– Они пусты, – был ответ.

С помрачневшим лицом юный маркиз замолчал, глядя в темный потолок своего убогого жилища. И тут своды потолка унеслись ввысь, раздвигаясь и расталкивая пространство и время. Хуан грезил, будто он оказался в огромном светлом зале, стены которого сплошь завешаны прекрасными картинами, пол выложен в виде замечательной мозаики, а вокруг него стоит самая красивая мебель, которую только можно себе представить. Посреди зала на золоченом троне восседал папа римский. Он жестом подозвал к себе быка, спокойно стоявшего поодаль, рядом с Хуаном. «Мой дорогой, мы повелеваем, пусть этот славный муж будет достойным моего благословения». Бык подошел к мальчику и преклонил перед ним колена, передавая тем самым папское благословение. Его длинный алый язык змеей выполз изо рта быка и подмел мозаичный пол перед ногами мальчика.

Хуан очнулся от оцепенения, которое нападало на него всякий раз, как он грезил наяву. Старый Хорхе все еще сидел напротив, правда успев за это время задремать. Точно так же дремал он, приклонив голову на стол, напротив дона Карлоса в день, когда родился Хуан.

– Я понял! – воскликнул юный маркиз, будя слугу. – Понял, что это значит. Чтобы все было именно так, как мне только что привиделось, надо выжить. Выжить любой ценою. Мы должны продать ту землю за селением! – провозгласил он оторопевшему Хорхе.

Решение, моментально принятое, было также молниеносно приведено в исполнение. Некий владетельный гранд из Севильи, приближенный короля Фердинанда, прибывший в Кастилию вместе с его свитой из Арагона, изъявил непременное желание устроить свое новое родовое гнездо именно в селении. Поэтому он, не торгуясь, как и подобает настоящему аристократу, приобрел земельный участок, на котором располагалось небольшое кладбище убиенных ради забавы животных, даже не зная о том, что там закопано.

Получив деньги, юный Хуан проявил характер. После стольких лет полуголодного существования он не стал с ребячливой поспешностью проматывать остатки некогда крупного состояния, а бережливо припрятал золотые дукаты. Для этого они вместе с Хорхе, прихватив с собой лопату и заступ, вышли ночною порой в патио и, выкопав порядочную яму прямо посреди дворика, уложили туда глиняный горшок с деньгами.

Аккуратно закопав сокровище и притоптав неровности земли, Хуан объявил верному слуге:

– Только мы знаем, где зарыты деньги. Теперь если что-то случится со мной, ты имеешь на них полное право.

Хорхе отрицательно замотал головой и сказал, что это господские деньги и пусть лучше у него отсохнет рука, чем он прикоснется к ним. На это Хуан разумно возразил, что он так поступает исключительно во благо своему несчастному отцу, чье бормотание иной раз переходило в безумные крики, разносящиеся по всему Карабасу.

– На эти деньги ты будешь содержать моего отца до конца его жизни. Если же и ты умрешь или сойдешь с ума, то перед этим передашь деньги викарию в церковь Святого Фомы Севильского, чтобы тот позаботился о моем больном отце.

Еще раз подивившись разумности доводов и предусмотрительности ребенка, старик подхватил лопату с заступом и вернулся следом за юным хозяином в дом.

С этого времени Хуан отдалился от своих товарищей по играм, высокомерно заявив им, что ему, как маркизу де Карабасу, коим он пока является только морально, и высокородному гранду, негоже якшаться с голытьбой. Теперь Хуан проводил свои дни в гордом одиночестве, чаще всего пребывая в грезах. Вскоре он перестал отличать явь от видений, постоянно преследовавших его, вызывая страх за его рассудок у доброго и верного Хорхе. Чтобы не докучать старику, Хуан часто уходил за селение и гулял по полям и лугам, живя той жизнью, которую ему подарила Природа, то есть в величественных и мрачных фантазиях. Только такого героя и могла породить Испания – самое мистическое и экзальтированное место на земле, с завидной регулярностью дающее миру блистательных гениев.

