Лазима последовала за ней. За дверями открывалось огромное жилое помещение, которое раньше, наверное, было складом, а сейчас несло все признаки того, что здесь пытаются сосуществовать трое очень разных людей и маленький ребенок. Тут пахло готовкой, стиркой и освежителем воздуха. На более тонком уровне Сила сказала ей что Джусик побаивается, но более доволен жизнью, чем прежде, что Лазима не спит ночами, беспокоясь за Атина, и что Скирата… что в Скирате не было клубящейся тьмы, которую она почувствовала при первой встрече. В нем все так же оставалась бездна насилия и ярости, с ней соседствовали самозабвенные страсти, но был там и маленький островок спокойствия и удовлетворения, мягкости, которой она не ощущала раньше.

На столе высилась беспорядочная груда электронных схем и сервоприводов — должно быть, последний проект Джусика. Скирата старался не оставлять следов, как и подобало человеку, который полностью соответствовал кочевому стилю жизни мандалориан.

— Ты надолго? — спросила Лазима.

Этейн опустилась на ближайший стул и отпустила Кэд'ику, который заковылял по комнате, хватаясь за мебель. Потом он гулко плюхнулся на попу и захихикал.

— Два дня.

— Ох…

— Теперь я делаю старую работу Бард'ики. Два дня — это долгий отпуск, когда присматриваешь за группой коммандо. — Этейн внимательно присмотрелась к Кэд'ике и увидела что он заметно вырос. — Надо бы поспать, но не хочу попусту тратить время.

Контролировать почти пять сотен коммандо было невыполнимой задачей. Они были практически полностью самоуправляемыми, и лучшее, что она могла сделать, это раздавать им приказы, разбираться с их проблемами и запросами и навещать их на местах. Джедаев было слишком мало, чтобы их хватало на всех.

«И это одна из причин по которой ты остаешься…»

И все коммандо были разными. За исключением тех, кого учил Скирата — их культуры заметно варьировались от команды к команде, даже среди тех, кого учили Вэлон Вэу и Рав Брэлор, кто входил сейчас в круг ее нежданных друзей, и чей стиль она знала.

— Я рассказываю о тебе Кэд'ике. — неожиданно сказала Лазима. — Даже если он и не понимает. И я всегда говорю, что мама скоро придет и все такое. Никогда не знаешь что у них отложится.

Этейн подняла взгляд. Лазима была обычной симпатичной тви'лекой, юной женщиной с тяжелым прошлым, которой пользовались точно также безжалостно, как и клонами, с которыми она сдружилась. Теперь же она явно нервничала, словно чувствуя себя виноватой за то, что это она сидит с Кэд'икой.

— Все в порядке. — сказала Этейн. — Я тебе обязана. Это я во всем виновата. Без тебя бы… а так я знаю, что его любят и о нем заботятся.

— Я не пытаюсь занять твое место.

— Я об этом и не думала, а если и так — то не могу тебя за это винить.

Лазима несколько секунд смотрела на нее со слегка озадаченными видом. Она очень изменилась за прошедшее время. Она стала носить очень строгую, с высокими воротниками одежду — не обычные для большинства тви'лек скудные и плотно облегающие платья. Она словно бы говорила этим, что больше не станет подневольной танцовщицей в какой — нибудь занюханой хаттской кантине. Этейн решила, что будет напоминать себе про обычных девчонок — тви'лек всякий раз, когда ей придет в голову жаловаться на свою загнанную в строгие рамки жизнь.

— Кэл в нем души не чает. — проговорила Лазима, словно пытаясь тактично увести светскую беседу подальше от минного поля темы неизвестно где пропадающих родителей. — Он отлично ладит с детьми. Просто не верится, верно? Мандалориане выглядят такими непрошибаемыми.

Скирата был воплощением идеала Мэндо — заботливый отец, преданный клану. Перед беззащитными детьми он таял.

— А Бард'ика?

— С удовольствием изображает дядю. Он играет с Кэд'икой в разные маленькие игры при помощи Силы, так что тот привыкает к своим способностям.

— Правда? — Этейн это встревожило, но в этом был резон — ребенка следовало учить Силе точно так же как и ходить. Но он должен был научиться не только использовать свои способности но и скрывать их. — Мне надо будет с ним поговорить…

Судя по виду, Лазима уже жалела что сказала об этом, и сменила тему.

