Спустя мгновение, я чувствую, как он пульсирует внутри меня, получая собственную разрядку. Не разрывая контакта между телами, он поднимает меня вместе с одеялом и идёт в комнату, укладывает на кровать, и только потом мы разъединяемся. Он забирается на кровать и ложится рядом со мной, обвивая меня рукой за талию.

— Почему я не могу насытиться тобой? — бормочет он напротив моего плеча. Я не отвечаю. Не знаю, что ответить.

Я лежу абсолютно неподвижно, пока моё сердце бешено бьётся, ударяясь о грудную клетку. Он закрывает глаза, и его дыхание выравнивается. Я не знаю, сколько остаюсь здесь, но чувствую, что слишком долго, к тому моменту, как выскальзываю из его объятий и слезаю с кровати. 

 

21

Дженсен

Холланд соскальзывает с моей кровати и снова, я не останавливаю её. Я молча наблюдаю, как она по очереди открывает ящики комода, ища что-то. Футболку, понимаю я, когда она достает одну и надевает через голову. Она на несколько размеров больше, чем нужно, и Холланд утопает в хлопке, но как всегда, выглядит адски сексуально. Если бы она не уходила от меня тайком — снова — я бы схватил камеру и заставил её позировать для меня.

Вместо этого, я молчу и слежу за ней. Она ни разу не взглянула в мою сторону. Ей не интересно, сплю я или нет. Если бы она это сделала, то поняла, что я смотрю прямо на неё.

Холланд останавливается в нескольких шагах от двери, и я думаю, что, возможно, она обернётся, возможно, изменит своё решение, но она наклоняется и поднимает свои разбросанные по полу туфли. А затем в мгновение ока исчезает за дверью.

Я остаюсь одиноким и истощённым в собственной постели, как и предпочитаю. Отношения сложны. Беспорядочны. Я всегда старался изо всех сил никогда не пересекать эту тонкую грань. Я не хочу быть ответственным за кого-то другого, или ещё хуже, чтобы кто-то чувствовал ответственность за меня. Мне уже известно, чем для меня всё закончится. И не пытаюсь это усложнять.

Но, тем не менее, я не могу отрицать свою хищную сторону. Ту часть меня, которая требует владеть и покорять. Независимо от того, сколько фотографий с её изображением я делаю и сколько раз подчиняю её тело, Холланд не будет моей до тех пор, пока не захочет остаться — не испытает необходимость остаться.

Даже прокручивая это в своей голове, я понимаю, как неправильно хотеть, чтобы она нуждалась во мне для чего-то большего, чем секс. Знаете, я не тот тип мужчин, на которого можно положиться. И мне хорошо известно, что я ничего не могу сделать, чтобы изменить это. Но всё же, я здесь, снова отчаянно пинаю ту самую мёртвую лошадь.

*

Я сделал это за два дня до того, как остановился у Паба, чтобы увидеть Холланд. Потребовалось тридцать секунд, чтобы у меня перехватило дыхание. Чуть больше минуты, чтобы мой член стал твёрдым, когда она послушно, без подсказок, принесла напиток, который я предпочитаю. Ещё пять минут, и я пригласил её к себе.

Она сладчайшая привычка, и, кажется, я не могу от неё избавиться. Прямо сейчас, я даже не хочу этого.

В данный момент, спустя несколько часов, она входит в мои двери и срывает заколку со своих огненных волос, позволяя им спадать вниз по спине. Она проходит мимо меня и направляется прямиком к бару, расстегивая пуговицы на блузке, где готовит виски.

Я с изумлением наблюдаю за ней, когда она подходит ко мне и вручает напиток, а затем, с завидной результативностью, скидывает рубашку и стремительно расстегивает юбку.

— Туфли снять или оставить? — спрашивает она.

Я становлюсь тверже, без ума от этой женщины.

Ставлю напиток на столик и опускаюсь в кресле, сплетая пальцы под подбородком.

— Не могу решить, — отвечаю я, чертовки сильно наслаждаясь этим.

Она сужает глаза, но продолжает раздевать себя для меня. Следующим идёт бюстгальтер, который открывает бледно-розовые соски, превратившиеся в тугие вершинки и умоляющие, чтобы их покусывали и посасывали.

— Иди сюда, — говорю я хрипло. Как бы мне хотелось, чтобы моя долбаная камера была со мной.

