— Какая еще Катя? Сколько раз тебе говорить, как обращаться в полете?

Тоша даже поперхнулась от непривычно-резкого тона командира. Через несколько секунд она доложила снова:

— Товарищ командир! Бензин бьет!

— Откуда? Из-под мотора или с плоскости?

— С левой плоскости, сильно…

— К тебе в кабину не забивает?

— Пока нет.

— Ладно, следи. «Мессеры» наседают?

— Откуда только берутся… — сквозь треск разрядов услышала Катя в наушниках шлемофона. Взгляд ее скользнул по приборной доске: стрелка бензиномера тихонько скатывалась влево.

«Хватило бы только до посадки, а так — что ж…»

Самолет снова подбросило, и Катя почти повисла над соседним самолетом. Она чуть отвернула и убрала скорость, «втискиваясь» снова в строй. На машине ведущего уже были открыты люки.

— Эй, штурман! — крикнула она Кларе. — Приготовься, люки открыты. — И почти сразу добавила: — Бомбы!

— Присматривай аэродром, — сказала Катя, когда штурман поспешно закрывала люки после бомбометания. — Сразу за линией фронта будем садиться. — А про себя подумала: «Уйду от „мессеров“, обману как-нибудь».

Среди летчиков Катя выделялась прямолинейностью суждений и особенной независимостью, неунывающим характером. Она и летала так: легко и весело, словно каждый полет доставлял ей огромное удовольствие. Небольшие синие глаза смотрели всегда с озорным любопытством. Но эта «легкость» совсем не говорила о легкомыслии, небрежности. Это была легкость мастерства. В ее летной книжке, после многочисленных проверок техники пилотирования командиром эскадрильи, стояли одни «пятерки», и Женя, скупая на похвалу, нередко говорила: «Молодец! Летаешь, как бог в Одессе!».

Когда Тоша передала команду выйти из строя, Катя немного помедлила и, увидев, что истребители, после очередной атаки, ушли вверх, резко перешла в пикирование, имитируя сбитый самолет. Машину она вывела почти у самой земли.

— Клара, аэродром давай! А то в поле придется садиться!

— Правее по курсу должна быть площадка для истребителей. Может быть, дотянем. — Прищурившись, вглядывалась Клара в мелькающую внизу землю. — Давали ев нам как запасной аэродром, значит, по длине должна годиться для нашей «пешки».

— Дотянем на самолюбии… Не забудь открыть кран кольцевания.

В том, что она посадит самолет, Катя ни капли не сомневалась. Пусть только площадка будет хоть чуть-чуть приспособлена для посадки самолетов такого типа. В крайнем случае развернется в конце пробега на сто восемьдесят градусов, шасси выдержат, да и тормоза на машине сильные…

— Площадку видишь? — спросила Клара, пригнувшись и нащупывая кран кольцевания. — Вон, «Яки» взлетают.

— Вижу… Тоша, передай на землю, чтобы полосу не занимали… Уходить на второй «круг» не буду. Как ты там? Не заливает?

— Ничего… — ответила Тоша. — Течет помаленьку… Садись.

Самолет выскочил под углом к аэродрому. Катя сделала «горку», чтобы набрать немного высоты, для расчета на посадку.

Аэродром истребителей — узкая укатанная полоска с замаскированными ветвями «Яками» с одной стороны поля и кучкой домов хутора, огороженных плетнями, у дальнего конца, — мелькнул внизу, и Катя даже на глаз не смогла определить длину полосы, но она увидела овраг там, где кончался аэродром.

— Ну, братцы, держись, идем на посадку. Авось, не «промажем», не то окажемся в овраге.

Она не стала делать положенной коробочки для расчета на посадку, а, круто «срезав» на вираже угол четвертого разворота, вышла на «прямую». Катя рассчитывала сесть у самого начала полосы, не у посадочного знака, а гораздо ближе, чтобы иметь хоть небольшой запас для пробега самолета после посадки.

Край плетня, по которому Катя выдерживала направление, бежал навстречу. И вдруг из-за дома показался тягач. Он медленно выезжал наперерез самолету.

— Катя, справа трактор! — крикнула Клара. — Осторожнее!

— A-а… Дьявол его возьми! Откуда взялся?

«Успею раньше него на полосу или нет? Успею!» — решила Катя.

