НА ГЛУБИНЕ
Прости за то,
Что я не смог
Писать по линиям,
Что прямы, —
Ты видишь начертанья строк
Неровных и кривых, как шрамы.
Не отвергая,
Все прочти.
Душа окрепла, стала гибкой;
Она сумела прорасти
Сквозь горе радостной улыбкой.
* * *
На город мой
Опять парадом,
Под злое карканье ворон,
Плывет небесная армада,
Плывет железная,
И он
Насторожился.
Где спасенье,
Когда, сводящие с ума,
За потрясеньем потрясенье
Она бросает на дома?
То молний
Красные зигзаги
Пронзают край надземных круч;
То, словно траурные флаги,
Свисают клочья черных туч.
Она плывет
Над новой целью,
Она плывет. Пощады нет.
Настала ночь,
Но в подземелье
Спасительный зажегся свет.
* * *
Передо мной
Подземный ход,
Ступени вниз — входить бы надо…
Стою у заводских ворот
Под натиском дождя и града.
Казалось,
Каждый миг грозил.
По телу пробежали токи
Глубоких потаенных сил, —
Но я стою, читая строки:
«Перед тобою цех.
Ты в нем
Испытан будешь, — нелегко там! —
На твердость долгую — огнем,
На прочность — временем и потом
На верность — мукою».
И вот
Незримо кто-то дверь раздвинул,
Тихонько подтолкнул вперед
И надолго меня покинул.
В сиянье электроогня,
Сутуля старческие плечи,
Встречает у ворот меня
Начальник цеха:
— Добрый вечер!..
* * *
Со ступеней на мрамор плит
Струился отблеск розоватый,
И я спросил:
— Что там гудит? —
А он сурово:
— Век двадцатый.
И рокот стал еще грубей!..
У потолка, взлетевший шустро,
Ошеломленный воробей
Цеплялся лапками за люстру,
Затрепыхался и повис…
Лети за мною, птица-вестница!
Я сделал шаг,
И мы поплыли вниз
На темноватом гребне
Узкой лестницы.
Припоминалась тишина метро,
Блеск мрамора,
Не омраченный тенями.
А здесь за мной
Под музыку ветров
Война сползала
Теми же ступенями.
Уже внизу,
Где я стоял,
На плиты грянул свет картечью.
— Что впереди?
— Судьба твоя! —
Так надо же идти навстречу!..
* * *
И я пошел.
Какой простор
Скрывали узкие ворота!
Передо мной ревел мотор
Невиданного самолета
Так яростно, что я едва
Мог разобрать станков погудки..
Она шла мимо.
— Кто?
— Вдова…
— Давно?
— Пошли вторые сутки.
О, как же быстро угасал
Тот яркий золотистый локон!
Когда-то синие глаза
Глядели как бы издалека.
Но мнилось,
Здесь на глубине
Ее глаза, со мной встречаясь,
Через туманы шли ко мне,
Все шли и шли,
Не приближаясь,
— Вот мы и встретились с тобой.
Ты — все такой, а я повяла… —
И отрешенно повторяла: —
Ты — все такой, ты — все такой…
Скажи, чем жизнь оборонить,
Каким трудом,
Каким гореньем,
Чтоб навсегда похоронить
И войн
И болей повторенье?..
* * *
— Такое горе не пройдет!
Она навек затосковала…
Ты понял, что ее гнетет?
Ты слышал, что она сказала?
Мой спутник принялся ворчать:
— Подумай, да ответ неси ей.
А ведь на это отвечать
Всем миром надо,
Всей Россией,
Да так,
Чтобы ответ был крут,
Упруг и прочен, как пружина.
Я лично верю только в труд,
В труд и металл.
Нужна машина!
Ты самолету отдаешь
Все для того,
Чтобы взлетел он.
И потому он так хорош.
А знаешь, из чего он сделан?
Блестя,
От нас недалеко,
Стоял тот в солнечном металле.
— Все кажется — из пустяков,
Из хрупких, крохотных деталей,
Но мысль конструктора прошла,
Все оглядев и все потрогав,
И каждая деталь нашла
Свою великую дорогу,
Так в каждом,
Кто себя найдет,
Кто посмотреть вперед решится,
Все неживое — отпадет,
Все лишнее — отшелушится.
* * *
От купола
За белый круг
Перепорхнул и закружился
Мой маленький крылатый друг.
— Смотри, да он никак прижился
И вьет гнездо?
Ну, впору, вей!
Над радугой
Спиральных колец
Ловчился серый воробей —
Мой превеликий чудотворец.
«Чего-чего, — шумит, — я мал!
Чего-чего!..»
Взмахнул крылами,
Перевернулся и поймал
Он стружку яркую, как пламя,
Понес в гнездо.
И даже сон
Не каждому такой приснится:
Под куполом казался он
Какой-то сказочной жар-птицей.
