Создавалось впечатление, что работы шли сами собой, без чьего-либо вмешательства — директора, главного агронома, трактористов, рабочих. В «Пояне», казалось, родилась та великая гармония труда, которой не нужны уже ни директивы, ни приказы, и даже в нем, Козьме Томше, не было уже нужды, не было ему более смысла разъезжать, советовать, проверять. Но Козьме было известно, сколько энергии отдавал Максим Мога, сколько требовалось от него усилий от зари до ночи, и как, следуя примеру директора, не находили себе покоя остальные.

У овощеводов он задержался несколько дольше. Бригадир Павел Йоргован пригласил его взглянуть, как гниют помидоры на кустах. «Максим Дмитриевич, — сказал Йоргован, — обязал меня справиться теми рабочими руками, которые у нас есть; мне придали, правда, еще и комбайн, но машиной, как сами знаете, нельзя собирать помидоры всех сортов».

— Я поговорю с товарищами Флоря и Котоману; может быть, соберем команду и, пока напряженная пора на уборке винограда еще не наступила, эти люди будут вам помогать, — обещал Томша. — А после пойдете со своими людьми на виноград. Взаимная, значит, помощь. При соответствующей оплате.

— Будет сделано, Козьма Митрофанович! — Йоргован с радостью пожал ему руку.

Томша тоже испытывал удовлетворение. Он лучше чувствовал себя среди людей, чем в кабинете, где человека заедают бумаги и телефонные звонки.

В Пояну в дирекцию совхоза он возвратился примерно в семь часов. И почти в то же время с виноградников вернулась Анна Флоря. Зашла вначале в гостиницу, умылась, надела тонкую, слегка отливающую розовым шелковую блузку, коричневую юбку, причесалась, свободно откинув волосы на спину, погляделась в зеркало. С тех пор как она жила в Пояне, к ней вернулась свежесть лица, ее большие глаза с былой ясностью глядели на мир. Теперь Анна нарядилась, словно в гости, как на свиданье. Не терпелось узнать, что с Могой, когда он вернется. И она поспешила в дирекцию повидать Иона Пэтруца, главбуха, который всегда был в курсе всех новостей, будто в его распоряжении находилось целое информбюро.

— Как уже известно, прибытия Максима Дмитриевича на сегодняшний день не предвидится, — уточнил Пэтруц, — но мы его все-таки ожидаем. Есть даже товарищ из Кишинева, который желает его повидать. Он как раз сидит в кабинете у Томши. Не знаю уж, кто он такой, впервые вижу.

Анна оставила Пэтруца, решив заглянуть попозже. Но шалая мысль встала вдруг на ее пути: кем мог быть тот самый товарищ из Кишинева? Зачем ему Мога? Это не было обычным женским любопытством — непонятная тревога заставила ее постучаться в дверь, ведущую в кабинет генерального директора. Томша отозвался немедленно:

— Войдите!

Анна с живостью переступила порог. И застыла на месте. На стуле лицом к ней сидел Павел Фабиан! Увидев Анну, Фабиан вскочил на ноги; стул с грохотом свалился на пол.

Томша с удивлением воззрился на гостя: что с ним стряслось, почему он подпрыгнул, как ужаленный? Почему при этом зарделся, словно маков цвет? Да и Анна повела себя странно; утратила дар речи, глядит на приезжего как на залетного марсианина. Томша поднялся на ноги, собираясь вмешаться, представить Фабиана, с которым лишь несколько минут назад познакомился сам. Протянул даже руку в сторону гостя; но назвать его не успел, Анна его опередила.

— Здравствуй, — молвила она тихим голосом, пытаясь улыбнуться, и двинулась навстречу Павлу, протягивая ему руку. — Рада тебя видеть.

— Здравствуй, Анна Илларионовна, — с волнением отозвался Павел, почувствовав вдруг, как в горле его возникает комок. До того ему ни разу еще не приходилось обращаться к Анне таким образом — отчужденно, официально, будто оба находились в его кабинете, в прокуратуре республики, будто он встречал обычного посетителя. Анна Илларионовна!.. Кто угодно в целом свете мог обратиться к ней подобным образом, только не он! Между простым «Анна» и «Анной Илларионовной» — какая огромная дистанция! Что заставило его так по-детски смутиться перед Томшей!

А Анна, еще улыбаясь и видя, какое любопытство проснулось в Козьме, пояснила:

— С товарищем Фабианом мы знакомы давно. Еще с тех пор, когда он работал прокурором в Мирчештском районе. Они с Максимом Дмитриевичем — добрые друзья.

