Я постараюсь набросать портрет алхимика, занятого поисками эликсира жизни. Этот образ навязан мне чистюлями-химиками.
Алхимик — озабоченный чудак в грязном полосатом халате. Он собирает в огромный тигель кучу всевозможных реактивов, помешивает пальцем, подбрасывает в толку огня и ждет, подперев щеку: взорвется или не взорвется?
И это немытое, заикающееся ничтожество, ищущее средства неправедные для продления жизни, правоверные химики часто сжигали в том же тигле.
Следующий алхимик, рассматривая осадок, находит, что именно этого компонента не хватало в вареве.
Алхимики, увлеченные поисками идеального, попутно понаделали массу полезных для науки открытий. (Например, синтезировали философский камень). И теперь уже солидная наука, чей академический клобук происходит от засаленного, прожженного колпака алхимика, посмеявшись над забавным предшественником, пришла сама к поискам эликсира бессмертия.
Древние знали, что это средство необходимо природе…
Действующие лица
Биофил.
Недействующие лица
Некрофил.
Муравей.
Смерть муравья.
Место действия
Развалины какого-то храма за границей
Время действия
Наша эра
Сюжет
Двое (прохожих) наступили на муравья, влачившего соломинку рисовую.
Полдень. Они устали.
Биофил сел на обломок стены, свесил ноги, достал из-за пазухи кисет, высыпал на ладонь горку табаку, втянул в одну ноздрю, потом в другую. Застыл, вытаращив глаза, — ждал реакции. Пока не дождался.
Некрофил стоит над трупом муравья. Любая смерть располагает его к раздумьям. Подошвы его сапог и голенища в бурых пятнах крови.
I
Биофил
Ну, говори…
Некрофил
Поговорим. А толку!
Наш муравей не встанет,
не выгнет сильную холку,
соломинку не потянет.
Прощай, насекомый брат,
прекрасный организм!
Кто, скажи, виноват,
что ты пробирался низом?
Кто нас поместил сюда,
таких
разных?
Ты шел по тропе труда,
а мы —
праздно.
Ни зла от тебя, ни обид.
Попался
под ноги.
И вот результат —
убит.
А мы! Подлые!
(Биофил так и не чихнул.
Снова запустил руку в кисет.)
Биофил
Жизнь, как видно, прошел
в дерьме до бровей.
А мы бы могли остаться в друзьях,
если бы взял он чуток правей.
Некрофил
Почему должен он свернуть,
а не мы!
Биофил
Он бы мог и без нас сковырнуться
сто раз.
Кругом дремучие леса —
его склевал бы воробей,
или втянула б в нос лиса.
(Мечтательно)
Уж он бы ей в носу поскреб!..
(Снова вдыхает табаку, остаток с ладони
закладывает за губу.)
Некрофил
Да, мы не можем выбирать,
природа выбирает,
кто в мир приходит вымирать,—
тот вымирает.
Свободен в выборе лишь тот,
кто с миром вровень…
(Биофил еще надеется чихнуть.
Табак на языке мешает высказаться
четко и ясно.)
Некрофил
Конец — вот истина, что бесконечна.
Меня влечет, притягивает мрак.
Основа чувства всякого — есть страх.
А ты, дурак, как ты настроен к жизни!
Биофил
Мудер ты, вижу, но и я не прост.
Чего пытаешь, я не Роберт Фрост.
Я смерть не знал и жизнью,
предоволен.
Я завсегда почти прекрасно болен.
А темноту я люблю. Вдвоем тем
более.
Да не с тобой.
(задумчиво). А может, ты — добро?..
Я ногтя за пустое не отдам.
А если гарантирует Адам
еще одно ребро?
Любовь — другое дело, — это
чувство.
Некрофил
(обрадованно.)
Основа чувства всякого —
есть страх!
Биофил
Вот я и думаю сказать, да все боялся:
а может, он дикарь средь муравьев?
Небось до этого жену чужую сгреб,
пузатую, с накрашенной клешней.
Тащился к ней с концом да
надорвался.
Давай кончать, напишем некролог,
расскажем, как дело было… Ну, раз-
давили ненароком.
II
Некрофил
Нет, нет, еще не время.
«Кто видел в трагедии мужа
с кривыми ногами?
И все, что на сценах вселенной
случается с нами,
смешно иль ужасно.
А нам волновать бы хотелось,
чтоб каждое дело твое,
как событие, пелось,
о стихотворитель»,—
так мне говорит Муравей.
Ты прав, покойник.
Трагедии твоей смешны наши комедии
на нас непохожие
могут героями фарса быть,
но не трагедии.
