— Поехали дальше, Григоре! — улыбаясь, сказал Мога. Ему хотелось бы знать, как идут дела на ферме, но жаль было разогнать эту белую стаю лебедей, испортить им минуту весеннего веселья.

Против обыкновения, Мога молчал всю дорогу. И Горе не посмел нарушить молчание. Он понимал, что это одно из его последних поездок с Могой, и еще он думал, что, может быть, Моге просто захотелось — без всяких дел — пару часов побыть вместе с ним.

Перед расставанием.

Вскоре они приехали в бригаду Санди Карастана. И здесь все трактористы были в сборе. Они толпились вокруг Антипа Назара, солнце заливало всех своим горячим светом.

— Ты куда направляешься? — спросил Назар, когда трактористы разошлись по местам.

— Посмотреть, чем занимается весна в поле, — ответил Мога.

— Чем же ты хочешь, чтоб она занималась? — улыбнулся Назар. — Боронованием, подготовкой паров под посевы. Весна знает свои обязанности.

— Не хочешь прокатиться со мной? — спросил Мога.

— Можно, — ответил Назар. — Хотя бы для того, чтобы ты снова не пропал…

— Ты свободен, Григоре, — сказал Мога и неожиданно подал ему руку. — До свидания. Возвращайся в правление. Может быть, в тебе нуждается товарищ Лянка… — Он пересел в машину Назара. — Поехали! — обратился он к секретарю.

Вскоре Марку остановил свой газик на краю дороги у зеленого поля, простирающегося до самого горизонта. Нигде не осталось ни полоски снега, голубизна неба и молодая свежая зелень земли создавали поразительный и веселый контраст. Мога открыл дверцу, но не вышел сразу, стоял, опершись рукой о ее верх, и внимательно глядел на поле. Он чувствовал движение живительных сил, которые ждут своего часа, и аромат, идущий из глубины земли, и дыхание весны, спешащей ему навстречу.

— Пошли? — спросил его Назар, который, выйдя из машины с другой стороны, дожидался его на дороге.

Мога не торопился. Он увидел несколько галок, ссорящихся на борозде, и по-отцовски глядел на их ссору.

— Есть на что радоваться глазам, — снова услышал он голос Назара и отошел от машины, словно желая лично в этом убедиться.

Он не спеша пошел по мягкой земле — это был участок, требующий орошения, — его большие сапоги глубоко уходили в землю, оставляя крупные следы.

Степь, казалось, была без конца и края. Она, купаясь в солнечных лучах, уходила к самому горизонту, соединялась с небом, словно одно море вливалось в другое, образуя единый мир.

С голубых высот слетали какие-то таинственные звуки, как космические сигналы, которые мог воспринять только такой тренированный слух, как у Моги: невидимый жаворонок, разбуженный солнечным теплом, впервые пробовал голос…

Мога поднял голову, чтобы посмотреть на птицу, но увидел лишь прозрачный голубоватый свет. Он еще тверже зашагал, глубоко увязая в почве, словно боялся раствориться в этом сиянии, как жаворонок…

И, ступая так грузно, он вдруг почувствовал, как из-под его ног как наяву взлетают к небу серебряные брызги, а оттуда спускаются на пшеничные нивы, и солнце превращает их в гигантскую радугу. За одно мгновение посевы вытягиваются, как за год, качают тяжелыми крупными, величиной с воробья, колосьями, и нивы шелестят, словно напевая бесконечную песнь о величии человека и вечности земли. И, по мере того как Мога углублялся в степь, над полями одна за другой зажигались все новые и новые гигантские радуги, и ему почудилось, что он шагает под многоцветным куполом и что он едва помещается под ним.

Из-под этого разноцветного купола неожиданно появился трактор и направился прямо к Моге. Над ним, как светящийся шар, привязанный невидимой нитью, сияло солнце, двигаясь прямо за трактором. На мгновение Моге показалось, что эта красная машина тащит за собой солнце, чтобы ни одна пядь земли не осталась несогретой.

