— Отчего же, изволим-с! А вы, сударыня, как смотрите на то, чтобы унять огонь моих пылающих чресл?
— Тьфу ты, охальник!.. Ладно, пошли, а то бросил тут жену одну, а сам в Ленинграде развлекался. Будешь сейчас отрабатывать.
Говорят, что понедельник — день тяжелый. Для меня же понедельник 4 июля стал одним из самых счастливых дней в жизни… Впрочем, обо всем по порядку.
Признаки надвигающихся перемен к лучшему начали проявляться, когда ровно в 10 утра раздался звонок из Комитета.
— Егор Дмитриевич? Доброе утро! Вас беспокоит майор Елшанский Борис Петрович из Комитета Государственной безопасности.
Тут я малость напрягся — сработал заложенный предками инстинкт, что от опричников вряд ли можно ждать чего-то хорошего. Меня-то, к счастью, в застенках не пытали, но все равно последний визит к Семичастному не обрадовал, когда мне популярно объяснили причину моего отзыва из сборной, впрочем, утаив кое-какие детали.
— Здравствуйте, Борис Петрович, чем обязан?
— Хотелось бы с вами сегодня встретиться. Надеюсь, у вас найдется немного свободного времени в районе трех часов дня?
— Ну-у, думаю, что найдется. А на какую тему?
— По телефону сказать не могу, узнаете во время встречи. Но поскольку она носит статус неофициальной, то предлагаю встретиться не в кабинете, а в маленьком скверике рядом с площадью Дзержинского на улице Кирова. Найдете?
— Думаю, что да.
— Я буду в сером костюме, на вид дет сорок, с 'Литературной газетой' в кармане пиджака. Ровно в три, не опаздывайте.
Да уж, словно в шпионском детективе, встреча сексота с сотрудником КГБ… В голову закралась мысль, что это, возможно, какая-то провокация или ловушка западных спецслужб, решивших наверняка дискредитировать известного советского футболиста, окончательно перекрыв ему дорогу на чемпионат мира. Впрочем, я тут же эту мысль отогнал ввиду ее бредовости.
Лисенку говорить про КГБ ничего не стал, просто сказал, что важная встреча в Союзе композиторов, отлучусь на два-три часа. Тут же был озадачен требованием купить на обратном пути хлеба для нас и яблочного пюре для сына.
На месте я был без пяти минут до трех. Скверик здесь, на бывшей-будущей Мясницкой, имелся, по моим прикидкам, только один, как раз на выходе на площадь Дзержинского, она же Лубянская. Из двух лавочек одна была занята молодой мамашей с коляской, никак не походившей на мужчину сорока лет в сером костюме. А вместо газеты в руках она держала томик Есенина.
Я присел на свободную скамейку под липой, которая своей тенью хоть немного спасала от жары, и не успел, откинувшись на гнутую спинку, закинуть ногу за ногу, как из-за моей спины вынырнула фигура.
— Добрый день, Егор Дмитриевич!
Похоже, обойдемся без рукопожатий. Майор сел в метре от меня, цепким взглядом окинул окрестности, и только после этого перешел к делу, но при этом говорил, по-прежнему не глядя в мою сторону.
— Я по поручению Владимира Ефимовича. Он ввиду сильной занятости не может встретиться с вами лично, поэтому попросил меня. Это по делу, по которому вы с ним встречались в прошлый раз.
— Насчет настоящей причины отстранения от сборной? — уточнил я.
— Так точно, и ввиду новой поступившей оперативной информации Владимир Ефимович поручил передать, что запрет снят.
— В смысле?
— В смысле, — поморщился от моей недогадливости Елшанский, — что вы снова можете выступать за сборную. Товарищ Ряшенцев нами уже сегодня проинформирован, дальше ваше будущее — уже дело его и тренеров сборной.
— А что…
— Больше никаких подробностей! Все, что я должен был вам сказать — я сказал. О нашей встрече никому. Подписку с вас не беру, надеюсь на ваше слово.
Глядя в удаляющуюся спину чекиста, я думал, что из-за такой ерунды мог бы и не назначать встречу, а сказать все по телефону. Какая на фиг подписка, он мне всего-то и сказал, что… И только спустя несколько секунд до меня дошел весь смысл услышанного. Мама дорогая, меня только что отправили в Англию!!!