За крылом самолета она не видела тракториста, бросившегося ничком в траву. Колеса самолета прошуршали по земле, самолет бежал, подпрыгивая на кочковатой полосе.

— Тормози, Катя, — сказала Клара, — овраг впереди.

— Я помню.

Когда самолет закончил пробег, стрелка бензиномера лежала на ноле.

— Вовремя мы плюхнулись, — сказала Катя, заруливая в сторону. — Второй круг не вышел бы у нас. Повезло…

Она остановила самолет рядом с замаскированным «Яком».

Никто не бежал, чтобы узнать, чей самолет приземлился: мало ли садится машин, передовая совсем рядом.

Катя тоже не торопилась разыскивать командный пункт, надо было просто передохнуть, прийти в себя после полета.

— Вылезай, братцы, на родную землю, будем считать пробоины.

Едва Катя, Клара и Тоша вылезли из своих кабин, как шум идущего на посадку самолета привлек их внимание.

Это тоже была «пешка». Она приземлилась так же, как и Катя, гораздо ближе посадочных знаков. Струя бензина тянулась далеко позади самолета.

— А ведь это Тоня Скобликова! Эй, давай сюда! Мы здесь! — закричала радостно Катя, размахивая руками.

Тоня, конечно, не слышала криков Кати, но, заметив стоящую неподалеку «пешку», подрулила к ним, недоумевая, что за танец дикарей отплясывают, взявшись за руки, трое у самолета.

Тоню и ее штурмана Анку Кезину едва не вытащили за ноги из кабины.

— Дайте отдышаться! — взмолилась Тоня. — Руки отваливаются…

Небольшого роста, пухленькая Тоня, ласково прозванная «пончиком», была удивительно спокойной и рассудительной в любых случаях — будь это разбор полетов или воздушный бой. Она всегда все помнила и примечала, даже, казалось, самые незначительные моменты боя.

— Я видела, ты с Машей пошла рядом, — сказала Катя, когда, сняв парашюты, все уселись под самолетом. — Не заметила, где она села?

— Мы шли вместе, потом она пошла вниз, наверно, садиться будет, прыгать им уже нельзя было — высота метров триста, а кругом «мессеры», расстреляли бы. Их самолет сильно горел, успели бы… сесть.

— Носов не вешать и глядеть вперед! — шутливо пропела Катя. — Лишь бы площадка подходящая попалась, а уж Маша Долина приземлится, будьте уверены.

— Если успеет… — заметила Тоня. — Ну, что ж? Ремонтировать сами будем машины? У тебя что случилось?

— Двадцать две пробоины Тоша насчитала. Левый бензобак пробит.

— У меня тоже, по-видимому. Сейчас проверим. Если бензопроводы целы, можно заглушками отсоединить баки. А бензин залить только в центральный, хватит до дому долететь, а?

— Точно, — ответила Катя. — Тоша, давай-ка поищи подходящие деревяшки, пока мы вскроем с Тоней плоскости и найдем пробоины.

Пока они вдвоем, сначала на самолете Кати, потом на Тониной машине, с помощью отвертки снимали листы обшивки на плоскостях, каждая из них старалась скрыть свою тревогу о Маше: Тоня — за немногословностью и той пунктуальностью, с которой она складывала вывернутые шурупы, Катя — под напускной оживленностью. Но от бодрого голоса Кати Тоне хотелось плакать.

Сегодня она первый раз в жизни видела, как горит самолет в воздухе. Тоня летела рядом и ничем не могла помочь подружке, с которой еще до войны начинали вместе летать в Херсонской школе пилотов. Тоня и полетела рядом с Машей, когда они вышли из строя, для того чтобы Маша видела: она не одна, Тоня прикроет ее огнем своих пулеметов какое-то время… Потом самолет Маши факелом понесся вниз… «Жалко девчонок, — вздыхая и смахивая слезы, чтобы никто из экипажа не заметил, грустно думала Тоня, — хоть бы успели сесть, пока самолет не взорвался, да и где садиться придется и как…»

— Не надо, Тоня, у меня самой на душе муторно… — Голос Кати звучал глухо, и в нем не было слышно недавней бодрости. Она ощупывала рукой вскрытый бензобак, прижавшись лицом к теплой обшивке крыла. — Подай-ка лучше заглушку. Кажется, бензопровод цел, — Катя вздохнула и сползла вниз на землю по скользкому крылу.