Её рот изгибается в торжествующей ухмылке, когда она становится передо мной, прижимаясь ногами к моим коленям. Я беру её за руку и дергаю к себе на колени. Медленно скольжу руками вверх по её телу, умышленно оставляя груди без внимания. Вверх по горлу, по лицу, и, наконец, погружаюсь в густые волосы. Её губы достаточно близко для поцелуя. Я чувствую, как каждый её выдох ласкает мой подбородок, пока она ждёт моего следующего шага. Но я не делаю ничего. Я крепко держу её, наши взгляды прикованы друг к другу — тёмное к светлому — дыхание смешивается.

Чем больше я пристально смотрю на неё, тем сильнее затемняется моё боковое зрение. Это как смотреть в тёмный туннель, лицо Холланд — единственное, что я вижу. Мой пульс подскакивает к горлу. Я чувствую, как колотится сердце в груди. Закрываю глаза, усиливая хватку в её волосах.

Рука, мягкая и теплая — рука Холланд — касается линии моей челюсти. Она гладит выше, прослеживает кончиками пальцев мою бровь, затем другую. Вниз к носу, вдоль по щеке, потом над губами. Я открываю рот и прикусываю её палец зубами, облизывая его, пробуя на вкус.

С всё ещё зажатым пальцем, она начинает этот процесс сначала, на этот раз, используя губы. Она сегодня беспощадна, заставляет меня чувствовать дерьмо, которое я не хочу чувствовать.

Отпускаю её палец и атакую рот, когда она приближает свои губы к моим. Грубо целую её. Нещадно. Жестоко. Глубоко проталкиваю язык. Кусаю её губы, её язык. Посасываю. Я изучаю её так, как не изучал ни одну другую женщину. Я смакую её так, как никого раньше. Я делаю всё это с закрытыми глазами. Я не останавливаюсь и не захожу дальше. Игнорирую примитивный рык, гремящий в моей голове и призывающий меня сорвать с неё трусики, и взобраться на неё сверху. Отыметь её. Овладеть ею. Несмотря на всё это, я просто продолжаю целовать её. Неистово.

 

22

Холланд

Дженсен прерывает поцелуй, оставляя меня задыхающейся и нуждающейся. Я ожидаю, что он начнёт отдавать приказы, своим глубоким, спокойным голосом, наполненным властью, который любит использовать на мне. Но вместо этого, он молча заводит руки назад и хватается за воротник рубашки. Он тянет его вверх и через голову, оставляя себя с обнажённым торсом. Поднимается вместе со мной, ставя меня на ноги, и проходится обжигающим взглядом по моему телу, от головы до пальцев на ногах. Затем надевает свою рубашку на меня, прикрывая.

— Пойдем в студию, — хрипло говорит он. — Я хочу кое-что тебе показать.

Он переплетает свои длинные пальцы с моими и ведёт меня через холл в комнату, в которой я не была с тех пор, как он попросил разрешения меня сфотографировать. Он толчком открывает для меня дверь и щёлкает несколькими выключателями, освещая пространство, когда я вхожу внутрь. Он остаётся и опирается на дверной косяк, наблюдая за мной. Я внимательно разглядываю пространство, в поисках того, что он хотел, чтобы я увидела. Я мимолетно пробегаюсь взглядом по фотографиям, закреплённым на одной стене, уже видев этих женщин раньше, но розовый шрам на плече одной привлекает моё внимание. Рассеяно приближаюсь к ней и прикасаюсь пальцами прямо к шраму, затем к собственному плечу, отмечая их точное сходство.

Память ранит меня так сильно, что тяжело сделать вдох. В лето, когда мне исполнилось шестнадцать, моя мама арендовала домик в Юстасе, и мы проводили каникулы на Флагстафф Лэйк. Алиса провела в то время с нами две недели, и мы сделали своей целью каждый день плавать в озере. Глубина была недостаточна для ныряния, но нас это не остановило. За день до того, когда она должна была возвращаться домой, пока мама лежала на причале с книгой, мы с Алисой взялись за руки и пошли понырять в последний раз в прохладной, тёмной воде. Я нырнула и ударилась об огромный камень, сильно повредив плечо. Мне сделали двенадцать швов, и пришлось провести остаток каникул на причале с мамой. Это были лучшие каникулы в моей жизни.