— Похромаешь до вечера. В следующий раз будешь осторожнее.

Морщась от боли и прихрамывая,Тари-Тау подошел к креслу у пульта управления и сменил Али-Ана.

Чтоб так разыграть эту сцену,Тари-Тау надо было иметь настоящее, почти человеческое ощущение боли.Разыграть… Здесь это слово,пожалуй, не подходит. Тари-Тау не разыгрывал эту сцену, не создавал предварительно в своем железном мозгу логически-безупречной схемы своего поведения. Нет, он, можно сказать,жил.Все у него получилось непроизвольно- так, как у живого Тари-Тау. Все фарсаны наделены так называемой системой самосохранения- почти такой же совершенной,как инстинкт самосохранения у человека. Система самосохранения у фарсанов включает в себя элементарные человеческие ощущения, в том числе ощущения боли, играющие роль сигналов об опасности. Но что касается сложных чувств,человеческих эмоций,вдохновения, интуиции… Нет! Тут я не соглашусь ни с каким кибернетиком-энтузиастом. Можно, конечно, запрограммировать машине высокие человеческие чувства, как это сделано у фарсанов. Но это все-таки не подлинные эмоции, а их бледные копии.

Но до чего искусные копии! В этом я убедился сегодня вечером, когда фарсаны собрались в кают-компании.После доклада Али-Ана и обмена мнениями встал Тари-Тау.Он был в новом комбинезоне и уже не хромал. Тари-Тау смущенно, почти робко сказал, что может прочитать нам свои новые стихи из космического цикла.Все мы с восторгом согласились послушать, особенно Сэнди-Ски. Даже Лари-Ла,которому так хотелось рассказать свою очередную юмористическую побасенку, сказал:

— Давай, мальчик,давай,- хотя Тари-Тау был уже не мальчиком, как в начале полета, а юношей.

Лари-Ла и на этот раз не обошелся без своей добродушной иронии.

— Признаюсь,не очень разбираюсь в поэзии, — усмехнувшись, сказал он. — Но даже меня твои стихи пробирают до самых мозолей.

И Тари-Тау начал читать. Вначале голос у него был глухой, он по-прежнему чувствовал смущение и скованность. Но потом разошелся и читал с большим подъемом. Голос его окреп, глаза сверкали вдохновением. Я на минуту забыл, что передо мной фарсан. Да это же живой,настоящий Тари-Тау. А какие стихи! Конечно, это стихи живого Тари-Тау, а фарсан только присвоил их.

Слушая стихи,я словно погрузился в чарующий мир образов,ритмов и музыки. Да,Тари-Тау,я мало знал тебя,ты был настоящий поэт. О если бы ты мог слышать сейчас меня! Ты слышишь?. Своей мудрой и чуткой душой ты умел все объять, все видеть…

Могут ли фарсаны обладать такой же способностью? Нет, тысячу раз нет! Слушая сегодня стихи Тари-Тау, я вспомнил слова фарсана Эфери-Рау, когда он говорил о том, что, моделируя человека, они с Вир-Вианом не стремились воссоздать диалектическое единство мысли и эмоций. Не верю этому! Они просто не смогли распознать и воспроизвести эту сложную диалектику. Эмоции, говорил Эфери-Рау,вносят путаницу,хаос в чистый интеллектуальный процесс. Тоже чепуха! Эмоции обогащают даже самую абстрактную мысль ученого. Малейший всплеск радости, незначительный эмоциональный взлет делают мысль могучей и крылатой.

Мысль гуманистична по природе своей,она неразрывно связана с человеком, с миром его эмоций,с его жизненным опытом и, наконец, с опытом многочисленных предшествующих поколений.И никакими кибернетическими ухищрениями невозможно воспроизвести невообразимо тонкие нюансы,трепещущие ассоциации человеческой мысли.Мысль фарсана,мысль кибернетической машины- это мысль без эмоций и без ассоциаций. Это даже не мысль,а ее логическая схема,ее сухой геометрический чертеж…

Когда Тари-Тау прочитал последнее стихотворение, раздались восторженные возгласы.

— Хорошо, мальчик! — воскликнул Лари-Ла. — Очень хорошо.

Спокойный и выдержанный Али-Ан неожиданно подошел к Тари-Тау и дружески сжал ему плечи.А на необузданного Сэнди-Ски стихи произвели странное действие.Сначала он словно онемел, а потом вскочил и разразился целым каскадом… ругательств.Самых отборных,фантастически-замысловатых ругательств. Но это было выражение не гнева, а восторга, наивысшего восторга.