Во время одной из таких прогулок, размышляя над изгибами форм бычьих рогов, а также двадцатью восьмью способами их золочения, Хуан вышел к старинной ветряной мельнице, стоявшей далеко за селением около дороги, ведущей в Севилью. Та мельница была когда-то давным-давно построена одним из предков Хуана, а ныне стала заброшенным местом. По словам мальчишек из Карабаса, место это было нечистым, а на мельнице водились демоны.

Уже переставший отличать явь от грезы юный маркиз медленным шагом направился к мельнице. Ветер лениво крутил растрепанные крылья, которые скрипели и свистели, что придавало мельнице романтичный и одновременно жутковатый вид. Подойдя, Хуан неожиданно обнаружил сидевшего на мельничной ступеньке мужчину. Вид его был странен, однако уже привыкший не удивляться тому, что предлагали ему собственные глаза, де Карабас учтиво поклонился и присел рядом, искоса поглядывая на незнакомца. Было сразу заметно, что мужчина находится в том почтенном возрасте, когда мудрость окончательно берет верх над сердечными порывами, но тело еще крепко, а седина только-только серебрит виски и длинную бороду, спадавшую на красный камзол. Удивительным же и необычным во внешнем виде незнакомца был белоснежный крест, нашитый поверх камзола. Словно бы мужчина являлся рыцарем из тех далеких крестовых походов, о которых доводилось ранее читать Хуану. Да и запах, исходивший от одежды незнакомца, был не тем солоновато-сухим и сдержанным, каковой обычно исходил от кастильцев. Нет, запах шел терпкий, дурманящий голову. Это был запах далеких земель и великих походов, запах, пришедший вместе с незнакомцем откуда-то издалека, из тех мест, что были недавно открыты великими испанскими мореплавателями.

Все это в мгновение ока пронеслось в голове Хуана. И словно в подтверждение его мыслей, незнакомец хриплым, низким голосом, именно таким, каким обычно капитан командует матросам поднимать паруса, произнес:

– Как красива Испания. Вот так бы сидел под этой мельницей и любовался бы.

Хуан согласно кивнул головой.

– Только в Кастилии такое лазурное небо, – сказал он.

Незнакомец вскинул брови. Он не ожидал от столь юного на вид мальчугана разумных речей.

– Меня зовут брат Бернар, – представился мужчина. – Я из ордена Сантьяго. Вот уже месяц, как я вернулся из Вест-Индии, куда был отправлен орденом вместе с достославным доном Гарсиа, дабы проповедовать Слово Божье среди нечестивых язычников, населявших далекие земли. Теперь же я направляюсь в резиденцию нашего ордена. Однако путь мой лежит через столь прекрасную землю, что я никак не могу добраться до намеченной цели, наслаждаясь виденным и предаваясь постыдному безделью.

Сказав это, брат Бернар раскрыл плотной вязки котомку, вынул оттуда каравай хлеба, полголовы сыра и, разломив все это пополам, протянул половину угощения Хуану и принялся в задумчивости вкушать вторую. После того как от простых, но чрезвычайно вкусных яств не осталось и следа, юный маркиз встал и, учтиво поклонившись, пригласил брата Бернара провести у него некоторое время.

– С величайшим удовольствием, сын мой, – ответил тот.

Мужчина поднялся со ступеньки и неожиданно коротко свистнул. Тотчас же откуда-то из-за мельницы выбежал оседланный конь. Брат Бернар ловко вскочил на коня, на удивление Хуана, не пользуясь стременами, посадил впереди себя де Карабаса и велел ему указывать путь.

Возвращавшиеся вечером после сиесты на поля жители селения были удивлены, встретив необычного всадника с белым крестом на груди, впереди которого горделиво восседал юный маркиз.

Едва гость вошел в родовое гнездо де Карабасов, как дом тотчас же огласил ужасный вопль, вылетевший из глотки безумного дона Карлоса, впавшего в буйство. Отец Хуана, выкрикивая самые ужасные из всех известных испанских ругательств в адрес архиепископа Севильского, восклицал:

– Истинный крест есть циркуль! Циркуль!

Навстречу гостю, ведомому Хуаном, поспешил с извинениями за шум и богохульные высказывания хозяина старик Хорхе, но брат Бернар жестом остановил его, сказав, что хотел бы взглянуть на больного. Удивленный слуга проводил гостя к задней комнате, в которой находился несчастный дон Карлос, прикованный цепью к стене.