На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой чёрный пистолет?
На Большом Каретном.
Где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.
Переименован он теперь,
Стало всё по-новой там, верь не верь!
И всё же, где б ты ни был, где ты ни бредёшь —
Нет-нет, да по Каретному пройдёшь.
Ещё бы…
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой чёрный пистолет?
На Большом Каретном.
Где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.
[1962]
За меня невеста отрыдает честно…
За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие отпоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.
Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара — без струны.
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
И нельзя мне солнца, и нельзя луны.
Мне нельзя на волю — не имею права,
Можно лишь — от двери до стены.
Мне нельзя налево, мне нельзя направо, Можно только неба кусок, можно сны.
Сны про то, как выйду, как замок мой снимут, Как мою гитару отдадут.
Кто меня там встретит, как меня обнимут И какие песни мне споют.
[1963]
ТАТУИРОВКА
Не делили мы тебя и не ласкали,
А что любили — так это позади.
Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,
А Лёша выколол твой образ на груди.
И в тот день, когда прощались на вокзале,
Я тебя до гроба помнить обещал,
Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали»,
«А я — тем более», — мне Лёша отвечал.
И теперь реши, кому из нас с ним хуже,
И кому трудней, попробуй разбери:
У него твой профиль выколот снаружи,
А у меня душа исколота снутри.
И когда мне так уж тошно — хоть на плаху
(Пусть слова мои тебя не оскорбят),
Я прошу, чтоб Лёша расстегнул рубаху,
И гляжу, гляжу часами на тебя.
Но недавно мой товарищ, друг хороший, —
Он беду мою искусством поборол:
Он скопировал тебя с груди у Лёши
И на грудь мою твой профиль наколол.
Знаю я, своих друзей чернить неловко,
Но ты мне ближе и роднее оттого,
Что моя — верней, твоя — татуировка
Много лучше и красивше, чем его.
[1961]
ТОТ, КТО РАНЬШЕ С НЕЮ БЫЛ
В тот вечер я не пил, не пел —
Я на неё вовсю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети.
А тот, кто раньше с нею был,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Что мне не светит.
И тот, кто раньше с нею был, —
Он мне грубил, он мне грозил,
А я всё помню — я был не пьяный.
Когда ж я уходить решил,
Она сказала: «Не спеши!»
Она сказала: «Не спеши,
Ведь слишком рано!»
Но тот, кто раньше с нею был,
Меня, как видно, не забыл.
И как-то в осень, и как-то в осень —
Иду с дружком, гляжу — стоят.
Они стояли молча в ряд,
Они стояли молча в ряд —
Их было восемь.
Со мною — нож, решил я: что ж,
Меня так просто не возьмёшь.
Держитесь, гады! Держитесь, гады!
К чему задаром пропадать?
Ударил первым я тогда,
Ударил первым я тогда —
Так было надо.
Но тот, кто раньше с нею был, —
Он эту кашу заварил
Вполне серьёзно, вполне серьёзно.
Мне кто-то на плечи повис, —
Валюха крикнул: «Берегись!»
Валюха крикнул: «Берегись!» —
Но было поздно.
За восемь бел — один ответ.
В тюрьме есть тоже лазарет, —
Я там валялся, я там валялся.
Врач резал вдоль и поперёк,
Он мне сказал: «Держись, браток!»
Он мне сказал: «Держись, браток!» —
И я держался.
Разлука мигом пронеслась.
Она меня не дождалась,
Но я прощаю, её — прощаю.
Её, как водится, простил.
Того ж, кто раньше с нею был,
Того ж, кто раньше с нею был, —
Не извиняю.
Её, конечно, я простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был —
Я повстречаю.
[1962]
Мне ребята сказали про такую «наколку»…
Мне ребята сказали про такую «наколку»!
На окраине — там даже нет фонарей…
Если выгорит дело, обеспечусь надолго —
Обеспечу себя я и лучших друзей.
Но в двенадцать часов людям хочется спать —
Им назавтра вставать на работу.
Не могу им мешать — не пойду воровать:
Мне их сон нарушать неохота.
Мне ребята сказали, что живёт там артистка,
Что у ней бриллианты, золотишко, деньга;
И что всё будет тихо, без малейшего риска…
Ну а после, конечно, мы рискнём на бегах.
Но в двенадцать часов людям хочется спать,
И артистки идут на работу.
Не могу ей мешать — не пойду воровать:
Мне ей сон нарушать неохота.
Говорил мне друг Мишка, что у ей есть сберкнижка.
Быть не может! Не может! Наш артист небогат.
— Но у ей подполковник! Он, ей-ей, ей любовник!..
Этим доводом Мишка убедил меня, гад.
А в двенадцать часов людям хочется спать —
Им назавтра вставать на работу.
Ничего, не поспят! — я пойду воровать,
Хоть их сон нарушать неохота.
…Говорил я ребятам, что она небогата:
Бриллианты — подделка, подполковник — сбежал.
Ну а этой артистке — лет примерно под триста,
Не прощу себе в жизни, что ей спать помешал.
Ведь в двенадцать часов людям хочется спать,
Им назавтра вставать на работу.
Не могу им мешать — не пойду воровать:
Мне их сон нарушать неохота.
[1964]
Мой первый срок я выдержать не смог…
Мой первый срок я выдержать не смог.
Мне год добавят, а может быть, — четыре.
Ребята, напишите мне письмо,
Как там дела в свободном вашем мире!
Что вы там пьёте? Мы почти не пьём.
Здесь только снег при солнечной погоде.
Ребята, напишите обо всём —
А то здесь ничего не происходит.
Мне очень, очень не хватает вас,
Хочу увидеть милые мне рожи.
Как там Надюха? С кем она сейчас?
Одна? — Тогда пускай напишет тоже.
Страшней быть может только Страшный суд.
Письмо мне будет уцелевшей нитью.
Его, быть может, мне не отдадут,
Но всё равно, ребята, напишите!
[1964]
У тебя глаза, как нож…
У тебя глаза, как нож:
Если прямо ты взглянёшь —
Забываю, кто я есть и где мой дом;
Если косо ты взглянешь —
Как по сердцу полоснёшь