За речкой не открыть Америк,

Но ты вела меня на взгорье.

— Закрой ладонью дальний берег,

И ты под ней увидишь море.

Виднелись села за рекою.

Вдали брело за стадом стадо…

Я берег закрывал рукою,

И выходило все как надо.

Летели годы —

Речка уже,

А мир все шире…

Нам с тобою

В метельной и буранной стуже

Порой был слышен шум прибоя.

Нас жизнь

Носила и хлестала

Пять лет —

От горя и до горя,

Да так, как будто суша стала

Намного беспокойней моря.

И, наконец,

При тихом ветре,

Преодолев каменьев груды,

Глядели мы с высот Ай-Петри

На вечное земное чудо.

Ты привела меня, как прежде,

К живому шуму синей лавы…

На Черноморском побережье

Я вспомнил детские забавы.

Вот море —

Буйное такое,

Ладонью мысленно приглажу…

И, горизонт закрыв рукою,

Хочу увидеть; речку нашу.

Три года живу я в столице,

Люблю я столицу…

И вот

Когда она вся озарится,

То чем-то напомнит завод.

Припомнится город сибирский,

И тут же привидится мне:

Летят автогенные брызги,

Скользя по кирпичной стене,

И вдруг ни с чего затоскую,

Да так, что сдержаться нет сил,

И вспомню тогда мастерскую

И цех, где я мастером был.

Представлю на миг лишь единый

Пролеты больших корпусов,

Бульдозеров гнутые спины

И вздохи чугунных прессов…

Рабочих

За именем имя

Проходит минутой такой…

И станет завидно, что с ними

Работает мастер другой.

И может быть, так,

Между прочим,

Хорошую память храня,

Какой-нибудь старый рабочий

Ему говорит про меня:

Москва, мол, кому не приснится!

И он-де, упрямый такой,

Уехал за песней в столицу,

А песня живет в мастерской.

И скажет еще,

Что теперь я

Решил подучиться и сам,

Охотно уйдя в подмастерье

К московским большим мастерам.

Тогда неуемным желаньем

И верой наполнится грудь,

Что я свое прежнее званье

Сумею обратно вернуть.

Опять, как перед зеркалом, стою.

За худенькие плечи обнимая,

В глазах сестры читаю жизнь свою,

Забытые черты припоминая.

Все круче лоб,

Все реже рыжий чуб,

Темней глаза, прямолинейней брови,

И линии когда-то добрых губ

Становятся точнее и суровей.

Мишенью

Для ходячих остряков

Не станет ли седое благородство?

Все чаще я гляжу на стариков,

Уже предвидя будущее сходство.

Но, изменяясь,

Сохранить бы рад

Изо всего, чем наделен в излишке,

Все тот же тихий,

Любопытный взгляд

Простого деревенского мальчишки.

Очень часто,

Всем сердцем гордый

За места, где я жил и рос,

Вместо отдыха, на курортах,

Взявши отпуск,

Я шел в колхоз.

Вот дорога слегка пылится.

По дороге навстречу мне

Мчится рыжая кобылица

С русым мальчиком на спине.

Он сидел,

Боевой, глазастый:,

Стиснув тонкие повода.

Поравнялись.

— Рыжуха, здравствуй! —

Крикнул весело я тогда.

— Здравствуй, старая!.. —

Левым ухом,

Правым рыжая повела…

— Что вы, дяденька…

Та Рыжуха

Позапрошлый год умерла.

Это дочка,

"Весна" по кличке.

Трактор пашет вон там, где лес,

Ну, а мы с Весной рапортички

Возим в ближнюю МТС.

Мальчик долго не трогал с места,

Разговаривал все бойчей…

Узнавая в нем чье-то детство,

Я спросил его:

— Сам-то чей?

Пригляделся —

И вспомнил друга,

Что погиб на чужой земле…

— Ну, пошла! —

И малец упруго

Приподнялся вдруг на седле.

Как бы тело ни уставало,

Все бы шел я вперед и шел,

Потому что на сердце стало

И печально и хорошо…

Вспоминается:

В книге я встретил

Очень горькие строки о том,

Будто в семьях лишь первые дети

Обладают богатым умом.

Говорил я с обидой ребятам:

— Вот настанут большие дела,

Разве я виноват, что девятым

Мать на поле меня родила.

Не скажите,

Что был я нескромен

Тем, что грань разнолетья стирал, —

Братья были

Строители домен,

Удивительных дел мастера.

Для обиды

Есть разные поводы:

Я догнал бы, но, как на беду,

Начались торопливые проводы…

В сорок первом году.

Никогда,

Никогда не забуду:

Мать глядела и мяла платок…

Разорвать наши взгляды с минуту

Даже поезд, казалось, не мог…

Никакие меня неудачи

Не сумели пригнуть и сломать.

Стал я первым в семье,

Но иначе…

Вспоминая потерянных, плачет,

Моя старая тихая мать.

Даже если и слезы бывают,

Их не видит никто.

Поутру

Слишком быстро они высыхают

На холодном сибирском ветру.

Даже больше —

Весенними днями,

Когда жизнь проступает во всем,

Их смывает косыми дождями

На горячий крутой чернозем.

Помню путь

К материнскому дому:

Проходя за пределом предел,

По-иному, совсем по-иному,

Не по-детски на мир я глядел.

Отдохнув на траве придорожной,

После стольких

Стремительных лет

Я шагал по земле осторожно,

Сапогами печатая след.

Было грустно.

Скажу откровенней:

Наклоняясь над теплой пыльцой,

Я как будто ослаб на мгновенье

И присел на родное крыльцо.

Вечерами

Здесь братья сидели

И делились заботами дня…

Все, что сделать они не успели

В этой жизни,

Легло на меня.

Чтоб сказать

О потерях негрубо,

Вспоминая братанов своих,

Целовал материнские губы

Много раз —

За себя и за них.