— Не жалеете теперь?

— Об этом и думать-то некогда, — ответила Раиса Петровна. — С утра крутишься в конторе, на звероферме, иной раз вместе с охотниками в море идешь на вельботе. Потом — райцентр рядом, бесконечные вызовы.

— Нравится вам тут? — спросил Нанок.

— Нравится, — не задумываясь, ответила Раиса Петровна. — Народ хороший, сердечный и кристально честный. Заметили, что у вас в дверях нет замка? И ни к чему он здесь… Дел много. Строим сейчас многоквартирные дома, приводится сносить первые домики, поставленные почти двадцать лет назад, когда народ переселяли из яранг. Хотя сегодняшние дома тоже из дерева, но пройдет некоторое время — и надо будет их снова менять, уже на каменные. Именно теперь пора начинать капитальное жилищное строительство на Севере.

— В Уэлене я видел: комплекс косторезной мастерской строят из каменных блоков, — заметил Нанок.

— Вот это хорошо! — радостно произнесла Раиса Петровна.

Молчавшая до этого Саникак сказала:

— Почему строительство всего нового начинается обязательно с районных центров? Новый кинотеатр — в районном центре, новый ресторан — в райцентре. Все — в район! Это несправедливо. Надо начинать в селе, в глубинке.

Нанок допил остывший чай.

— Давайте погуляем, — предложила Раиса Петровна. — Сходим на берег моря, к маяку.

Быстро оделись и вышли в прохладную, свежую ночь. Движок на электростанции замолк, и селение погрузилось в темноту. Лишь кое-где светились колеблющиеся огоньки свечей и керосиновых ламп. Яркие звезды усыпали небо, и море мерцало у горизонта странным отблеском.

Через равные промежутки времени маяк посылал острый луч в морскую даль. Порой Наноку казалось, что кто-то отвечает этому лучу дальней мгновенной вспышкой.

Вода тихо плескалась в темноте, отсвечивая зеленоватыми бликами. У моря было совсем свежо.

— Я была в прошлом году на Черном море, — заговорила Саникак. — Там море совсем другое. Казалось бы, везде — вода и вода. А цвет не тот и запах, не говоря, конечно, о температуре. Оно… — Саникак помедлила в поисках точного слова, — какое-то ручное. Но все равно очень приятно купаться. Я даже немного научилась плавать. Метров десять могу проплыть, — с оттенком гордости произнесла девушка.

Прошлись по берегу от маяка к концу галечной косы, достигли устья речки и повернули обратно. Со стороны селения не слышалось ни звука. Все спали.

Огромное небо смотрело звездами на теплую уснувшую землю, на домики, сгрудившиеся на краю огромного пустынного пространства.

На душе у Нанока было спокойно и светло.

Он не знал отчего. Просто было хорошо. Он ведь только начинал по-настоящему жить. До этого была лишь подготовка — детство и долгие годы учения. Теперь он должен что-то сделать для людей, для своего народа. Чтобы выше была гордость за свою землю, за дела свои, за самих себя. И правильно беспокоится Анахак о том, что не будет нынлю в музее. Но Нанок только начал свой полярный круг — он добьется того, что будет и нынлю, и многое другое.

И когда человек будет входить в музей и проходить от стенда к стенду, от яранги и нынлю к новым домам, от стойбищ к тундровым городам, он как бы будет путешествовать по новому полярному кругу, очерченному людьми новой Арктики.

Администратор ансамбля Серафима Григорьевна остановила Зину:

— Письмо тебе.

Девушка хотела засунуть письмо в карман, думая, что это очередное послание брата с просьбой купить дробь и картонные гильзы, но, взглянув на конверт, вдруг покраснела. Это было письмо от Нанока.

Она побежала в репетиционный зал, но там еще были люди. В углу на единственном в зале стуле сидел Нутетеин.

— Здравствуй, дедушка, — сказала Зина.

— А, это ты, Зина, — прищурился Нутетеин. — Как отдохнула? Выглядишь ты хорошо.

— И вы, дедушка, помолодели, — сказала Зина.

— Есть немного, — удовлетворенно произнес старик. — Глотнул настоящего морского ветра. Думал еще побывать в Уэлене, но потянуло к танцу…

Пока собирались остальные артисты ансамбля, Зина отошла к окну и вскрыла конверт. Она читала, и в ее ушах звучал голос Нанока, слова, как бы отделяясь от бумаги, оживали.

Нет, в письме не было признаний в любви. Нанок очень буднично и точно описывал свои встречи, разговоры, погоду. Но сердце чуяло за этими обыкновенными словами что-то большое, хорошее и ласковое.

В репетиционном зале собрались артисты. Партнер Зины Гатле попытался заглянуть в листок, но Зина быстро сложила письмо.

Начались репетиции.

На этот раз разучивали большой и сложный танец, переложение старинной легенды.

Зина двигалась в такт песне и звукам бубнов, как бы переносясь в самые истоки жизни на этих берегах. На холодном берегу, где лежит смерзшаяся галька, стоит девушка и ждет вестей с моря. С рассветом ушли охотники на легких, быстроходных каяках. Вот вразвалочку по берегу бредет Ворон. Ворона танцует Гатле. Он клюет морскую капусту и мелких рыбешек, выброшенных волнами. Приблизившись к девушке, Ворон становится юношей. У него мудрые и печальные глаза. В глубине их светится любовь и нежность. Он исполняет перед девушкой танец любви, танец нежности и страсти. Он обещает девушке нездешнюю жизнь, полную радостей, не знающую забот о пище.

Ворон-юноша кружил вокруг девушки, касаясь черным крылом нежного плеча, а она отбегала в сторону и отвечала песней-танцем:

Слова песни были необычными и звучали немного странно. Но Нутетеин настаивал, чтобы их произносили внятно и чтобы движения танца точно соответствовали смыслу.

Зина, прикрыв глаза, движениями рук должна была выразить все, что ее переполняло.

Нет, она не представляла Нанока плывущим на каяке. В эту минуту она даже и не думала о нем. Она только чувствовала, как все ее тело словно стало танцем и музыкой.

После репетиции Зина и Нутетеин вместе шли домой. Они жили в одном доме, недавно построенном в новой части Анадыря, на вершине горы.

С лимана дул холодный ветер, отрывая дым от высокой трубы электростанции.

— Ты, Зина, сегодня очень хорошо танцевала, — задумчиво сказал Нутетеин. — Я вот смотрел на тебя и думал: надо, пока есть силы, показать людям могущество жизни, которая удержала нас на этой земле…

Нутетеин некоторое время помолчал, потом продолжал:

— Я хочу сочинить такой танец, в котором люди увидели бы нашу жизнь от начала до сегодняшнего дня. Сомневался, получится ли. А сегодня, когда смотрел, как ты танцуешь, уверился — получится…

Утром в комнату постучалась Лиза Ван, заведующая сельским клубом, и пригласила Нанока:

— То, что вы сейчас увидите, у нас каждое воскресенье стихийно происходит, — объясняла она по дороге.

Тихо приоткрыв дверь, вошли в зал.

Свесив ноги со сцены, три человека — среди них одна женщина — вдохновенно били в бубны, пели, а перед ними две маленькие девчушки исполняли старинный эскимосский вольный танец. С чуть прикрытыми глазами, грациозно изгибаясь, они двигались в такт музыке. Нанок посмотрел на них и вдруг вспомнил, как танцевала в старом Наукане его мама.