В этом рассказе Парвус несомненно лукавит, чтобы утаить действительную правду об итогах встречи. Ленин, естественно, этой встречи никогда не упоминал. Действительную правду о ней оба унесли в могилу.

Правда, по всей вероятности, была такова: Ленин не будет иметь никакого дела ни с немцами, ни с Парвусом, будет его критиковать, как и все другие социалисты, за его сотрудничество с немцами, однако он не может запретить ему субсидировать революционеров своими или чужими деньгами, если эти деньги идут в пользу русской революции. И в числе этих революционеров потом оказались его единомышленники — Ганецкий, Боровский и Карл Радек. Так, оче-видно, думают и авторы книги, когда пишут: "Ленин отнесся к этим переговорам чрезвычайно осторожно… Он не поносил Парвуса, как это тогда делали многие социалисты. Возможно, что Ленин хотел держать открытой запасную дверь, которой он позже и воспользовался". Парвус во всяком случае приступил после беседы с Лениным к практической деятельности: он объявил набор эмигрантов на работу в "Институт по исследованию причин и последствий мировой войны", который он открывает в Копенгагене. Ленин, обычно падкий на всякие разоблачительные кампании и мастер наклеивания звучных ярлыков, не стал призывать эмигрантов бойкотировать Институт Парвуса и не стал называть его, как это делали другие, "агентом германского империализма", тогда как журнал "социалистов-оборонцев" "Свобода и Россия" во главе с бывшим депутатом Думы от большевиков Г.Алексинским писал, что институт Парвуса создан на деньги Германии, чтобы вести в России пораженческую пропаганду. Наоборот, первым помощником Парвуса сделался большевик Ганецкий, но вот когда Бухарин захотел работать в Институте Парвуса, то Ленин запретил ему это. Причина тоже ясна: Ганецкий, как конспиратор, был суперкласс, а "виднейший теоретик и любимец партии" был "недиалектик", не по-большевистски сентиментален, к тому же слишком витал в эмпиреях, для того чтобы успешно маневрировать в лабиринтах враждующих между собой международных разведок. В Институт Парвуса из троцкистов вступил Моисей Урицкий, будущий глава Петроградского Чека. Из меньшевиков в Институт вошли бывший депутат Государственной Думы Аршак Зурабов, Екатерина Громан, Владимир Перазич, Георгий Чудновский, на Балканах — его сотрудником стал Раковский. Доктор Циммер доложил Берлину: "В организации, созданной Парвусом, работают восемь человек и около десяти разъезжают по России, так как это необходимо для поддержания постоянного контакта между различными организациями. Центр в Копенгагене ведет беспрерывную переписку с лицами, с которыми агенты установили связи. Работа так хорошо поставлена, что часто даже люди, работающие в организации, не знают, что за всем этим стоит германское правительство”. Это, конечно, бахвальство прусского чиновника, ибо как не могли знать сотрудники Института, на кого они работают, если об этом знал весь мир? Правда, Парвус заверил их, что Институт он организовал на собственные деньги, но завербованные им люди были прожженные политические жуки, а не простофили с улицы, чтобы верить его сказкам, хотя он и был миллионером. Нет никаких доказательств прямой поддержки Ленина немцами до марта 1917 г.

Формально-юридически Парвус не поддерживает ни Ленина, ни большевиков, как организацию, а поддерживает только отдельные личности из большевиков, таких "скромных" как Ганецкий, Боровский и Карл Радек. К тому же всем известно, что Ленин и Парвус как человеческие типы люди разные: Парвус сибарит, плейбой, политический бизнесмен, кутила, бабник, да еще миллионер-спекулянт, а Ленин — аскет, примерный семьянин, враг мещанства и педант от революции. Но что у них было общее — так это свойственная обоим гениальность в революционной стратегии и ненависть к царизму. Но они искренне недолюбливали и внутренне не переносили друг друга. И это знал каждый, кто сталкивался с ними. Пос-сони совершенно правильно замечает: "Их антипатия друг к другу помогала камуфляжу. Этой виртуозности в искусстве тайных операций надо только удивляться".