Их переживания слез не достойны,
их муки — кривлянье,
агония — пляс!
Все!
Исчерпаны ценности веры,
по всей природе идут премьеры
трагедий и фарсов.
Родятся примеры.
Рождаются эво!люци!онеры!
Нас окружает облавой слава,
сверкает мысль — блесна —
с эстрады,
плотва на акульих крючках
вопросов
бьется!
Довольно!
Отныне любой, кто страдает,— герой!
Погибает паук в трясине своей
паутины,—
взлетает плач
мух.
Мы слышим стон рыб
в паутинах сетей.
Путина.
Мы, люди, мы стонем,
когда захрустел
муравей.
О, как беззащитны улитки, им
панцирь бы бронзовый,
чтоб птицы давились.
О, как беззащитны, птицы —
им крылья стальные,
чтоб стрелы, дробились.
Даже мифы, беспомощны —
все уязвимо в природе.
Красоте не хватает глаз,
а уродство — зряче.
Бесконечны, формы насилия —
как иначе!
Мы возглашаем —
прекрасен неуклюжий кактус!
Чертополох уродливый — чудесен.
Они не подражают
формам маков.
Растут и значит —
мир неодинаков.
И, значит, бесконечно
аномален.
А разве красота не аномалия?
А разве аномалия— уродство?
Стань на колени пред собой,
дурак.
Как побежденный,
плачь от восхищения,
целуй подошвы ног своих немытых,
ты идеален,
идеал немых.
Поговорить с собою —
привилегия.
Ты — выразитель чувств своих к себе.
Ты славен —
ты себя узнал.
Зачем тебе, чтобы другие знали,
что ты велик!
Оставь других, бог с нами!
Биофил
Пованивает. Муравей протух.
Гляди, как крыса стал. Он от жары
распух.
III
Вдоль задника проходит баба в черном. Ее не замечают.
Некрофил поднимает валявшийся в пыли черепаший остов.
Обращается к Биофилу.
Некрофил
Что это?
Биофил
Черепаха вроде.
Некрофил
Ошибаешься. Наступи.
(Биофил, заинтересованный, сползает с камня, высмаркивает табак,
вытирает пальцы о штаны, засучивает рукава и принимается топтать
пустой панцирь, приговаривая при этом:
Ну, сильней. Еще раз!
(Он подпрыгивает, обрушиваясь всей тяжестью.)
Биофил
(отдуваясь). Не давится, падла!
(Отсмаркивает остатки.)
Некрофил
Теперь что скажешь? Черепаха?
(Биофил пожимает плечами. Глядит на муравья, тот уже вырос в кошку.)
Опять прошла на заднем плане женщина в черном. Биофил не замечает—завороженно сворачивает козью ножку. Женщина прошла еще, почти коснулась платьем. Биофил отвлекся. Смотрит вслед, ища спичку.
Биофил
Цыганка, что ли?
Дрожит в ладонях огонь. Он затянулся, ждет, не выпуская дыма. Разочарованно выдохнул длинную струю. Он уже ни во что не верит. Кому суждено, тот чихнет.)
Разреши мне правду сказать
неприкрытую, грубую.
Баба там за камнями шастает.
Может, тронем?
Один ответ.
Ох, мать!.. Чихнуть бы. Все б
на место
стало…
Некрофил
Диалог — это два монолога.
Я свое отсказал, искупился,
я понял его.
Теперь твоя очередь, Биофил!
(Биофил следит за женщиной.)
Биофил
(не отвлекаясь). - .
Я не умен.
Вот если побелить потолок
или взять молоток,
а то — монолог!..
Некрофил
Я говорю, он — действует; ну что же,
какую-то ведь роль играть он должен.
Но муравей от действий не растет,
молчанье останавливает рост.
Придется мне поговорить за Био.
Ты разрешишь?
Биофил
Валяй…
(Биофил привстает и крадучись уходит в развалины.)
Некрофил
(грустно усмехается). Он согласен.
Великое молчание веков
кристаллизуется в святые прописи,
мгновенья остаются от эпох,
сегодня — дьявол,
завтра скажут — бог.
Нам времени не жаль,
мы не торопимся.
Кричим мы раньше,
чем нас могут слышать,
змей яблоко ронял и говорил:
«Как тянет нас к себе Земля,
аж ноги гнутся!»
А что в ответ услышал?
«Обойдется. Пойди и вылечись
у костоправа».
Змей первым понял, что Земля —
вкруг солнца.
Никто не возразил.
А он был первым,
но не было врагов, как у Коперника.
Мои враги грубы, мне бы потоньше
богов, умеющих казнить, но и ценить.
