Долго разбирал старик спешно писанные строки. Дочитав, снял очки, потер глаза и перекрестился на свечу, пламя которой колыхал легкий сквознячок:

— Слава те господи! Вот это дружок, так дружок. Спасибо, упредил. Спасибо.

Письмо было от великого канцлера, от Бестужева. Он сообщал, что государыня Елизавета Петровна, в последнее время пребывая в Царском Селе, изволила слушать обедню в церкви. Почувствовав себя плохо, из церкви вышла, приказав, чтобы за ней не ходили. А выйдя одна — упала без памяти прямо под алтарным окном на осеннюю мураву — припадок крепкий был. Народ в смятении толпился кругом, смотрел на царицу, лежащую на земле, подступиться боялся:

— Тронь-ка царицу, чего за это будет!

Наконец дали знать придворным, послали за врачами. Первым прибежал француз Фусадье, пустил кровь. В креслах бегом принесли любимого врача государыни больного грека Кондиоди. Примчался француз Пуассонье… Принесли ширму, кушетку, уложили на нее больную. Два часа бились, стараясь привести в чувство, а когда привели, то оказалось, что она так прикусила язык, что не могла говорить, и уже все думали, что государыню хватил паралич. И теперь еще она изволит говорить невнятно. Все, все так и думают, что ее конец недалек…

Главнокомандующий тряс седой головой. Как же теперь ему из этой заварухи выбираться? Своей викторией под Гросс-Егерсдорфом солдаты всю песню ему испортили… И нужно было им так драться! И все Румянцев! Расхлебывай вот теперь ту кашу, чтобы гнев их высочеств с себя снять. Ин придется из Пруссии на зимние квартиры враз уходить… В Курляндию, что ли…

Главнокомандующий снова лег на подушки, обдумывая положение. Долго лежал, заснуть не мог. Тревога грызла его душу, томили сомнения. «Ну, хорошо, отойдем… А ежели государыня не скоро помрет, тогда что? За эти-то квартиры придется мне же отвечать… И дернуло же меня сто тысяч талеров от Фридриха тогда, через великую княгиню Екатерину принять! И деньги-то пустяшные, ей-бо…»

Вздохнул:

«Ну, авось дружок Алексей Петрович выручит. Голова. Да и Екатерина Алексеевна, великая княгиня, поможет… Гадко!»

И крикнул дежурному офицеру:

— Эй, там! Послать ко мне сказочника… Устинова, что ли… Гренадера. Пусть доскажет. Не спится…

Отступали из Пруссии быстро, не то что наступали. А как опять Инстербургом полки шли, все жители в окошки выглядывали да ухмылялись. 15 сентября перешли Неман, а в Курляндии уж известно какая погода — полная осень… Дожди, желтый лист с деревьев, вороны на мокром жнивье перелетывают. Каркают к дождю… Солдаты, отступая, бесперечь ворчали:

— Сказывают, оттого отступаем, будто провианту нету. А и фуражу и провианту полно… Навалом… Генералы грызутся, а у нас чубы болят. Да мы теперь всю Пруссию взяли бы, да пруссаков выгнали, местное население и не пошевелили! Пусть живет! А то теперь встречным на дороге стыдобушка в глаза смотреть…

И, снова, нахлестывая своего костистого донца, кляня грязь и слякоть, встречу отступающей армии, поосторонь дороги иноходью ехал денисовский ординарец казак Емельян Пугачев. Мохнатая шапка с красным верхом от дождя огрузла, сползла на глаза, пика осклизла в посиневшей руке. Он спешил в 3-й Донской полк с приказанием — подтянуться вперёд, а то фуражу не будет… А куда тут — не то что подтянешься, а просто не проедешь, когда рыдван главнокомандующего восьмериком цугом почитай всю дорогу загородил…

— Казак! — загремел пьяный бас из конвоя Апраксина. — Казак, мать твою туды! Куда тебя черт несет встречь пути! Нагайки захотел? Не видишь, кто едет?

Пугачев скосил на орущего офицера черные с желтоватыми белками глаза, ощерился под черной бородой, но смолчал, снял шапку. «Известно куда. Куда все! Ноги уносим! И все из-за вас, черти, ваше благородие…» — думал он.

Из тройного хрустального стекла кареты желтело обрюзгшее лицо графа Апраксина. Вельможа по-бульдожьи посмотрел на Пугачева, пожевал губами. Форейторы, стоя на стременах, кнутами тиранили по грудь залепленных глиной коней, кони дымились. Пехота, пропуская главнокомандующего, по колена в грязи угрюмо стояла в раскисших полях.

