Неожиданно Хуан, читавший книгу, замолк и уставился невидящим взором на висевшее на стене распятие. Ему пригрезилось, что он находится посреди огромного темного подвала. Осторожно ступая по каменному полу, что было весьма необычно, ведь в Карабасе все полы были земляными, мальчик проследовал по узкому коридору. Из-под ног его разбегались большие мохнатые крысы, которых тут же хватали высовывавшиеся из стен прекрасные женские руки. Хуан вышел из коридора и очутился перед большой залой, сплошь усеянной каменными могильными крестами. Посреди залы стояла круглая плита в виде огромной гальки, на которой ясно было написано по-латыни: «Преподобный Сальвадор, убиенный распятием Господа нашего Иисуса Христа, взятым в руки невинным ребенком».

Прочитав надпись, Хуан вздрогнул и очнулся. Перед ним на полу лежал мертвый священник. Видимо, при падении он сильно ударился головой об угол стола, потому что из виска его текла тонкой струйкой темная кровь.

Может, это и было лишь случайное совпадение, однако мальчик решил, что именно он своими грезами сумел убить носителя священного сана. Естественно, Хуан не стал никому говорить о своей догадке, но сильно возгордился своим умением убивать мыслью. Он молча смаковал новое, крайне необычное чувство собственного превосходства не только над детьми, но и над взрослыми, чьими жизнями он при желании мог распоряжаться.

Отца Сальвадора похоронили через три дня. Стояла жуткая жара, а потому дальнейшее пребывание тела в церкви было невозможным. Викарий объявил, что в нынешний день все жители славного селения должны забросить свои дела, так как смерть уважаемого священника – значительное событие. Наутро в церковь стали во множестве стекаться жители. Многие были в праздничных одеждах. За день до этого храм украсили венками из цветов и оливковыми ветками. Дон Карлос де Карабас тоже нарядился в свой старинный, кое-где изъеденный молью камзол. Едва он и маленький Хуан вошли в церковь, как началось отпевание. Хуан во все глаза разглядывал происходящее. Он чувствовал витавшую вокруг торжественность. Суровые, обветренные и опаленные солнцем лица работников, украшенные стены храма, лучшие платья, что были надеты на всех, а также неурочный, праздничный день – все говорило о величии события.

Викарий, стоя у алтаря, превозносил религиозность, чистоту души отца Сальвадора, умершего во время служения Господу, изучая с отроком Священное Писание. При этом все присутствующие поглядели на маленького Хуана.

Хор пел, как никогда, прекрасно. После службы в церкви викарий возглавил процессию на кладбище, расположенное прямо за храмом. Самые уважаемые жители Карабаса поставили открытый гроб с отцом Сальвадором себе на плечи и медленно прошествовали мимо расступившейся в глубочайшем почтении толпы к распахнутым церковным воротам. Впереди шли шесть мальчиков и девочек, несущих толстые свечи. Лицо священника, лежавшего в гробу, было столь благородно-спокойным, а процессия так прекрасна, что маленький Хуан не удержался и заплакал. Никогда еще ему не было так горько оттого, что не он, а кто-то другой был в центре такого значительного события. Стоявший рядом с ним старик Хорхе с трудом наклонился на своих негнущихся ногах и спросил Хуана, отчего он вдруг так горько заплакал?

– На его месте должен быть я, – откровенно ответил гордец.

Хорхе стремительно выпрямился и перекрестился. Стоявшие рядом жители, услышавшие признание, громко восхитились:

– Как прекрасен этот ребенок! Как жаль ему нашего падре Сальвадора. Посмотрите, он так рыдает.

И действительно, горькие слезы непрерывным потоком струились по нежным детским щекам Хуана, оставляя на лице длинные блестящие полоски. Какая-то старая женщина подошла и благоговейно обмакнула свисавшие с подбородка мальчика капли чистым белоснежным платком, который тут же, поцеловав, спрятала в рукав выходного платья.

На следующий день Хуан объявил, что он придумал новую игру. Теперь дети селения играли в похороны.