«Ладно уж, ладно! Если же вы так давно знакомы, если к тому же еще друзья, почему же вы оба окаменели, едва друг друга завидели?» — в недоумении спросил Томша про себя, но никому никогда не было дано удовлетворить его любознательность.

Анна медленно опустилась на стул у окна, свет падал в сторону Фабиана, его лицо было ей хорошо видно. Отсюда сквозь стекла виднелась также улица — та сторона, на которой обычно появлялся Максим Мога. Мужчины тоже сели — Томша у одного конца массивного письменного стола, Фабиан — у противоположного, словно оба готовились к спору или даже к стычке. «А Павел тоже стареет», — подумала Анна, открыто разглядывая Фабиана. Странно, как просто, на первый взгляд, состоялась их встреча: «Анна Илларионовна… Товарищ Фабиан…» Знакомые, и только! Но как забилось ее сердце, когда Фабиан обратился к ней таким образом! Каким чужим показался голос! Если бы она не видела его перед собой во плоти, Анне, наверно, не пришло бы в голову, что это говорит он.

Но, может, так оно — к лучшему?

— Максим Дмитриевич позвонил на днях и сказал, что едет на пленум и хочет меня повидать. — Павел обращался то к Анне, то к Томше, но взгляд его все чаще останавливался на ней, словно просил о чем-то, чего она была не в силах понять. — Однако я получил вдруг срочное задание, пришлось уехать. Старался поскорее справиться с делами, чтобы заглянуть сюда, — теперь Фабиан обращался только к Анне, — повидать друзей. Как чувствует себя Максим Дмитриевич? Давненько его не видал.

— Как себя чувствует? Как всегда, по горло занят, — ответила Анна и бросила быстрый взгляд в окно: может быть, Максим действительно появится, и встреча с Фабианом потечет по более легкому руслу. Если же Мога не приедет, а Фабиан решит остаться и ждать его, ей придется о нем позаботиться. Она смотрела в его глаза — зеленые глаза, когда-то так нравившиеся ей. Искала в нем прежнего Павла, тогдашнего, и вроде бы находила, и вроде он все-таки был другим. Теперь он выглядел растерянным, теперь в нем ничего не оставалось от целеустремленного прокурора Фабиана, каким она знала его в те времена, когда уверовала в его мужество и стойкость, когда ожидала, что он возьмет ее за руку и поведет за собой по жизни. Не для того ли приехал он теперь? Анна сразу отогнала эту мысль: она ведь уже решила, что возврата к прошлому не может быть никогда. Но прогнать воспоминания молодости оказалось не так уж просто.

— Недавно довелось побывать в Стэнкуце, — сказала Анна, отзываясь на собственные мысли, — встретилась с Лянкой и семейством… Живут счастливо, ждут ребенка.

— Знаю, я тоже к ним заезжал, — сообщил Павел, немного оживившись.

— И Валя мне об этом говорила, — молвила Анна.

— А Михаил жалуется — голова пухнет от забот, — сказал Фабиан. — Кроме всего, он еще умудрился затеять конфликт с райкомом.

— Михаил всегда в конфликте с целым светом, — улыбнулась Анна. — Валя говорила еще, что ты получил повышение.

— Это так, — коротко отозвался Фабиан. Помолчав, Павел бросил взгляд в окно; может быть, в эти минуты он тоже нуждался в присутствии Моги. Затем продолжал: — Однажды я встретил Лянку огорченным из-за твоего отъезда. Утверждал, что потерял лучшего специалиста из всех, какие только есть в республике.

Анна покраснела. Если бы можно было рассказать Фабиану, что заставило ее уехать тогда! Но к чему, зачем растравлять старую рану?

— В тот раз проявила слабость я… — Она старалась казаться спокойной. — Нет, не тем, что уехала, гораздо раньше, когда устраивалась на работу в Стэнкуцу. Михаил тебе не объяснял?

— Очень мало.

«Постой, эти двое либо знают друг друга с тех пор, как мир стоит, либо я уже ничего не понимаю; когда же разговаривают, сразу видно, что встречаются раз в семь лет. Михаил сказал… Валя сказала… Но вы, черт вас побери, неужто нечего вам сказать друг другу своими словами, чтобы шло от ваших сердец, не по чужим речам!» Томша считал себя человеком догадливым, однако теперь никак не мог разобраться в странных отношениях между Анной и Фабианом. Действительно, слушая обоих со стороны, другого впечатления возникнуть и не могло: неожиданно друг для друга встретились двое старых знакомых, давно друг друга не видевших, и вот оказалось, что сказать им друг другу нечего. А чтобы не молчать, оба начинали вспоминать, что говорили им третьи лица. «Может быть, мое присутствие их стесняет? С какой стати я тут сижу, все равно они обо мне давно забыли».