– Может быть, они думали что если они вынесут человеческую трагедию на сцену, то в реальной жизни они избавятся от нее?

– Умно. Но никто не может изменить жизнь, и Греки хорошо знали об этом. Но с другой стороны, понять жизнь было возможно, если все сделать правильно. Распознать сущность вещей и жить в гармонии ними в гармонии. Что значит принять и самые страшные, злые, загадочные, разрушительные и смертельные стороны человеческого существования. Вы можете принять все это за здоровый импульс пессимизма. Или, если использовать определение Ницше, “стремление к уродству”. В этот момент и появляется трагедия.

Я пересмотрела последние несколько дней своей жизни через эту призму предопределенности, подчинения всеобъемлющего восхищения болью. . Страдания, ожидаемые меня впереди. Словно ключ к пониманию жизни. Возможно не стоило ждать извинений Риза, а лучше самой написать ему записку с благодарностями? За то, что помог распознать сущность вещей. Со злыми, загадочными и разрушительными сторонами человеческого существования.

– Вопрос в том, как же древние греки делали это на самом деле? – Джайлс продолжил свою лекцию. – В ядре трагедии сталкивались две противоборствующие силы. Первой был мир грез. Подумайте об искусстве: разве оно не является отражением снов художника? Живописец, скульптор, архитектор – они воображают красоту, а затем придают ей облик. Или голос, потому что поэт тоже мечтатель.

Он нарисовал два круга со стрелками, указывающими друг на друга, и в одном из них написал букву А.

– Аполлон, “сияющий”. Бог солнца, света и мира фантазии. О нем так много написано в Афинской трагедии, все его творчество собрано в единое целое. Даже сам по себе греческий амфитеатр…

По громкому щелчку, словно по команде, на экране перед нами появился слайд презентации: каменные склоны под ослепительно голубым небом. Мы сидели как будто миниатюрной его копии, ряды наших парт сходились к центру, где стоял одинокий седовласый актер в твидовом пиджаке, изо всех сил стараясь насытить нас мудростью древних.

– А теперь представьте, что вы пришли сюда на спектакль, две тысячи лет назад. Огромное открытое пространство, спускающееся к изножью холма. Наполненное человеческим гулом. Вибрирующее, словно новое полотно.. А далеко внизу расположилась сцена, на фоне огромных декораций из мраморных колонн, словно возведенный в честь Богов храм. Внезапно скульптуры начинают дышать, рельефы пробуждаются к жизни – актеры вышли на сцену. Затем начинается поэзия…

В комнате никто не шевелился. Я практически чувствовала дуновение ветра на своем лице, принесенного с Эгейского моря или с близлежащих оливковых рощ.

– И вот скажите мне, какая сила противостоит всему этому?

В ответ снова тишина.

– Кто-то? Мисс Славин?

– Противостоит... чему? Мечтам?

– Мечтам, верно.Или позвольте мне перефразировать: Какого искусства все еще не хватает?

Я вдруг поняла, почему он попросил ответить именно меня из всей аудитории:

– Музыка?

– Именно! Уникальная среди всех искусств, , музыка полагается на невербальное, невизуальное. Ницше определял музыку как опьянение. Для греков, однако, музыка была большим, чем мимолетным состоянием восхищения. Она предоставляла им прямой доступ к Богам, и к тайнам, которые мы с вами сейчас называем ритуалами. Можете ли вы назвать теперь инициал, который окажется во втором круге?, кроме как ответить:

– Дионис?

Буква “Д” тут же заняла свое место на доске. Хотела бы я поменяться сейчас местами с Джайлсом, чтобы хоть раз самой задавать вопросы, прямо здесь, перед всеми:

– Профессор Джайлс, как вы думаете, эти ритуалы до сих пор существуют?

Он смотрит на меня. Прочищает горло:

– Прошу прощения?

– Те самые ритуалы, которые опьяняли древних греков (и, по всей видимости, современных немецких философов). Думаете, их практикуют и по сей день?

– Любой мой ответ, мисс Славин, будет… – В его глазах виднеется предупреждение. – …не более чем простым предположением.