На роль покойника обычно выбиралась бродячая кошка, существо, по мнению испанцев, чрезвычайно еретическое. Ребята долго и тщательно выискивали кошку, а затем, окружив несчастное животное со всех сторон, забрасывали его камнями. Хуан руководил охотой и убийством. После того как кошка издыхала, ее заворачивали в огромные лопухи, которые девочки приносили с кладбища, и торжественно несли за селение, где предавали земле.

Во время одного из подобных шествий дети увидели, как в Карабас въехал верхом на осле некий мужчина, одетый не то в сутану, не то в мантию. На голове у незнакомца красовалась остроконечная шапка с кисточкой на конце. И хотя одежда мужчины была странной, детям он показался чрезвычайно богатым. Яркая ткань, по сравнению со старым тряпьем, которое носили их родители, выглядела по-царски. Остановив осла около сгрудившихся вокруг могилки ребят, незнакомец спросил:

– Не покажет ли кто-нибудь из вас бедному страннику, где находится дом маркиза Карлоса де Карабаса?

Все дети разом посмотрели на Хуана, но тот и бровью не повел. Пусть даже перед ним был сам иноземный царь, мальчик не счел нужным разговаривать с незнакомцем. Пусть приезжий знает, кто здесь главный. Тогда в руке мужчины как бы невзначай, словно рыба, выскакиваемая из воды в жаркий летний день, блеснула мелкая монета. Дети тут же бросились наперебой предлагать сопроводить незнакомца к имению маркиза.

Немного подождав для приличия, Хуан неторопливо двинулся следом. Он шел, загребая босыми пальцами мягкую пыль главной и единственной улицы селения, наперед зная, что его отец, как истинный гранд, ни за что не примет расфранченного незнакомца в час сиесты.

Однако каково же было его удивление, когда, подойдя к родному дому, он увидал, что маркиз де Карабас удостоил-таки незнакомца своим вниманием. Едва мальчик приблизился к воротам, как двери дома распахнулись и оттуда вылетел франт, словно ядро, пущенное из пушки. Яркая одежда его была в явном смятении, как и лицо, красное, как у вареного рака. Следом за незнакомцем из дому выскочил полуголый отец Хуана. Дон Карлос подбежал к валявшемуся посреди двора запутавшемуся в полах удивительной одежды, оказавшейся всего-навсего халатом, незнакомцу и дал ему солидный пинок под зад.

– Прочь, жалкий еврей! – громогласно воскликнул маркиз. – Как посмел ты, распявший Христа, напоминать мне о каком-то долге? Пошел отсюда, пока я тебе все ребра не переломал!

Тут еврей – а незнакомец оказался именно им – ловко вскочил, подобрал полы халата и, не дав Карлосу де Карабасу еще раз прикоснуться ногой к собственной пятой конечности, пустился наутек. Собравшиеся у ворот ребята заулюлюкали.

– Вот видишь, сын мой, – объявил маркиз, завидев подошедшего Хуана, – сколь жалок сей народ, который неугоден Богу, потому как не является христианским.

Реакция мальчика была мгновенной. Вмиг привиделось ему, сколь прекрасным будет новая погребальная процессия детей, если вместо еретического животного роль покойника исполнит еретик. Хуан подхватил с земли камень и бросил им в спину взбиравшегося на осла еврея. Тут же все остальные озорники, подхватив камни, стали бросать ими в несчастного ростовщика. Осел, которому кто-то ловко попал прямо под хвост, взревел, сбросил с себя седока и умчался, не разбирая дороги. Дети же преследовали еврея до самого конца улицы.

Как оказалось позднее, несчастный ростовщик, с позором выгнанный из Карабаса, вечером вернулся в селение и направился за помощью к единственному государственному представителю, то есть к викарию. Там иудей поведал о своих потерях, присовокупив к многочисленным ушибам и побоям убежавшего осла. Услышав из уст незнакомца, что причиной его несчастий был самый высокородный житель Карабаса, а также изумившись стоимости осла, которую требовал с маркиза ростовщик, викарий страшно рассердился и приказал прибежавшим на зов дюжим работникам схватить неверного и посадить его в тюремную камеру. Напрасно плакался несчастный еврей, махая, словно белым знаменем поражения, распиской дона Карлоса, викарий был непреклонен: