— Фитюлькина не читай.

— Как же не читать, если он в продаже всегда, а Толстой никогда? Дефицит.

— Что верно, то верно. Дефициту нема. Забурел народ. Подай ему это, подай то. Да все чтобы высшего сорта.

— За что боролись, — заметил Федя.

— За что боролись, то имеем. Но ведь человеку все мало. Норовит побольше захапать. Для-ради чего?

— Лично мне много не надо. Квартира есть. Зарабатываю нехудо. Конечно, хочется иной раз жене что-нибудь купить на радость. Да за модой не угонишься. Я ей духи куплю французские на день рождения. Пускай душится!

— Не вижу разницы, что французские, что наши. Только что фасон и дороже.

— Франция — законодатель моды.

— Видел я эту Францию. Приезжала к нам в управление торговли представительница фирмы из Руана. Француженка. Я разглядел ее — женщина как женщина. Не намазанная. Костюм кримпленовый. У моей Тони получше есть.

— Заграничная жизнь нашему человеку непонятна.

— А им наша жизнь понятна? Ничего подобного. По радио один выступал — немец, что ли, или испанец. Говорит: загадка русской души. Хочу постичь. Чепуха! У русского человека душа вот тут находится, — Игорь Антонович похлопал себя по загривку. — Как сказано у Пушкина: вынесет все, и широкую ясную… — Игорь Антонович запнулся. — Дальше не помню.

— Это Некрасов написал.

— Именно! Сколько на нас перло, сколько кромсало. Вынесли все.

— Выдюжим и в очередной раз, если понадобится.

— Была бы моя воля, сказал бы я этим американцам; кончайте играть с огнем. Неужели вам жить неохота?

— Еще как охота при ихнем-то изобилии.

— Изобилее у богатых. Они с жиру бесятся. А трудяги бастуют, сопротивляются.

— А хорошо бы побеситься маленько. С жиру. Ради интереса.

— Так не шутят, Федя. Узнал бы ты ихнюю жизнь, призадумался бы. У них преступность, мафия разная, проституция — не приведи господи! Мы живем хорошо. Вот клубнику Тоня соберет, повезу товарищам корзину, угощу. Им приятно, мне радость. А что, много мне надо? Машину налажу и буду ездить за милую душу. До пенсии всего ничего осталось. Живи — радуйся.

— Мне бы сейчас пару тысчонок на хозяйство не помешало, — вздохнул Федя. — Да где взять?

— Ты молодой. Будут у тебя тысчонки, заработаешь. Еще и машину купишь.

— Да уж… — недоверчиво протянул Федя.

— А вот увидишь. Жизнь вперед движется. Войны не будет — все будет.

— В Сингапуре какого-то турка убили. Дипломата.

— Аллах с ним! Плесни кваску маленько.

Люся с дочкой, гуляя, завернули к матери и застряли в шумном родительском доме. «Пусть поволнуется! — думала она о муже. — Бросил нас на весь выходной».

Антонина Петровна полила огород. Собрала миску первой созревшей клубники, присела отдохнуть на покосившуюся у плетня скамеечку и задумалась. «Мужик один без жены на машине. А ну как завихрится старый козел за какой-нибудь юбкой?» Она слегка забеспокоилась, потом вспомнила, что брюква еще не прополота, и кряхтя поплелась вдоль грядки.

Маленькая птичка бесстрашно кружила рядом, садилась на взрытую землю и склевывала червячков.

«Отважная!» — думала Антонина Петровна и старалась не делать резких движений, чтобы не спугнуть гостью.

Выходной день клонился к вечеру.

Среда

Тихон Иванович Козлов, мужчина предпенсионного возраста, прозванный в округе Козлом, стоял на крыльце рубленого садового дома и прислушивался: у соседей опять гости. Слышались веселые голоса, смех. Тихон Иванович подтянул вздувшиеся на коленях тренировочные штаны, сплюнул в сторону соседских кустов и пошел в дом.

— Курей накормил? — спросила жена, накрывая на стол.

— Пятый раз талдычишь об одном! — рявкнул мужчина. — Ну, накормил!

— Ты че злой опять? Уж и напомнить нельзя?

— Давай ужинать, — отрезал он.

— Садись, все готово.

Тихон Иванович удовлетворенно оглядел сковородку жаренного с луком и салом картофеля и удивился:

— А маленькую?

— Здрасьте! Вчера всю доконал, — напомнила жена.

— Что же ты не сказала? Я бы в ларек сходил.

— Обойдешься! Каждый день повадился. Что, у тебя карман без дна?

— Не могла сказать! Ух!