– Смею возразить, особенно учитывая то, что произошло не так давно в нашем кампусе.

Он неловко кашляет.

– Вы намекаете на практику студентов, о которой я... о которой не знает университет?

– Я не знаю, поэтому и спрашиваю вас. Или позвольте мне перефразировать: учитывая то, что вы видели годы назад в похоронном бюро, как вы думаете, Дионис может пребывать в Принстоне?

Мне пришлось прервать нашу воображаемую беседу, потому что он оглашал наше следующее домашнее задание:

– ...и как я уже упоминал, так музыка стала неотделима от трагедии. В современном театре не найдется аналогов греческому хору: группе людей, чьей единственной целью было комментирование пьесы, прямо со сцены или часто в песнях, подсказывая зрителям, как реагировать на ту или иную сцену. Я хочу чтобы к пятнице вы написали воображаемый диалог с Ницше о…

Он остановился возле моей парты, посмотрев на листок бумаги, отвлекающий меня на протяжении всей лекции – ксерокопию фотографии Сайлена из ежегодного альбома выпускников . Я понятия не имела что делать – быстро закинуть ее в рюкзак? извиниться? уставиться на него в ответ и молчать? – но он продолжил, не изменив выражения лица:

– ...а если подумать, почему бы вам не написать диалог с самим греческим хором? Создатель хора по всеобщему признанию был странным существом. Фантастический и одновременно отталкивающий. Человекоподобен, но не человек. Прочитайте “Рождение Трагедии”, чтобы выяснить, что же это за существо, а затем задайте ему вопросы – диалог о том, что тревожит вас в настоящей жизни.

За исключением того, что вы и так знаете, что беспокоит меня, – подумала я, пока он продолжал расхаживать по аудитории. – Это тот же самый вопрос, который преследовал вас на протяжении пятнадцати лет. И если таинственное существо, создавшее хор, держало вас в неведении все это время, то почему вы думаете, он вдруг заговорить со мной?

МОЯ СОБСТВЕННАЯ РЕАЛЬНАЯ ВЕРСИЯ греческого хора – Рита – решила попросту не комментировать произошедшие события. Ее единственное замечание было в отношении Бена:

– Может, вам двоим стоит начать встречаться, – сказала она, как ни в чем ни бывало. – Ты ему очень нравишься, а тебе нужно отвлечься, немедленно.

Я ответила ей, что Бен мне тоже нравиться – но как друг.

– Жаль, он идеально тебе подходит. Надеюсь, ты очень скоро забудешь другой тандем.

– Тандем?

– Мистер Король Танцпола и его братишку, любителя роз. Как кстати его звали?

– Джейк.

– Точно. Он очень привлекательный. Просто, пожалуйста, пообещай, что не побежишь теперь к нему, Тэш, хорошо? Насколько мне известно, он будет счастлив предоставить плечо для твоих слез..

– А если мне нужно поплакать на его плече, тогда что?

– Если тебе это нужно, то я посажу тебя под домашний арест, пока мы не найдем тебе кого-то другого на смену.

Но, кажется, пункт «найти мне парня» затерялся в списке ее дел, потому что, когда группа наставников и их первокурсников отправилась четверг вечером на Проспект, именно Рита подозрительно отсутствовала. – Она должна заботиться о нас, а не наоборот, – сказал мне один из мальчишек, когда я попыталась дозвониться до Риты, но попала на голосовую почту.

Возможно, он был прав. Было трудно представить, что у Риты есть свои личные проблемы, после того, как она решала проблемы всех вокруг. Но когда, позже тем вечером, пьяный Дев ворвался в клуб со своими дружками и практически посмотрел сквозь меня, я поняла, что-то было не так. Не сказав никому ни слова, я улизнула с вечеринки и отправилась обратно в Форбс.

НА УЛИЦЕ, КАЗАЛОСЬ, шел дождь, но капли на самом деле были снегом. До декабря оставалось еще два дня, но он уже грозил всему зимой, поражением, и хоть ночь не была холодной, воздух пропитался уже темным одиночеством.