда, что ты вернулась с этим самым Копыловым?
— Правда, — сказала Таня упавшим голосом.
— И он здесь был с тобой в пургу?
— Был.
— И ты его оправдала на суде?
— Его не за что было судить. Но откуда ты все знаешь?
— Там о тебе Смолякова всякую чушь несет. Я ее час назад встретила, и она мне с улыбочкой докладывает: «Вы слышали? Никогда бы не подумала, что она может так низко упасть. Привезла в дом преступника, ночевала с ним, потом оправдала». Вот подлая сплетница! Я ей сказанула как следует! Ты не обращай внимания.
— Я не обращаю, — грустно ответила Таня. — Разве в этом дело?
— Вот именно, — согласилась Лена. — Давай лучше плиту разжигать. Сообразим ужин к Костиному приходу.
Известие о том, что прилетел Костя, в первую минуту пролетело как-то мимо Таниных ушей. И только потом она подумала, что после того, как послала Косте радиограмму и получила ответ, она, по сути, ни разу о нем не вспомнила.
— Нет, Ленка, — покачала головой Таня. — Я сейчас на аэродром иду. Ты меня проводишь немножко?
— Как, ты улетаешь? — изумилась Лена. — А Костя?
Таня прошла в боковушку, вынесла свой чемоданчик и, укладывая в него портфель с бумагами, сказала:
— Мне не надо с ним встречаться. Ты же все знаешь. Я хотела обмануть себя. Но ни мне, ни ему этого не надо.
Лена молча поглядела на Таню, потом присела на табуретку у стола, потом сказала сердечно и участливо:
— Конечно, знаю. Все дело ведь в любви, Танька. — Она подумала и добавила: — Павел ведь тоже улетел… В Магадан… Будет просить перевод…
— Вот что… Значит, вы уедете отсюда вместе?
— Да, — просто ответила Лена. — Сперва он, потом я. А может быть, сразу вдвоем.
— А если не переведут?
— Не знаю… Все равно это уже решено.
— А Смолякову я все-таки уволила бы, — убежденно сказала Таня.
— Я написала в роно, подожду, что они ответят. — Лена помолчала, спросила: — Хочешь, я с ним поговорю?
— С кем?
— С Костей.
— Не надо. Я сама все объясню, когда вернется в Угольный.
— Да, так лучше, — согласилась Лена.
— Ты проводишь меня? — спросила Таня, надевая пальто.
— Конечно, — поднялась Лена и вдруг сказала: — Постой, куда ты, собственно, идешь? Сегодня нет пассажирского в Угольный.
— Зачем пассажирский? — ответила Таня. — Ходят грузовые. Мне все равно.
Они погасили в доме свет, повесили на двери замок. Отдавая Лене ключи на колечке от дома, Таня сказала:
— Передай Тихону Мироновичу большое спасибо. Не забудешь?
— Конечно, передам. — Лена спрятала ключи в варежку.
— И цветы приходи поливать. Один кактус совсем чахленький.
— Обязательно.
Они закрыли на засов калитку, подперли снизу тяжелым камнем, чтоб очередная пурга не сорвала ее с петель, и пошли по центральной улице поселка к аэродрому, держась вдвоем руками за ручку совсем легонького чемоданчика.
Они ни о чем не говорили. Просто шли по центральной улице, слабо освещенной редкими фонарями и окнами домов.
Когда дорога резко свернула вправо и потянулась по берегу океана, заваленному тяжелыми льдами, Таня остановилась.
— Ну, беги домой, Ленка.
— Не боишься одна?
— Нисколько. — Таня чмокнула Лену в щеку.
Лена тоже поцеловала Таню, пообещала:
— Я, может быть, приеду к тебе. Может, на зимние каникулы…
— Обязательно приезжай.
Они еще постояли немного на морозе, говоря друг другу хорошие, нежные слова, опять поцеловались и быстро разошлись в разные стороны.
15
Таня вошла в махонький зал аэропорта и сразу увидела Копылова. Он сидел на скамье у рубчатой деревянной колонны, подпиравшей потолок, один в холодном, нетопленном зале и смотрел на двери. Он тоже увидел ее и тут же поднялся.
— Вот видите, я решила лететь… — сказала она, точно оправдываясь перед ним.
Копылов улыбнулся ей и молча взял у нее чемоданчик. Потом поднял с пола свой чемодан.
— У меня еще нет билета, — сказала Таня. — Сейчас возьму.
— Стойте здесь. — Он опустил на пол чемоданы и быстро пошел к двери с табличкой «Диспетчерская».
Самолет был маленький, кургузый, тупорылый, из серии машин ледовой разведки, с низкой, почти у самой земли дверцей, так что никакого трапа, чтоб взобраться в него, не требовалось. Моторы уже работали, и пилот, выглянув из кабины и увидев на взлетном поле две приближающиеся фигуры, крикнул:
— Поспеши, ребята, взлетаем!
Этим самолетом колхоз отправлял куда-то на юг пушнину. Вся хвостовая часть и правый борт были завалены мягкими мешками, набитыми мехом. Свободной оставалась лишь часть скамейки у левого борта.
Они сели на скамейку. Пилот закрыл дверцу. Вскоре машина взлетела и стала карабкаться все выше и выше в черноту ночи, куда-то поверх еле приметных облаков, из которых уже начал просыпаться на землю колкий, мелкий снежок.
Но облака тут же прорвались настоящим пышным снегом, и, когда самолет пролетал над Светлым, весь поселок был завешан сплошным белым занавесом, сотканным из крупных, отвесно летящих хлопьев. Но ни Таня, ни Михаил, недавно покинувшие поселок, уже не знали этого. Как не знали и того, что во многих ближних и дальних домах этого поселка взбудораженные жители на все лады обсуждали в этот час необычное событие, связанное с их появлением и исчезновением.
Одни утверждали, что приехавшая в Светлое женщина-судья влюбилась в опасного преступника, незаконно спасла его от тюрьмы и еще не известно, чем все это кончится. Другие уверяли, что парень был кем-то оклеветан, и если бы не она, то сидеть бы ему сейчас за решеткой да глядеть на небо в клеточку. Третьи говорили, что они знакомы с детства, давно любят друг друга и что он никакой не бандит, а начальник по комсомолу из райцентра и что примчался он по радиограмме, которую она (и на то есть свидетели) посылала ему с их же почты. Четвертые сомнительно качали головами, не понимая, как может позволить себе судья, человек закона, провести ночь наедине с подсудимым и крутить с ним шашни, если даже он и оправдан. Пятые вообще городили бог весть какую несусветицу, сбивая с толку и самих себя и тех, кто им перечил.