— Он замечательный ребенок. Плачет редко, всем улыбается. Кэл говорил что он вылитый Дарман в его возрасте.

«А я все это пропускаю. Я не вижу как он растет.»

Этейн едва ли была первой матерью, кого долг разлучил с ребенком. Это было именно тем что, не полагалось прочувствовать джедаю, и теперь она понимала запрет на привязанности лучше, чем когда — либо. Это было жесткое правило, ее беспокоило, что джедаи растят других джедаев в бесконечном, бездушном цикле отстраненной, холодной безразличности — но за это время она осознала, насколько разрушительным может быть существование того, чье благополучие так много значит для тебя, что оно может влиять на твои суждения.

«Но если мы этого не знаем… как мы можем судить тех, кто не владеет Силой? Как мы можем понять, почему они делают то, что они делают?»

Этейн хотела бы знать что, в конце концов, подавление эмоций сделает с джедаями.

Она пристроила Кэд'ику на коленях, но он, похоже, неплохо сидел и сам. Она понимала что просто не привыкла это делать, и что она должна научиться. Кэд'ика повернул голову и с искренним любопытством уставился ей в лицо, потом улыбнулся и сказал что — то похожее на «Ка! Ла!» Это были не совсем слова, но Этейн вскрикнула от радости и неожиданности. Ребенок, напуганный ее реакцией, посмотрел на нее широко открытыми глазами.

— Он говорит. — проворковала она. — Умный Кэд'ика! Кто у мамы умный мальчик? Скажи «ма — ма». Можешь сказать «ма — ма»?

Кэд булькнул так, словно он собирался рассмеяться. Этейн медленно начала понимать, что ее сын, вероятно, пытался сказать Кэл и Лазима. Это было логично, потому что эти имена она слышал каждый день. Но это было обидно.

— Мама! — внезапно выговорил он. — Мама — мама — мама!

Он засмеялся, явно гордясь собой, и не отрывая от нее глаз. Это было всем, в чем нуждалась Этейн. Это был миг совершенного единения между ними, и она будет помнить его всю оставшуюся жизнь. Она потерлась об него носом и подкинула, чтобы рассмешить его.

— Умница Кэд! Да, это мама!

Кэд показал на Лазиму.

— Лала! Лала!

Лазима просияла и улыбнулась в ответ.

— Он так быстро растет.

Для любого другого родителя это было бы поводом гордиться, но для Этейн это было лишь напоминанием о страхе того, что ее сын может унаследовать ускоренное старение его отца. Мереель уверял ее, что каминоанцы позаботились о том, чтобы эта черта не наследовалась. Она гадала, почему те просто не сделали клонов стерильными, но причина могла быть любой — от сложностей с экспрессией генов, до простого желания посмотреть, что будет если клоны произведут потомство. Каминоанцы думали не как люди, и они не видели в клонах ничего, кроме продукции, органических дроидов. Она надеялась, что Мереель был прав насчет его наследственности. Она очень много прочитала про эпигенетику во время беременности, и теперь волновалась, что гены Кэда каким — то неизвестным образом повреждены тем, что было сделано с Дарманом.

Кэд неразборчиво булькнул и потянулся за прядью волос, упавшей ей на плечо. Этейн поймала его когда он перекатился вбок, словно пьяный, и срыгнул.

Лазима бросилась вытирать но Этейн была намерена сама сделать грязную работу. Детям всегда нездоровится — говорили эксперты.

— Надеюсь, это нормальное поведение?

— Любая мать беспокоится по всем поводам сразу. — ответила Лазима. — Не то, чтобы я это знала сама, но у моей сестры, как говорили, было именно так.

В этих двух фразах уместился целый мир страданий. Этейн поняла, насколько мало она знала о тви'леке. Возможно семью Лазимы и можно было найти, но то, как она это сказала, заставило Этейн вспомнить, что та одна, проданная в жестокое рабство, которое ожидало большинство девочек — тви'лек, у которых было больше красоты чем семейных связей, и что пока она остается с Атином, она не сможет понести собственных детей. И что здесь ей приходится смотреть за чужим ребенком. Это должно быть мучительно. Возможно в природе мандалориан и было впечатано без колебаний подбирать нуждающихся детей и принимать их, как собственных, но Этейн это было недоступно.