Голос его казался глухим и едва различимым.
— Можешь мне тыкать, — добавил он, — все равно рано или поздно мы дойдем до этого. Лучше начать сразу!
Франк ответил:
— Спасибо! И взаимно…
Немой не издал ни звука. Он сидел на кровати и со смиренным видом разглядывал своих новых сокамерников.
Это был маленький худой человечек с желтоватым цветом лица, серыми волосами, большим носом и густыми, кустистыми бровями.
Ал медленно приподнялся на локте и подмигнул немому. Он чувствовал себя выпотрошенным, как труп.
— Ну ладно, — произнес он вслух, — сегодня еще чувствуешь себя не в своей тарелке, а завтра начнешь привыкать…
Франк вздрогнул:
— К чему привыкать?
Его спутник неопределенно повел рукой.
— Ну… ко всему! К тюряге… ко всему остальному… Я привыкну к тебе, ты ко мне… Жизнь — хорошая штука!
— Что-то я сомневаюсь…
— В чем ты сомневаешься… Что привыкнешь ко мне?
— Да, — со злостью ответил Франк. — И еще в том, что жизнь хороша! Иногда она такую рожу тебе состроит!
Он пальцем показал на немого.
— Вот, посмотри, на что она похожа, твоя жизнь, идиот чертов!
Вместо того чтобы рассердиться, Ал улыбнулся. Немой сделал усилие, пытаясь уловить смысл, он видел, что речь шла о нем, но вновь прибывшие смущали его. Они не походили на других заключенных!
— Ты первый раз попал сюда? — поинтересовался Ал.
— Тебе-то что?
— Да, в общем, ничего…
— Тогда в чем дело?
— Ты знаешь, говорить ни о чем тоже одна из необходимых привычек! В этом занятии время нам не помощник. Время! Смешно подумать, обращал ли я на него раньше внимание! Конечно, я ведь водилой был… Ну, теперь…
Он потянулся, постанывая от удовольствия.
— Зато теперь я спокоен: хоть дождь, хоть солнце, мне наплевать… Мне наплевать! Мне наплевать…
Он заорал во всю глотку. Франк взглянул на него краем глаза. Не с беспокойством, а, наоборот, с любопытством.
По израненным щекам Ала текли слезы, и он спросил:
— Слушай, как ты думаешь, кто-нибудь в этом мире смотрит сейчас на барометр или слушает сводку погоды по радио?
Франк поднялся и подошел к решетке. Жадными руками он схватился за прутья и выглянул наружу.
Коридор был пуст. Слышна была лишь возня заключенных в других камерах.
— Нет… Ничего больше не существует! Ничего! Остались одни прутья… Вот они реальны… Прутья кругом как железный лес! И я здесь один… Совсем один…
Франк прислонился головой к прутьям.
— Совсем один? — неуверенно прошептал Ал. — А что же я?
— А! Ты…
— Что?
— Ты не в счет!
— Спасибо…
— Слушай, парень, какое мне до тебя дело? Может, ты думаешь, что интересуешь меня?
Он подошел к кровати, на которой лежал его сокамерник.
Он вгляделся в лицо Ала, распухшее от ударов. У него были очень жесткие черные волосы, светлые глаза, скорее серые, чем голубые, и энергичные черты лица…
— Да мне вообще твоя морда не нравится! — добавил он.
Ал, в свою очередь, смерил его взглядом. Сквозь слезы, застилавшие ему глаза, он увидел злобное лицо, склонившееся над ним. Франк был светлым шатеном. Лицо его отличалось тонкими чертами, глаза голубые, живые и настороженные. Ал подумал, что в нормальной обстановке Франк был, наверное, недурен собой.
— Ты слышал, что сказал надзиратель… Никаких драк. Я понимаю — ты нервничаешь, но это еще не причина, чтобы кидаться на меня!
Появление Дерьма временно прекратило стычку.
— Эй! Вы двое… Забыл вас предупредить: вешаться на постельных принадлежностях запрещено… В нашем заведении это не принято!
Он рассмеялся над своей шуткой.
— Не слишком веселый у вас вид… Здорово же вам вломили! Честное слово, я бы с удовольствием поучаствовал! Вас так отделали, что вы похожи как два брата!
Он сменил предыдущий цветочек на другой, свежесорванный. На сей раз это была настурция. Маленькая, хорошенькая настурция, похожая на раструб старинного граммофона.
