Пестрый мех был настолько мягким, что я едва могла чувствовать его, мои пальцы словно погружались в свежевыпавший снег. На ушах животного поднялись торчком пучки черных волос. Царапая пол, оно обнажило свои когти.

Я наклонилась к нему, успокоенная тихим звуком мурлыканья, и прошептала свой вопрос: только одно слово. Имя девушки, у которой была самая необычная судьба из всех, кого я знала.

Словно ужаленная этим звуком, рысь отскочила. Она остановилась в нескольких футах от нас, глядя в коридор своими глазами, полными ясной мудрости. Потом что-то начало меняться в этих глазах, в ее гипнотическом взгляде, как будто вся необъятность времени сосредоточилась в нем, возвращая события давно прошедших дней и заставляя их снова принять осязаемую форму прямо здесь, в Проктер Холле.

Лужайка. Голые деревья. Ночь, опьяненная красотой луны. И быстро идущая девушка в белом пальто. Она стремительно идет по траве, словно ее время уже на исходе.

Она пробирается через застекленную дверь, стараясь не разбудить того, кто заснул среди пустых бутылок и разбросанных партитур. Она склоняется над человеком. Улыбается. Она берет его руку и надевает на палец кольцо.

Затем парень просыпается. Она пытается поцеловать его, но он видит это кольцо и превращается в безумца: его внезапная ярость, отблеск серебряного кольца, брошенного на пол, их сердитые голоса (не было слышно ни одного слова, как будто звуки приглушены глубокими водами). Девушка спокойно смотрит, как он нашаривает среди связки автомобильных ключей один нужный, и затем надевает на нее шлем. Но даже после того, как она натянула шлем, и после того, как двигатель взревел в ночи, холодок от ее растаявшей улыбки не желает покидать комнату...

Поездка на мотоцикле предстала перед нами наяву – необратимое, окончательное действие, каким может быть только прошлое. Но мне не нужно было видеть что-то еще, я уже знала все остальное. Джейк выразил все произошедшее лишь несколькими словами на нашем пути назад из Карнеги Холла:

– Одна молния не бьет дважды в ту же семью.

– Что произошло?

– Риз попал в аварию на своем много назад. Кое–кто пострадал, и мой брат винил себя. Теперь он не подходит и близко к тому, что имеет только два колеса.

Затем авария. Риз умирает на ее глазах. И моя сестра решает отдать свою жизнь за него. Приняв это решение за них обоих – чтобы навсегда завладеть его жизнью.

Визг шин наполнил пространство зала. Затем воздух снова стал пустым. И только четырехлапая тень растворилась в темноте, направившись в сторону вестибюля.

– ТЕПЕРЬ ТЫ БОЛЬШЕ ПРИМИРИЛАСЬ С ПРОШЛЫМ, когда ты увидела это своими глазами?

Да, я видела это. Но предъявление Эльзой своих прав на Риза было больше чем просто частью прошлого. И я никогда не смогла бы смириться ни с чем из этого всего.

– Что произошло после аварии?

– Я помог твоей сестре пройти через это.

– Через … что?

Его рот открылся в поросли густой бороды. И закрылся.

– Это правда, что говорят об этих ритуалах? Что Дионис принимает жертву – человеческую жизнь – в обмен на бессмертие?

Он кивнул.

– Так Эльза и Риз... они больше не люди?

Еще один кивок.

Я старалась не паниковать. Риз – даемон. Эльза... стала тем, о чем я предпочитала даже не думать. Дикие существа, обязанные быть друг с другом навечно в обманчиво идиллической обстановке университетского городка Принстона.

Неудивительно, что Риз влюбился в меня безо всякой на то причины и так быстро. Эльза и я были похожи. Он мог быть с ней каждое полнолуние (очевидно). Но были еще и новолуния, и четверти луны, а также другие фазы луны между ними. Должно быть, в такие времена он чувствовал себя одиноко. До тех пор пока, наконец, ее поразительный двойник не появился в утреннем тумане прямо перед ним. Почему он должен был вдруг пройти мимо?

Благословение или проклятие.

Сайлен пристально смотрел на меня.