Трактор остановился. Из кабины вылез Ион Царэ. Он поднес ладонь к глазам, поглядел из-под нее, затем нагнулся и провел ладонью по пшеничным росткам. Может быть, он хотел удостовериться, густы ли они, или хотел узнать, хватает ли им тепла, а может быть, просто здоровался с землей… Как при встрече после долгой разлуки.

Ион Царэ расправил спину, обвел глазами все поле и, довольный, вернулся к трактору.

Далеко, далеко, у самого горизонта, куда держал свой путь Царэ, дрожала голубая дымка, в которой, как серебряные струны арфы, преломлялись солнечные лучи, и весь горизонт был гигантской арфой, — по крайней мере, так казалось Моге. Чистая и горячая поэзия земли, таившаяся до сих пор в глубине, открывала свое лицо в этот благословенный час, и Мога почувствовал, как сильнее забилось его сердце. «А я должен уезжать отсюда!..»

Он остановился и глубоко вдохнул в себя воздух. Но помедлил лишь мгновение, потому что откуда-то, из-под крыла зари, от струн сверкающей весенней арфы отделилась нежная мелодия дойны, охватила его своей теплотой, и Мога поддался ее зову и пошел к далекому горизонту, где пшеничная нива сливалась с небом.

Антип Назар, шедший за ним, более молчаливый, чем когда-либо, несколько раз останавливался, рассматривал зеленые посевы, а когда поискал глазами Могу, тот был уже далеко впереди. Его могучая фигура удалялась, постепенно уменьшаясь. Она как бы уходила в землю: сначала до щиколоток, затем по колени, по пояс…

И, словно боясь, что Мога исчезнет, Назар ускорил шаги.

— Все возвращается на круги своя, — сказал Мога, скорее ощущая, чем видя Назара рядом с собой. — Отсюда я начал свой путь и дошел до Пояны… Потом я возвратился в Стэнкуцу. И вот все начинается сызнова…

— Жизненный круг не прерывается, — улыбнулся Назар. — Уходим мы, на наше место приходят другие!

Они возвращались с поля, шли по своим же следам. Оба молчали, каждый как будто старался попасть в оставленный им след. Один из них вскоре уедет, чтобы выполнить свой долг на новом месте. Второй останется здесь, чтобы глубже врасти в эту землю корнями.

И каждый оставит глубокий неизгладимый след на земле Стэнкуцы.

1969—1974

Перевод К. Ковальджи.

Книга вторая

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЛЮБВИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

В тот вечер он лег спать поздно. Стояла тяжелая тишина, впервые, казалось, воцарившаяся в старом доме, которому с завтрашнего утра было суждено опустеть, вероятно, навсегда. Сон не шел — думы не находили покоя, неустанно возрождая в памяти обрывки минувшего, годы, прожитые в этих стенах. Здесь много лет назад впервые зазвенел его голос, возвещая миру его рождение. В этой самой комнате он сделал свои первые шаги. Здесь звучали песни его матери, от которых в доме становилось мирно и покойно. В другой комнате, рядом, мама ставила ткацкий станок, чтобы до самой весны трудиться над новыми коврами. В долгие зимние вечера вначале слышался тихий запев, приплывавший, казалось, откуда-то со двора, рождаемый словно неспешным полетом снежинок; затем в него вплетались слова, и вскоре песня матери растекалась уже по всему дому.

Отсюда, в августе сорок четвертого, ушел на фронт старший брат Михаил, а несколько позднее — и отец. Здесь начал свой путь в большой мир и сам он, проработав некоторое время учителем, вначале — по разным селам, затем — в Пояне. И вот он снова оставляет отчий дом. Возвращается в ту же Пояну, где прошла его молодость, где впервые встретилась любовь…

«Странное дело, — думал Максим Мога, не открывая глаз, — не только одинокие души тянутся к людям; опустевшие дома тоже ищут себе хозяина, тоскуют по чьей-то живой душе. Без этого существование кажется им бессмысленным, без этого они вскорости превращаются в развалины».