- Может, они тоже по-своему сопротивляются?

- Возможно. Говорят, сопротивление стало модным в салонах. Но бошей мы не прогоним при помощи этой золотой молодежи. Так вернемся к серьезным вопросам. Что ты узнал о взрыве в Сент-Ассизе?

- Я был в тех местах, но точно ничего узнать не удалось. Из страха перед полицией и гестапо все молчат. Мне удалось только установить, что закрыта дорога между Сен-Лэ и Буасиз-ля-Бертран.

- Значит, все в порядке. А в Париже ты что-нибудь слышал о взрыве?

- Да, и даже несколько версий. Одни говорят, что там был настоящий бой, другие - что радиостанция полностью разрушена новыми взрывчатыми веществами. Несомненно, многое преувеличено, но психологическое воздействие огромное.

- А кому приписывают диверсию?

- Большую часть англичанам.

- А в общем наплевать, правда? Сейчас важно как можно крепче бить бошей и доказать, что они напрасно считают себя неуязвимыми. Но для этого нам нужна взрывчатка. Ты виделся с деголлевцем?

- Да, я ему рассказал о взрыве.

- Ну?

- Он был обрадован, но дать нам больше ничего не может. Он перебирается в южную зону.

- Жалко, черт побери! Только мы нашли кого-то, кто согласился нам давать оружие…

- У нас еще есть взрывчатка!

- Да, но это капля, а сколько нам надо сделать!

- Шеддит… 90 процентов хлората калия, 10 процентов парафина…

- Это все так, но будь у нас взрывчатка…

XIV

- Триста первый! Третий этаж!

- Триста первый! Третий этаж! - Перекатывается голос под огромными стеклянными сводами тюрьмы Фрэн. На мостике третьего этажа карлик-сержант с невероятно большой головой внезапно вскакивает со стула. Он торопливо шагает по галерее, опоясывающей здание, на которую выходят двери камер. Глухо, как в церкви, стучат его сапоги.

- Триста первый! - снизу читает по бумажке фельдфебель.

- Jawohl![Есть! (нем.)] - выкрикивает сержант, единодушно прозванный заключенными Квазимодо.

Грохот ключей.

- Raus! [Выходи! (нем.)] - Дверь захлопывается. Карлик-сержант толкает перед собой тщедушное существо.

Раздаются шаги по лестнице.

- Schnell! Schnell! [Скорее! Скорее! (нем.)] - нервничает унтер-офицер на первом этаже.

- Jawohl! Jawohl!

- Номер? - спрашивает фельдфебель у неподвижно стоящего перед ним заключенного.

- Триста первый.

- Следуйте за часовым!

Квазимодо снимает с заключенного наручники и невозмутимо подписывает пропуск.

Солдат с винтовкой на плече открывает маленькую дверцу и пропускает заключенного вперед. Они идут по подземному коридору и останавливаются перед другой дверью. Снова щелкает замок. Они входят в комнатку, где их ожидают еще четверо солдат. Один из них говорит вновь прибывшему:

- Лицом к стене, - и указывает в угол. Заключенный послушно поворачивается.

- И это Рэймон? - удивленно говорит один из немцев и хохочет.

“Сволочи! - думает Рэймон, стиснув зубы. - Будь у меня оружие, я бы вам показал, как смеяться!”

Рэймон очень переменился - бледный, с провалившимися глазами, с всклокоченной бородой. Только взгляд остался прежним. Одежда болтается на исхудавшем теле. Всего месяц прошел с тех пор, как его арестовала французская полиция.

В префектуре он встретил почти всех своих товарищей по группе Вальми: Робера, Мишеля, Жежена, Виктора, которого полицейские вытащили из госпиталя, красавицу Роз-Мари (ее разлучили с ребенком, которому всего год и два месяца) и многих других. Совершенно ясно, что столько народу могло быть арестовано только потому, что кто-то проболтался. Всех выдал один трус - Арман.

Две недели в префектуре.

Десять дней допросов и избиений. Французские полицейские ликовали и разглядывали их, как диких зверей. Удачный улов. Потом их передали немцам. Все были брошены в тюрьму Фрэн, все, не исключая и Армана. Предательство не вознаграждается.

Сидя в камере, Рэймон много думал о происшедших арестах, вспоминал поведение каждого из товарищей. Совесть у него чиста, но что он может теперь сделать? Он - выбывший из строя солдат.