Таких, каким тебе был я,
антихрист!
Порою человек зло совершит,
казнится он, пока не разумеет,
что это есть добро, только расхожее
со старым представленьем о добре.
И тьма сияет ярче солнца.
Пока другой не совершает зло,
еще добрее прежнего. Не знаю,
что грех, что благо.
Муравей, прости.
Мы наступили на тебя, антихрист,
но сколько добрых чувств мы
испытали!
И сколько мыслей ум разволновали…
Теперь я стих великий сочиню!
С твоих высот трагедия спустилась,
она вошла в огромный зал со сцены,
она вошла в леса,
прошла пустыни,
столицы, села, областные центры.
Она, как подать с душ,
с дымов налог.
Словам моим залогом,
страхи эти,
поэзия моя, — ты монолог
разыгранной на всей земле
трагедии.
Нет зрителей в спектакле этом
долгом,
мы все участники,
не зная толком,
откуда луч протяжный. Что горит?
Единственно спасенье — говорить.
…А если б муравья мы не убили,
что было бы с поэзией моей,
подумать страшно!..
(Он закрывает лицо руками и надолго умолкает. Руки. Руки. Руки.
Баба, делая странные пассы руками, пытается избежать растопыренных рук Биофила.)
Биофил.
Арабочка! Индейка! Синекдоха!
Давай не будем.
Говорю тебе, образованный я, стихи
пишу.
Новый в местах этих. Приезжий!!!
Ночлега ищу. Позови в гости.
Нет ли у тебя башни из слоновой кости!
Некрофил
(отрывает ладони). Уйду!
Я ни при чем. Я только говорил.
Пусть Биофил останется, подонок.
Он уговаривает даму в черном,
не зная, что она не дама вовсе.
Смерть Муравья она.
Пришла с небес за духом муравьиным.
Он вырос потому, что мы мешали ей
забрать его в небесную духовку.
Он больше смерти стал,
бессмертен он,
дух от него такой,
как от пожара.
(Обращается к Трупу):
Ты не вини его, о Муравей,
он — Биофил,
и со своей бы смертью
так поступил бы,
в страсти до бровей,
в соломину свою,
герои, верьте!
Все беды от того, что мы сильны,
и чувства наши топчут
страх основы.
Да как мы смели!..
Не признав вины,
влюбиться в смерть
и наслаждаться снова.
Муравей к этому времени подрос еще немного. Он лежит, как громадный слон, растопырив лапы.
Некрофил рядом с ним на камешке — ничтожество.
Лапы шевельнулись, дрогнул ус.
Некрофил
Но помешать ему я не могу.
Он действует, я должен говорить,
иначе кактус переплюнет маков,
а мир, как принято, неодинаков.
Ужасные последствия, и все же
согласен я. Зачах бы мой талант,
о чем бы я писал стихотворенья?
Пусть рухнут небеса,
останутся паренья
трагедии. Пусть обнажатся символы.
Мы кланялись, изображая месяц,
кресту уподоблялись, распинались,
отныне — не кресту и не дуге,
прямой Соломине нам поклоняться.
Отныне нет в стихах моих вопросов,
есть восклицания,
стрела — тире.
Без кроны, без корней —
стволы дерев.
Двуногие мои остолбенеют,
все станут Соломонами:
стереть
с лица земли изломы гор,
степь плоская — вот идеал вселенной,
чтобы ничто Его не заслоняло,
над линией степи,
чтоб возвышался
лишь Муравей.
Я верю только в Минус.
Настало время поклоняться Меньшим.
Биофил, выходит из-за стены, отряхнулся. Достает кисет почти пустой. За ним — растрепанная Смерть Муравья.
Биофил
Холодна. Как свинья!
Он отправляет последнюю понюшку в ноздри, в рот, оттянув веко, сыплет в глаза, в ухо. В другое ухо не хватило. Отшвыривает пустой кисет.
Некрофил
Кто?
И ты сказал у Трупа Муравья,
она — свинья?
(Он кричит, поглядывая на Т р у п.)
Биофил
Ну, не свинья, по правде говоря,
но так себе.
Некрофил
Да ты!.. Да я не знаю,
что сказать!.. Я высказался весь.
Я только говорил. Я ничего не делал.
(И Некрофил рухнул на колени).
Биофил
(ей): Да брось ты дурочку ломать.
Сказал — женюсь и точка!
Я человек сурьезный. Обещал —
сполню.
Дай чихнуть человеку.
Так и остался с выпученными глазами, медленно осел на колени.
Увидел: гигантский Муравей стоял на всех лапах и шевелил усами.