* * *
Шурша разводами колес,
Ведущим новой эскадрильи
Наш Як торжественно пронес
Свои размашистые крылья,
Где надпись просто, без прикрас,
Мне говорила лучше оды,
Что этот фронтовой заказ
Получен был от пчеловодов.
А рядом,
К золотым словам
Приглядываясь оком древним,
Шагал неторопливо сам
Военный атташе деревни.
— Спасибо, детки, за труды,
Спасибо!.. Не видал такое!.. —
И луч библейской бороды
Свивал дрожавшею рукою.
— Машина эта — в самый раз.
Таких бы нам теперь поболе!.. —
Из-под бровей не видно глаз,
Но ясно, что старик доволен. —
Когда б еще была пчела
Здесь нарисована…
Смекнули?!
Чтоб, значит, знала немчура
Про необыкновенный улей!
Начнут враги атаковать,
А нашу марку тут и видно!..
— Дед, кровное-то отдавать,
Поди, ведь как-нибудь обидно?
Взглянул! из-под седых бровей
И чуть ворчливо:
— За два года
Я, дитятко, трех сыновей
И десять внуков
Миру отдал.
* * *
Дыханием горячей страсти
Обдав чешуйки-кирпичи,
Открылось чрево
В красной пасти
Проголодавшейся печи,
И, губы
Стоязыко тронув,
Мне высказала нрав крутой,
Подобно алчному дракону,
Не утоленному едой.
Глотает жадно:
Мало! Мало!..
Уже давно потерян счет
Брускам холодного металла.
Она все дышит:
Дай еще!..
Она все просит:
Мало! Мало!..
На брусья, взятые валком,
Из чрева пламя набегало
Чуть розоватым молоком.
Уже дымятся рукавицы,
На пальцах — иглы теплоты…
И, словно в сон, приходит рыцарь,
Приходит он из темноты.
Движения резки и грубы.
Казалось, презирая зной,
Он вырывал дракону зубы,
Сверкающие белизной.
А сталь кидало в белый холод,
А сталь бросало в ярый жар,
Под сокрушительный удар,
Под черный многотонный молот.
Он твердил:
«Ты такая! Такая!
И спасу, и пять раз погублю.
Не за твердость тебя упрекаю —
Я за твердость тебя и люблю».
И гуляли вокруг лихорадки,
Все двенадцать сестер,
Будто встарь,
И трясли в заведенном порядке
Добела накаленную сталь.
* * *
Часы идут,
Часы бегут,
Часы летят…
Рубаха преет.
Твердит боек:
«Ты тут, ты тут.
Спеши, спеши.
Там ждут, там ждут…»
— Товарищ, подавай быстрее!
Напарник поглядел в глаза мои,
Заметил, словно невзначай:
— Ты, брат, сегодня на экзамене,
Смотри того… Не подкачай!..
В глазах рябит.
Который час?
Не вижу…
Мой напарник рядом:
— Мне это — что!
Вот помню раз,
Над Волгою,
Под Сталинградом…
А сам стоит и улыбается,
Мне странную ладонь дает:
— Тебе пятерка полагается,
А у меня недостает…
* * *
Я дни и ночи пробыл тут.
Идем на свет.
Когда б вы видели,
Сказали бы, что так идут
Из первой битвы победители.
Туда, где заревел мотор,
Ведет нас путеводный вектор.
Минуем узкий коридор,
Проходим дальше,
Где прожектор
Огромным пауком повис,
Притянутый за палы блоком,
Без устали смотрящий вниз
Единственным молочным оком,
Прозрачно-белым, неживым…
Когда мы оказались рядом,
Он мерил глубь сторожевым,
Все время неподвижным взглядом.
Скажи, не ветер ли качнул
Лучей протянутые нити?
— Там самолеты.
Их начнут
Сейчас выкатывать.
Глядите!
И вот
С туманом вперехлест,
Урча и поводя плечами,
Входил на нерушимый мост,
Вплотную устланный лучами,
Наш Як.
Он выводок родни
Вел за собой:
Все Яки, Яки…
И вскоре шли как бы одни
Опознавательные знаки.
* * *
Прожектор двинул белым оком,
Лучами темень прободав.
Я весь пронизан
Страстным током,
Бегущим не по проводам.
Где золотистая пылинка
Летит в луче — не удержать,
Где каждая моя кровинка
Спешит до сердца добежать;
Где отстоялась воля предков,
Готовая отвагу влить,
Где каждая живая клетка
Спешит о жизни заявить.
Я вижу все, кто окружает,
И даже вижу, как в беде
Сама победа отражает
Свое лицо в моем труде.
Хотя ни мира, ни покоя
Мой труд еще не отразил,
Но я увидел в нем такое,
Что выше всяких темных сил.
И потому
В бою жестоком
Пощады недругу не дам.
Я весь пронизан
Страстным током,
Бегущим не по проводам.