Пугачев дернул повод. Донец кошкой прыгнул с дороги в сторону, за ров, кошкой вскарабкался на холмик и пошел хлынять дальше. И сколько ни глядели глаза Пугачева — видели только льющий из брюхатых туч дождь, черно-желтые деревья да серую бесконечную ленту бредущей армии.

Конишка вдруг закинулся, скакнул в сторону. Пугачев припал к луке, справился.

На его пути, половиной тулова и затылком утонув в грязь, важно лежал на спине труп русского солдата. Глаза были широко открыты, дождь дочиста промыл его зеленовато-серое лицо, один ус торчал кверху, другой сплыл в дожде. Тут же утопилось в грязи ружье, тяжелая лядунка.

«Эх, браток! — скорбно подумал Пугачев. — Отвоевал. Из-за чего? Прусаков бил, а сам на отступлении преставился… Апраксин-то вон не преставился…»

— Пошел! Пошел! — уже издали доносились крики генеральских форейторов, удары их кнутов. — Пошел!..

«Ну, чего же это нужно было тут в Пруссии нашим дворянам? — думал Пугачев. — Вертят бояре народом как хотят, народ не жалеют, да все зря… Или у нас всего мало, что ли? У нас на Дону какая благодать! Реки, рыба, луга, пашни… Пусть бы народ всем овладел — и рекой с вершины до устьев, и землею, и полями, и травами, и свинцом, и порохом, и хлебным провиантом, и великой народной вольностью… А так-то что… Погибай на пути, и больше никто по тебе не вспомнит. Нет, этак нельзя!»

И снова черная шапка Пугачева все плыла встречу солдатской реке, с приказанием пробираясь, куда надобно, в 3-й полк, а под шапкой жили первые думы, что вырастают из нужды… Эти же думы вспыхивали под киверами, под треуголками, ранили, терзали души, искали себе слов, и все чаще и чаще на биваках, у костров, на дороге, под дождем, ночью, в разбитых под первым снегом палатках шепотом шелестело страшное найденное первое слово:

— Измена кругом! Продали нас пруссаку дворяне!

Глава 7. Поражение Бестужева

В Петербурге ретирада Апраксина большое смятение произвела. Союзники — французский посланник маркиз Лопиталь да австрийский граф Эстергази — к канцлеру бросились, к Бестужеву:

— Как так? Почему это Апраксин из Пруссии назад повернул? Почему он допускает, что король Прусский теперь ихние союзные войска теснит? Почему он на походе обозы бросает, пушки заклепывает? Почему ее императорское величество обещание верности союзникам не держит? Или сто тысяч флоринов, которые австрийская императрица Мария-Терезия великому князю-наследнику Петру Федоровичу за поддержку дала, зря пропали?

Алексей Петрович сразу же понял, что тучный боярин промашку дал, по-медвежьи действовал… «Вот дурак, прости господи! Всех нас погубит того гляди…»

Бестужев немедленно приказал подать карету и поскакал к великой княгине Екатерине Алексеевне…

— Брюхан наш эдак все дело погубит, — сказал он. — Ваше высочество немедля ему написать, должны, сколько о нем недобрых слухов уже по Петербургу гуляет… Нужно ему войска вперед двинуть, чтобы те слухи пресечь. Слухи эти всем нам опасны могут быть!

Фике впилась в его темные, все еще блестящие глаза, ее голова озабоченно кивала в такт речи канцлера.

— Так, так, мосье Бестужефф, непременно напишу. Сегодня же… Я уж у себя обед в честь победителей при Гросс-Егерсдорфе учредила… Все напились вполне…

— Это, конечно, хорошо, но письмо ваше необходимо. А ну как императрица доискиваться станет, кто в этом деле причина? Вы же одна все прекратить можете. Письмо я сам отправлю, за ним приеду… А то беда… Беда!

На следующий день высокая карета Бестужева четверней гремела по Невскому проспекту, ревел на прохожих кучер, подскакивали на запятках ливрейные гайдуки. Прижавшись в уголок кареты, завернувшись в теплый плащ, держа треугольную шляпу на коленях, вельможа думал напряженно. Письмо Апраксину Екатерина написала. Вот — оно. В его руках. Оно будет направлено в армию, свое действие произведет. Тот несумнительно войска вперед двинет или же в крайности их отступление остановит. Но ведь союзники-то в Петербурге в один голос кричат, что-де это он, Бестужев, апраксинский дружок, такую хитрую интригу подвел, Фридрихом будучи подкуплен. Следственно, надо ее императорское величество государыню-императрицу в известность поставить, кто же этот виновник всей интриги, чтобы со своих плеч обвинение на случай снять да на другие взвалить…