– Наши сомнения – наш самый главный враг, Тейя. Но в твоем сердце ты знаешь правду.

– Ты имеешь в виду гибкую правду?

На этот раз ему нечего было ответить мне. Я попросила его рассказать мне об остальном, что бы он там не имел ввиду под словами "помог ей пройти через это".

– После аварии у нас было очень мало времени. Всего несколько минут, прежде чем лунный свет коснулся бы лунных часов.

– Коснулся чего?

– Лунных часов. Название "солнечные часы" более привычно для людей, но здесь нет никакого различия. Полдень становится полночью, вот и вся разница. – Он вытащил двойную флейту из кармана и положил ее на ладонь. – Одна трубка лежит горизонтально, другая направлена вверх под острым углом. – Лунный луч упал на лезвие, чтобы отбросить от него тень. Без этого, – его пальцы скользили вдоль верхней трубки флейты, – не было бы никаких лунных часов, а только обычное украшение для сада. Те часы, которые мы использовали в ту ночь, могли бы сойти за фонтан, как один как раз за этими стенами.

Я видела эти фонтаны. Их было несколько вокруг университетского городка и даже один в Галечнике, в саду за пределами этой огромной библиотеки. Издали они всегда выглядели заброшенными; я никогда не видела бьющей из них воды. Но по–видимому, они могут быстро стать чем-то еще: часами, приманивающими луну.

– Все должно быть сделано во время полнолуния, только тогда часы точны. Позднее несовершенная орбита луны отбрасывает положение тени вперед на четыре десятка минут каждую ночь, и тень никогда не сможет выровняться вновь.

– Выровняться с чем?

– С полуночью. Когда свет от полнолуния попадает на лезвие ровно в двенадцать ночи, его тень с шипением возрождается к жизни. Она зажигается, как свечной фитиль, самим богом.

– Дионисом?

– Им самым. Всякий раз, когда ему предлагается чья-то жизнь, появляется змея, чтобы принять ее.

– Значит... это то, как моя сестра умерла?

– Умерла? – Его губы изогнулись в немного печальной улыбке. – Сама смерть теперь просто увядает у ее ног. Но конечно, это стало одним из условий обмена, если это то, что ты имеешь ввиду.

Он подошел к нише в стене напротив камина. Один магистр однажды уже назвал ее "Альков".

– Я уверен, что ты знакома с легендой о Святом Граале. Некоторые полагают, что это чаша, из которой Христос пил на тайной вечере, и в которой была собрана его кровь после того, как Он был снят с креста. Другие видят в нем некий мистический котелок. В одной из валлийских легенд король Артур с риском вошел в подземный мир, чтобы украсть кельтский котелок, который мог бы оживить его мертвых воинов. Эти ланцеты, – он указал на три витража, сформировавшие полуокружность алькова, – рассказывают нам историю рыцарей, которые пытались найти Грааль. Одной из наиболее спорных сцен является изображение сестры сэра Персиваля, как она пожертвовала своей жизнью, чтобы излечить смертельно больную женщину. В нем был применен ритуал кровопускания. Отсюда и название на стеклянной панели: "Замок странного обычая".

Я посмотрела на окна. В них не было уже цвета, просто паутина из кусочков стекла, потемневшая до момента рассвета. Но где-то там наверху, скрытая среди других, была сцена, о чьем отношении к смерти моей сестры я уже начинала догадываться.

– Представь себе, сколько крови должно быть взято от одного человека, чтобы очистить больную кровь другого! Кровь девственницы считалась более чистой и чаша, полная такой крови, была достаточной мерой, но даже это могло привести к анемии и смерти человека. Любая более меньшая доза – скажем, потир, – означала, что должно было быть примешано что-то еще. И это что-то было даже более мощным средством, чем кровь: змеиный яд.

– Но разве яд не убивает?

– Не при правильном использовании. Ты знаешь, что обычно говорили римляне? – Он ждал, как будто это было вполне естественно, что я буду просто тусоваться с древними римлянами в современной школе. – В чаше нет смерти. Они вводили яд в качестве лекарственного средства, зная, что он может излечить при проглатывании так же, как он мог бы убить, если бы попал в рану.