— Вы у меня еще кровью писать будете, — пообещал он, удаляясь.
Франк вздохнул:
— Как два брата…
Эти слова поразили его. Он присел к Алу на нары.
— Ну-ка покажи!
— Чего еще?
— Твои ссадины…
— Хочешь узнать, как выглядят твои?
— И это тоже!
— Я у тебя вместо зеркала?
— Ну в общем, да!
Ал ухмыльнулся:
— Ну-ка, покажись и ты тоже…
Не дожидаясь ответа, он протянул руку к лицу Франка и тронул ссадины, липкие от незасохшей крови. Франк вскрикнул от боли и сильно оттолкнул Ала, который упал навзничь на кровать.
— Рехнулся?! Лезешь своими грязными лапами! Мне как кислотой в морду плеснули.
Ал казался немного смущенным.
— Я хотел удостовериться, — пояснил он.
— Свои трогай!
— Про свои я и так знаю, что они настоящие!
Франк вздрогнул. Он убрал руку, защищавшую израненное лицо. Его маленький голубой глаз сверкнул.
— Как это «настоящие»?
— У меня мелькнула мысль, что они поддельные! Франк качнул головой:
— Не понимаю…
— Для камуфляжа, — пояснил Ал, поднимаясь.
Франк наклонился к нему.
— Ну давай рожай…
— Это трудно объяснить…
— Тебе слов не хватает?
Ал принял вызов, звучащий в словах Франка. Он пригладил спутанные волосы.
— Представь себе, мне кажется подозрительным, что мы с тобой попали в одну камеру.
— Ах, как интересно: мне тоже.
То, что последовало дальше, выглядело очень неожиданно, ввиду сложившейся ситуации: они улыбнулись друг другу.
Ровным, почти сердечным голосом Ал спросил:
— Слушай… Тебя случайно не стучать подсадили?
— Нет, а тебя?
— Если я спрашиваю тебя об этом, то значит…
Франк взвесил аргумент и пожал плечами:
— Ничего это не значит! Или уж, скорее, значит то, что ты хочешь провести меня…
— Ну хватит, — вздохнул Ал, вновь ложась на постель. — Я вижу, твои побои настоящие… Плеть из бычьих жил?
— Да… И еще кулаки… Плетью по физиономии, кулаками по почкам… Как положено.
— А если тебя по-настоящему избили… Для достоверности?
Теперь Франк кинулся на кровать вниз лицом.
— Что же ты знаешь такое, что меня так разукрасили?
— Ничего я не знаю.
— А я тем более, — уверил его Франк. — Так что… Мы с тобой квиты!
3
Длинную ночь населяли странные звуки. Они не спали, ни тот, ни другой. Заложив руки за голову, на протяжении бесконечных часов разглядывали синий, покрытый пылью ночник, размышляя о своем новом положении.
Иногда оба вздрагивали, когда немой начинал задыхаться и стонать во сне или когда темноту разрывал ночной крик, столь обычный для перенаселенного помещения.
Они не обменялись ни одним словом. Время от времени лишь поворачивали головы друг к другу и обменивались взглядами. Затем снова ложились на спину, уставившись в высокий потолок камеры. Зарешеченное вентиляционное отверстие походило на зловредную отвратительную пасть, смеющуюся над их бедой.
В самой глубине этого таинственного мира, ни на минуту не умолкая, слышался тяжелый рокот. Гул близкого океана. Когда через забранную решеткой форточку проникла заря и побледнел свет ночника, им показалось, что гул этот стих. Но это всего лишь усталость приглушила окружающие звуки. Почти одновременно погрузились они в полузабытье, унесшее их от реальности в радужную и теплую туманность.
Крики, ритмичный шум шагов вырвали их из оцепенения.
Дерьмо провел резиновой палкой по решетке камеры, как музыкант по струнам арфы.
— Все в душ!
Его опухшая физиономия прилипла к прутьям.
— Эй, новенькие, вам тут что, домашний пансион?
Он повернул ключ и приоткрыл дверь.
— В колонну становись! Руки за спину! Разговорчики, скоты! Попробуйте вякнуть и почувствуете мою палку на своих боках!
Первым пересек порог немой. В свете коридорных ламп его лицо казалось еще желтее. Он моргал своими маленькими крысиными глазками с белесоватыми ресницами. Дерьмо выдал ему каждодневный пинок под зад.