- Протяните руки! - приказывает один из солдат.

Он поворачивается, его взгляд полон ненависти. Ему надевают наручники.

- Следуйте за нами!

Гордо подняв голову, Рэймон идет по коридору, его сопровождают четверо вооруженных солдат.

“Конец!” - думает он.

Женщины, толпящиеся в вестибюле, с грустью смотрят на человека в наручниках.

Во дворе, у крыльца, их ждет легковая машина. Два солдата садятся спереди, два других сажают заключенного на заднее сиденье, между собой. Машина трогается и выезжает из ворот. Рэймона крепко держат с двух сторон.

Автомобиль огибает стену, окружающую тюрьму, и после нескольких поворотов выезжает на Парижское шоссе.

Здесь кипит жизнь. Мчатся автобусы, на тротуарах играют дети. Прохожие не обращают внимания на стремительно несущуюся машину. Да и чем она может заинтересовать? Фонтене-а-Роз, Шашан, Аркэй… А на деревьях-то уже нет листьев! Форт Монруж…

“Марсель здесь недалеко, в нескольких сотнях метров, - думает Рэймон, и у него сжимается сердце. - Едва ли ее арестовали, ведь они не знали ее домашнего адреса”. Но он-то знает, где она живет. А вдруг он увидит ее по дороге? Вдруг он увидит в толпе знакомого? Рэймон всматривается в лица, но машина ускоряет ход. Вот уже и Орлеанская застава.

Париж, авеню Орлеан. Париж, церковь Алезия. Париж, авеню дю Мен, улица Тэте, а вот тут, на углу улицы Севр, кафе, где у него было последнее свидание.

“Быть на свободе! Затеряться в этой кишащей толпе!”

Машина несется все дальше. Рядом с автомобилем появляется грузовик. В кузове - двое рабочих в синих блузах. Рэймон медленно поднимает руки в наручниках. Они увидели. В глазах Рэймона странный блеск. Люди! Если бы вы умели читать в глазах, вы бы увидели, что они горят любовью.

Машина несется, не обращая внимания на сигналы.

Толчок. Визжат тормоза. Еще метр, и машина врезалась бы в автобус, выехавший на дорогу.

“Раздавил бы он нас, - думает Рэймон, - может, в этом и было спасение”.

Машина несется по площади Инвалидов. Мост Александра, Рон-Пуэн, площадь Сен-Филипп-дю-Руль.

- Приехали.

*

“Отель “Брекфорд”, шестой этаж”, - запыхавшись от ходьбы по лестнице, отмечает Рэймон.

- Нечего присматриваться, - говорит один из сопровождающих его немцев, - отсюда не удирают.

Рэймона ведут в кабинет и сажают на скамейку между двумя часовыми. Конвоировавшие его солдаты отдают честь и, щелкнув каблуками, уходят.

Рэймон оглядывается. Довольно большая побеленная комната. На обоих окнах, выходящих во двор, решетки. На стене большая карта Европы. Посреди комнаты стол, заваленный папками. Гестаповец в чине капитана, делая вид, что не замечает вновь прибывшего, чертит что-то вроде расписания. Рядом с ним за маленьким столом лейтенант стучит на машинке. Слышно, как по коридору, около двери, шагает часовой.

- Так это вы Рэймон? - спрашивает капитан, поднимая голову; он говорит на безупречном французском языке. - Скрывать бесполезно. Вот ваше дело, ваши фотокарточки, вот копии допросов и все сведения французской полиции. Мы все знаем. Вы один из участников взрыва в Сент-Ассизе, а также руководитель всей этой диверсии?

- Да.

- Поздравляю.

Рэймон удивлен оборотом разговора и смотрит ему в глаза.

- Нам все известно. Остались некоторые незначительные подробности. Вы голодны?

- Не очень.

- Сейчас вам принесут поесть.

Офицер отдает распоряжение, и вскоре солдат возвращается с подносом, на котором прибор и огромное блюдо дымящегося рагу. По указанию начальника, он ставит все это на скамейку и снимает с Рэймона наручники.

- Можете есть, - говорит офицер. - Если будет мало, вам дадут еще.

- А можно хлеба? - спрашивает Рэймон.

- Сейчас принесут.

По новому распоряжению солдат приносит кусок черствого хлеба.