Тут Воля не выдержал, взорвался, чуя за спиной Гришину подмогу:

— Ты, Иван Ильич, меня в доме принимаешь — ладно. Хочешь жить по-соседски, пой что угодно, но про этого вампира нам с тобой не сговориться. Для меня он убийца и злодей, запомни. И чтоб больше я не слышал — договорились?

— Во-во, — поддержал Гриша, — вспомни, как женские бараки охранял, а не Жженова, не Жженова. Мужской лагерь, мать рассказывала, рядом был. Иди, гад, спать!

Иван Ильич откинулся на спинку стула — лицо его выражало неподдельное страдание.

— Не понять вам, щенки, щенки молочные, не понять ни-ка-ак! — провыл он. — Трагедия! — вдруг объявил театрально, взмахнул руками и, потеряв равновесие, грохнулся навзничь на пол, назад, вместе со стулом.

— Последний акт сыгран! — резюмировал Григорий, таща отца в спальню. Тот сонно мычал оттуда: «Прости, прости, прости», — поворочался на диване и скоро затих.

Для приличия посидели еще с четверть часа. Договорились ходить в лес вдвоем, расставались как давно знакомые. Ночь стояла темная и звездная. Заметно потеплело.

— Теперь так и будет, скачками, но морозец свое возьмет, — весело потягиваясь, сказал вслед Чигринцеву Григорий, постоял на крылечке и убежал в дом готовить пищу вкрай оголодавшим собакам. По всему выходило — настоящий охотник появился в Бобрах только теперь. Что же понесло Чекиста в Пылаиху? Охотился? Охотился, только не за зверем — следил за новым подозрительным соседом, привычка того требовала.

Рано утром, на рассвете, Чекист постучался в дверь. Проклиная в душе нового нахлебника, Воля скинул крюк с петли, нырнул назад под одеяло.

— Под кроватью поищи, должна там последняя литровка остаться, — приказал, не скрывая презрения, грубым, сонным голосом.

— Нет, Владимир, не так ставишь вопрос. — Ильич шагнул к столу, победоносно припечатал скатерть бутылкой, как гербовой печатью сельсоветский писарь, громко и со значением. — Долго спишь, я в былые годы к этим часам уже всю тайгу оббегаю. На вот — Ильич на чужие не пьет. Поднимай мослы, лень московская.

— Оставь меня, и быстро, дай спать! — отрезал Воля на повышенных.

— Не хочешь? Я к Босиной матери затемно сбегал — пей, или презираешь общение? — Голос его дрожал от обиды.

— Ильич, иди с Богом, дай выспаться. Зашел, спасибо, но мне не надо, — уже миролюбиво погнал его Чигринцев.

— Спать так спать, ты ведь и с леса еще небось не отоспался, — согласился Чекист, но не удержался, ввернул: — В Пылаихе что искал — барское золото? Тут не затаишь, парень, щебетовские на всю округу растрезвонили. Нет там ни грамма, давно до тебя все выгребли, тут же народ — пройда на пройде. Ну я к слову, к слову, — напуганно протянул вперед руку, видя, как грозно Чигринцев поднимается на кровати. — Я так, Гришка в лес собирается, валяй с ним, может, собаки кого и выгонят.

— Иди, змей, прочь! — хотелось уже запустить в него вещью потяжелее сапога.

— Хорошо, я оставляю, извините, коли что не так, но Иван Ильич на чужие не пьет никогда! Да! — Чекист хлопнул себя в грудь, развернулся по-строевому на пяточках и был таков. Бутылку оставил стоять на столе.

…Воля открыл глаза часам к двенадцати. Потом кипятил чай, завтракал — никто его не беспокоил. Заглянул к Валентине. Ванюшка еще не вернулся из школы, Бори нигде не было видно.

— Тебя обпил, ускакал к матери — теперь дня на три-четыре. Оставляет нас одних, а представь, каково зимой, — спокойно, со всегдашней улыбкой проворковала Валентина.

— Ты б Ванюшку в интернат отдала, зимой, наверное, страшно через лес одному.

— Страшно. Когда, бывает, встречаю его на санях. Он ведь ссытся у меня, ребятишек стесняется — ни за что не хочет в интернате жить.

— А к доктору водила?

— Какие доктора, так до армии будет, старший тоже дудонился, пока в казарму не попал, — просто призналась она.

Воля ушел домой, валялся день на кровати, слушая радио. Наведался к Чекисту, но на доме висел замок. Только вечером появился Гриша — расставлял капканы на бобров. Заглянул к нему на огонек.