Не знаю уж, что там за новая оперативная информация к ним поступила, в дела фээсбэшников… тьфу ты, кагэбэшников лучше нос не совать, иначе вместе с носом головы лишишься, но теперь я могу отправляться на чемпионат мира!
На радостях сунулся в коляску к молодой мамаше, изобразил 'козу' сосавшему соску младенцу, и чуть ли не бегом отправился к ближайшему автомату с газированной водой. Пить захотелось ужасно, в горле моментально пересохло после таких новостей.
'Теперь дело за малым, вернее, за Ряшенцевым и Морозовым', - думал я, потягивая третий кряду граненый стакан с охлажденной газированной водой без сиропа.
Николай Петрович, насколько я помнил со времени его последнего звонка, спал и видел меня у себя в сборной, насчет Ряшенцева были сомнения, но если его проинформировали ОТТУДА, то, будучи умным человеком, должен намеки понимать. Да и письмо игроков сборной, о котором упоминал Морозов, тоже кое-чего, да значило… Ох ты ж, вот это денек! Надо в календаре его красным карандашом обвести.
Так, а теперь еще нужно придумать, как объяснить жене такую новость. А то что же такое получается — поехал в московское отделение Союза композиторов СССР, а возвращается с футбольными новостями. Или сказать, что еще и в Федерацию футбола заехал, вспомнил, мол, неожиданно, что Ряшенцев к себе звал? Блин, ну а ежели меня все же не возьмут в Англию, тогда пшик получится, Ленку только зря обнадежу. А может, наоборот, ей меня никуда из семьи отпускать не хочется. Пожалуй, пока утаю новость, хотя сделать это, судя по моей отражавшейся в витрине магазина масляной роже, будет крайне затруднительно.
И не забыть еще хлеба и пюрешек купить…
— Егор Мальцев!
Ну вот, опять поклонницы… Две девчонки лет по семнадцать-восемнадцать восторженно пялились на меня с глупыми улыбками на лицах. Но статус обязывает, нужно поддерживать реноме.
— Что, девушки, автограф?
— Ой, а можно?
— Да легко! На груди, попе, животе? Шучу, давайте ваши блокнотики… Тебя как зовут? Ага, вот тебе, Валя, с пожеланием. А тебя как? Ну а это тебе, Таня. Меня вчера по телевизору видели? Было такое… Все мои пластинники собрали? Молодцы какие! И даже плакат есть? Ну вообще — слов нет! Ладно, девочки, удачи, а мне бежать надо, новые шлягеры сочинять.
Ёш твою медь, замечтался так, что все-таки забыл про поручение жены. Пришлось под ее наставления снова тащиться обратно на улицу, по магазинам.
А поздно вечером позвонил Ряшенцев. Извинился за поздний звонок, справился, как у меня дела, поддерживаю ли спортивную форму, не идет моей физической подготовке в ущерб занятие музыкальной деятельностью… Вот же жук, все нервы измотал, пока наконец не выдал:
— Я, собственно, чего звоню-то… У меня буквально только что был телефонный разговор со Швецией, откуда наша сборная 6-го утром в Англию вылетает, кстати, наши у шведов выиграли — 4:0. Так вот, Морозов сказал, что по-прежнему на тебя рассчитывает. Да еще ребята в твою поддержку письмо написали. Мы тут подумали, посоветовались с товарищами, и решили, что Егор Мальцев нужен советской футбольной сборной.
— То есть я смогу сыграть на чемпионате мира? — на всякий случай задаю уточняющий вопрос.
— Ну, мы, по крайне мере, надеемся.
— Николай Николаевич, вы не представляете, как вы меня обрадовали!
Все же изображать радость повторно на таких же эмоциях трудно получается. А тут еще и перед женой нужно будет показать свое актерское мастерство.
— В общем, пусть врачи и тренеры 'Динамо' дадут нам свое заключение о твоей готовности, завтра они ждут тебя на утренней тренировке. Если все нормально — покупаем тебе на утро пятницы билет до 'Хитроу', а оттуда доберешься до Мидлсбро, там же присоединишься к команде. Думаю, с твоим знанием Англии не заплутаешь.
— А что с 'Челси', Николай Николаевич?
— Ах, эти… Обзвонились, честно говоря. Думают, что мы набиваем тебе цену, не отпуская в Англию, и задрали стоимость твоего контракта чуть ли не в два раза по сравнению с предыдущим. Ну мы тут подумаем еще над этим вопросом. Приоритет, сам должен понимать — сборная СССР.