Энтузиаст-кибернетик мог бы сказать мне, указывая на фарсанов, что это и есть проявление эмоций, ничем не отличающихся от человеческих. Согласен: спектакль разыгран великолепно. Но разве это проявление человеческих эмоций? Вздор! Это не эмоции, а их бледные копии, отвратительные суррогаты. В поведении фарсанов я то и дело чувствовал фальшь. Правда, не очень грубую, но все же фальшь. В последнее время я стал особенно проницательным в этом отношении.

Один только Тари-Тау почти безупречен.До того тонко,ювелирно тонко фарсан воплотился в живого Тари-Тау.Прочитав стихи,он стоял задумавшись,весь еще во власти поэтических образов. Тари-Тау не замечал восторгов, бурно рассыпаемых в его адрес. Как и подобало живому Тари-Тау, он был погружен в свою действительность,сотканную из яви и сна, в действительность, которая придает вымышленным образам реальность бытия.Наконец,он очнулся и,робко улыбнувшись, сел в кресло.

35-й день 109-го года

Эры Братства Полюсов

Почти весь день провел в обществе своих страшных попутчиков, разыгрывая ничего не понимающего простачка.Но настал вечер, вечер сладостных воспоминаний о далекой и невозвратимой Зургане.

В моем положении сейчас нет ничего более волнующего,чем эти воспоминания. И я словно слышу голоса живых людей, голоса, из которых многие уже умолкли навсегда.Ведь благодаря эффекту времени, возникающему при субсветовых скоростях полета,на Зургане минуло почти столетие, а на нашем корабле прошло всего десять лет. Но в памяти живо воскресают человеческие лица, их выражение, голоса…

Остров Астронавтов…Единственное на Зургане место,где сохранилась такая же необузданная и дикая природа,как на планете Голубой.С утра мы бегали вокруг острова, преодолевая горные потоки, крутые скалы, густые чащобы. Потом состязались в плавании и отдыхали на берегу,стараясь впитать всеми порами тела лучи неистово палящего, но дорогого нам зурганского солнца.Мы знали, что скоро надолго лишимся родного солнца и будем довольствоваться его подобием в кабине утренней свежести.

В своем воображении я нарисовал до того реальную картину острова Астронавтов,что едва слышный в моей каюте шум планетарных двигателей кажется мне сейчас шипением белопенных волн,лизавших мои ноги. Я лежал на горячем песке, голова находилась в тени рагвы- густого плодового дерева. Вкусные и сочные плоды рагвы свисали так низко, что я мог, лежа на спине, достать их руками.

Подошел Сэнди-Ски и, толкнув меня в бок голой пяткой, покрытой влажным песком, спросил с беззлобной усмешкой:

— Лежишь и мечтаешь о своей Аэнне?

Я не обижался на эти насмешки. Отчасти он прав. Влюбиться накануне опасной и ответственной межзвездной экспедиции, говорил он, по меньшей мере недостойно настоящего астронавта.

— Ты сильно преувеличиваешь мое увлечение,- отшучивался я.- Даже ты больше знаешь об Аэнне, чем я. Скажи, где она сейчас? Я, например, этого не знаю.

— По-прежнему в городке могилокопателей, — улыбнулся он и добавил: — Я даже могу сказать, что Аэнна сейчас делает.

— Ну, и что же она делает? — спросил я.

— Не притворяйся равнодушным,- рассмеялся Сэнди-Ски.-От меня ты не укроешься.Слушай, в чем дело. Среди археологов, этих презренных гробокопателей,как ни странно,есть немало артистически одаренных людей. Сейчас в шаровом доме они выступают с концертом перед отдыхающими. Возможно, что Аэнна уже готовится к выходу, чтобы исполнить свой знаменитый «Звездный танец».

— Я не знал, что она танцует.

— Да еще как! Хочешь посмотреть? Тогда давай поспешим. С твоего разрешения немного нарушим строгий распорядок предполетной жизни.

Быстро одевшись, мы уселись в гелиокатер и поплыли на север. Остров Астронавтов вскоре утонул за горизонтом, а вдали на севере засверкали шпили и дворцы Шеронского архипелага.

Сэнди-Ски повернул катер в сторону берега. Вскоре мы причалили к обрывистому скалистому берегу,покрытому редким кустарником.Прыгая по камням, мы взобрались наверх.