Вот в разгаре этих "тайных операций" Ленин выступил в "Социал-демократе" против политической позиции Парвуса. Что это — искренне или камуфляж? Вероятно, и то и другое. Когда Парвус в своем журнале "Ди Глоке" ("Колокол") стал отстаивать политику германских социал-демократов в защиту своего отечества в войне, доказывая, что такая политика в интересах борьбы русского пролетариата против царизма, то Ленин объявил Парвуса "ренегатом". Земан и Шарлау пишут по этому поводу: "Статья Ленина против "Ди Глоке" была использована большевистскими публицистами как доказательство, что между их партией и Парвусом не было никакой связи". "Но Ленин, — продолжают они, — воздержался в своей статье от того, чтобы назвать Парвуса агентом германского правительства. Ленин ни одним словом не обмолвился об их встрече в мае 1915 г… Ленин считал политически целесообразным отмежеваться от Парвуса, не порвав, однако, с ним окончательно. Молчаливое соглашение насчет роли Ганецкого как помощника Парвуса и одновременно конфиденциального агента Ленина, ни в коем случае не могло быть расторгнуто из-за критики Лениным "Ди Глоке". Это верно. Ведь "ренегатами" для Ленина были все социалисты, кроме него и его сотрудников.

Упорные слухи, циркулирующие не только в Скандинавии, но и в Петербурге, что царь под влиянием своей немецкой супруги хочет заключить сепаратный мир с Германией (даже утверждали, что ее брат инкогнито побывал в Петербурге для этой цели), сильно тревожили и Парвуса. Этим был вызван его новый меморандум от 30 ноября 1915 г. на имя германского посла в Копенгагене Брокдорф-Ранцау. Если царь заключит мир с Германией, говорил Парвус, то к власти придет ультранационалистическое правительство, которое не будет считаться с условиями мира, что лишит Германию политических результатов победы на фронте. Мир с царем закончит войну, но не может привести к миру с Россией. Россия, писал Парвус, на таком уровне политического развития, когда мир с нею невозможен до тех пор, пока там у власти не будет правительство, пользующееся доверием народа. Если же Германия не заключит мира, то слово "мир” снова станет всеобщим лозунгом революционного движения. Жажда мира, усталость от войны, крайнее расстройство внутри страны немедленно приведут к революции. Революционное правительство, которое придет на смену царскому, вынуждено будет в первую очередь закончить войну и немедленно предложит мир.

Дальнейшие события развиваются в России точно по этому "сценарию" Парвуса. История внесла в него только одну поправку: Парвус исходил из своего старого лозунга от царского самодержавия к "пролетарской диктатуре" ("Без царя, а правительство рабочее"), что в данных условиях означало от царя прямо к Ленину. Пришлось сделать остановку на промежуточной станции — на "Времянке" Львова-Керенского, что Ленин объяснил "недостаточной сознательностью" и "недостаточной организованностью" пролетариата.

Брокдорф-Ранцау, поддерживая Парвуса, добавил от себя, что "царь Николай II сам возложил на себя страшную историческую вину и не заслуживает никакого снисхождения со стороны Германии". Посол, критически оценивая личность Парвуса, но воздавая дань его компетентности и опыту, предлагает Берлину использовать его и дальше в политическом ведении войны с Россией. Он писал в сопроводительной записке к меморандуму:

"Победа и ее вознаграждение будут обеспечены за Германией, если нам удастся вызвать революцию в России, разрушив этим Антанту. После заключения мира внутренний развал в России для нас не будет иметь никакой выгоды, возможно даже, что это будет нежелательно (здесь тоже имеется в виду отсутствие "промежуточной остановки" — А.А.). Несомненно верно, — продолжает посол, — что доктор Гельфанд (Парвус) не святоша и не желанный гость. Он, однако, верит в свою миссию и его компетентность выдержала испытание в революции 1905 г. после русско-японской войны. Я думаю поэтому, что мы должны использовать его, пока еще не поздно".