Тихон Иванович помрачнел: какая жизнь без «маленькой»! Ведь он теперь с трезвой башкой разве заснет? «Черт-те что, а не жизнь получается. Гробишься на этом участке как проклятый. А тебе и выпить нету. Так и до пенсии не дотянешь».

После ужина он решил осуществить задуманное. А именно, написать заявление в правление садового товарищества. Он должен вывести этих Смирновых на чистую воду. Он уже пытался выступать на общих собраниях, но все почему-то дружно смеялись его словам. Что их так подмывало, он понять не мог. Но душа его горела и искала справедливости. Он взял бумагу, разыскал шариковую ручку и задумался — как-никак документ. Писать нужно серьезно.

— Ты чего это уселся? — спросила жена и устало зевнула. — Писать что будешь.

— Койку постелила, ну и иди спи! — приказал муж.

Она махнула на него рукой и ушла.

«Граждане члены садового товарищества! — торжественно начал Тихон Иванович. — У меня душа переворачивается на разные безобразия. К примеру, моя соседка Смирнова огородила свой участок густой малиной. Спрашивается, как же через нее ходить в лес, если кустарник колется? — Тихон Иванович сердито засопел. — Мы люди простые, не какие-нибудь кандидаты наук, нам в лес регулярно бегать надо. А она, Смирнова, говорит, что природа — храм, а не отхожее место. Конечно, им нравится под деревьями воздухом дышать. Они даже листья сгребают, сухие ветки спиливают и болото песком засыпают. Все для себя стараются, чтоб было где складной табурет ставить и научную работу писать. Глядите, мол, какие мы ученые! — Он хмыкнул и подумал: «Нет чтобы «Маяк» врубить и слушать весь день мелодии и ритмы!» — Им тишина нужна! Они птиц распугивать не хотят. А сами просто завидуют, что у меня петухи породистые. И тоже поют. Я курятничек как раз напротив ихней веранды возвел — от него дух посильней всякого жасмина. Имею право. А то еще указывают, что я за габариты вышел. Да, у меня крылечко тринадцать квадратов. Ну и что? Картошку-то куда мне складать? В хозблок? Так у меня там стройматериал хранится. Что же, мне при одной веранде оставаться? А где яблоки сушить, я спрашиваю? Ведь они у меня каждый год половина сгнивает. Я свой пот и кровь разбазаривать не стану. Это вон Смирнова людям раздает, к ней всякие на машинах приезжают. Шашлыки жарят. Пахнут сильней моего курятника. О пожаре не думают. А вдруг из этого мангала уголек высыпется, и в кране воды не будет (к примеру, сеть отключили), и в баке дырочка окажется, и ведро с песком далеко, и в стране засуха, ведь тогда может случиться бедствие. А наши дома рядом! — Тихон Иванович нахмурился, но тут же вспомнил, что вырытый им подпол для хранения овощей полон грунтовой воды, которая, конечно, все испортила. Зато прямо под ногами имелось настоящее водохранилище. — Мне того шашлыка вовсе не хочется. Просто я видеть не могу, как женщины голые загорают — в одних сарафанах без спин… К примеру, у Смирновой гости нарочно научными словами перебрасываются, когда огород полют, чтобы я за сараем ничего не понял. А я человек простой, разговариваю громко, чтоб слыхать было. И если называю свою жену дурой, так в этом ничего таинственного нет. Всем понятно. — Тихон Иванович отложил ручку, потряс рукой — от непривычки пальцы затекли. — Они меня своей культурой душат. В прошлом году я машину коровяка на проезжую часть вывалил. Думаю, сезонов на пять хватит удобрения. Так они нарочно с другой стороны ездить стали, чтобы колеса не пачкать. Мусор в целлофановых пакетах держат, чтобы мух не привлекать. Это ж придумать надо! Конечно, у них машина. Они могут. Они пакеты с собой увозят да по дороге небось в кювет кидают. Что забудут выкинуть, в землю зарывают, говорят, в санитарных целях. У меня машины нет, так что я свой мусор к воротам ношу. Ночью. Пусть те, которые на машинах, вывозят. А мне некогда на общественных работах ломаться, дорогу ремонтировать, площадку детскую оборудовать (у меня лично дети повыросли уже). Я на своем участке пятнадцать лет порядка навести не могу. Это вон пусть Смирнова старается, у нее в саду все ухожено. Это она награды за труд получала. Это к ней персональная неотложка приезжала, когда у нее сердце зашло после того, как я ей все высказал. Имею право. Я человек простой и не заслужил, чтобы со мной не разговаривали. — Тихон Иванович припомнил, как однажды соседи в лес ходили за грибами. Вернулись с пустыми корзинами. И он, увидя такое, тихо порадовался: «То-то! Грибные места знать надо. Я знаю — шиш покажу!»