— Я шкурками сейчас кормлюсь, — как бы оправдываясь, объяснил Гришка, — жена шьет, я выделываю. Четыре бобра, от силы пять — манто на полторы-две тысячи долларов, раньше на поливалке пахал, разве так платили? Ну да всех повыгоняли — сокращение. Лесом больше наработаю.

— Отец где?

— В Москву укатил. Этот спьяну чего не нагородит. Ждал меня, дом боится один оставить. Теперь здесь до Нового года засяду.

— Пойду к себе, не выспаться никак, — соврал Воля.

— Меньше спи, — хохотнул Гришка. — Завтра отправимся поутру?

— Давай, куда деваться. — Крестьянская жизнь вдруг наскучила. Разом и бесповоротно. Уже знал: долго не высидит — сходит в лес, скорее для профилактики, чтоб убить два-три дня, и побежит в Щебетово — подгонять ремонтеров. Была бы машина на ходу, наверное, рванул прямо сейчас, вслед за психанувшим Иваном Ильичом. Бося, Валентина, ничем не повинный Ванюшка — все стало чужим. Да все и было чужим.

…Трое суток таскались с Гришкой по лесам, но, на счастье, никого крупного не убили. Вечером последнего дня в капканы попали первые бобры. Большие, почти квадратные и тяжелые, в мощной темно-коричневой шубе.

Холодная тушка лежала на чистом полу бани. Сжатые в локтях, сведенные, как у младенца, ко рту передние лапки, похабно разваленные задние. Гладкий и мощный кожаный хвост-шлепало, мелкие, подслеповатые глазки, оскаленная хищная мордочка грызуна с прокуренными верхними резцами. Так красит зубы краснотелая осина, которой только и питается животное.

С нескрываемым торжеством Гришка приподнял покореженную заднюю лапку — старая бобриха побывала в капкане прежде, но тогда челюсти лишь прихватили палец. Она отгрызла его под самый корень, уползла в нору. Теперь капкан защемил выше, перебил хрупкую кость. Цепи хватило доползти до воды, где, выбившись из сил, она и затонула.

Другая туша, провисшая и оттого казавшаяся чуть изящней первой, прикреплена была к специальной поперечине за задние ноги мягкой алюминиевой проволокой. Гришка методично правил нож на мелком бруске. Шкурка на лодыжках сползла чулком, на пол сочилась черная венозная кровь. Блестел нагулянный на зиму сырой и желтый жир, пахло мокрым мехом и специфическим, густым, похожим на молозиво бобриным веществом. Гришка печалился, что его некуда сдавать — бобриная струя особенно ценится парфюмерами всех стран.

Смотреть, как охотник разделывает бобров, Воля не стал, вышел на морозный воздух, жадно втянул его ноздрями. Никак не избавиться было от едкого бобриного запаха — так в детстве серая суконная школьная форма разом и надолго впитывала табачную вонь, стоило только зайти на переменке в туалет. Где-то далеко в поле застучал, нарастая, движок тяжелого мотоцикла, потом показалась яркая фара. На разбитом, допотопном чудовище прикатил Валентин, сообщил, что «жигуленок» уже покрасили, осталось только нацепить бампера, решетки и прочую мелочь.

Наспех простился со всеми, совал Валентине деньги за трехлитровую банку с медом, но не взяла — посылала Профессору на выздоровление. Помялись смущенно у порога, обнялись.

— Приезжай, хоть на Новый год, коли заскучаешь, — пропела добрая баба.

— Борису передай привет.

— Приедет — передам, — серьезно кивнула головой.

Чигринцев плюхнулся в коляску старого мотоциклета, не оборачиваясь, нахохлился в ней. Старый двухтактный движок застучал, Валентин резко бросил сцепление — скрипучее, но мощное сооружение рвануло по кочкам вперед.

— Приезжай, приезжай, дядька Володька! — звонко вопил вслед Ванюшка.

Помахал ему рукой через плечо, но оглянуться не посмел.

Чигринцев ночевал на печке в Николаевой избе. Проснулся утром от детского смеха — Колькины мальчик и девочка, затеяв игру, возились на полу. Старая колдунья приглядывала за ними, что-то ласково нашептывала, верно, вычитывала за громкий голос — оберегала покой гостя. Воля следил за ними из-за занавески — ведьмино лицо так и светилось, детишки прыгали вокруг, цепляясь за подол платья, пытались ее закружить. Старуха, расставив корявые руки, пугала — дети, понятно, только громче заливались смехом. Не подозревая, что их видят, они веселились открыто. Но вот хлопнула дверь, дети разом сиганули под кровать, продолжая еще игру, старуха же махом опустила руки, как-то по-прежнему сгорбилась, напустила на лицо серьезную мину, зашикала на входившую: