— Вы боитесь риска узнать больше? — спросил Тенсен. — Я слышал, вам нравятся азартные игры.

— Это не игра.

— Однако до сих пор вы из нее не вышли. Вы все еще играете.

Кестрел опустила руку на трость, блокирующую дверь.

— Подобных разговоров между нами больше не будет. Я не одна из вас. У меня есть своя страна и свой долг... и никаких причин становиться вашей шпионкой.

— Тогда зачем вы мне вообще что-то говорили?

Кестрел пожала плечами.

— Есть совсем немного вещей, которые валорианцы считают сокровенными, но мы чтим последнюю просьбу умирающего. Я рассказала вам то, что знаю, ради Тринна.

— Только лишь ради него?

Кестрел передала Тенсену его трость.

— Доброй ночи, министр. Наслаждайтесь оставшейся частью бала.

* * *

Верекс нашел Кестрел в углу бальной залы. Девушка наливала себе стакан холодной воды с лимоном и стеблями мяты.

— Где ты была? И почему сама себе наливаешь воду? Позволь мне.

Он забрал у нее прозрачный кувшин и налил жидкость в ее стакан.

Но Кестрел не следила за его действиями. Ее разум по-прежнему находился на упрятанном за портьерами балконе. Он был наполнен воспоминаниями теплоты. Того, как она едва не раскрылась. Как была к этому близка, а затем оттолкнула, отпустила...

Верекс вложил ей в руку холодный стакан. Вкус лимонно-мятной воды показался девушке незнакомым — пронзительно сладким и резким.

Не торопясь, Верекс налил воды и себе. Его движения были напряженными. Казалось, он хочет что-то сказать, но все время сдерживает себя.

— Спасибо, — пробормотал он наконец.

— За что?

Само сердце Кестрел было соткано из предательства. Неужели Верекс не чувствовал этого? Неужели не понимал? За что он вообще мог ее благодарить?

— За «Пограничные Земли». Ты помогла мне выиграть.

Кестрел уже и забыла об этом.

— А-а. Не стоит об этом и говорить.

— Не сомневаюсь, для тебя это ерунда, — горько ответил Верекс. Он обвел взглядом зал и, в конце концов, посмотрел на императора, а затем отпил из своего стакана. — Я долго не мог тебя найти. Тебя нигде не было.

Холодный бокал Кестрел запотел. Девушка легонько провела пальцем по его стенке. Она заметила, что неподалеку стоят придворные. Пока они оставались на почтительном расстоянии, но постепенно приближались.

— Тебя загнал в угол один из сенаторов? — спросил Верекс. — Они обязательно попытаются. Они захотят заслужить твое расположение, чтобы получить возможность влиять на моего отца. Так что же, Кестрел? Где ты была? И что?.. — Он нахмурился, внимательно вглядевшись в девушку. — Твоя метка поблекла.

— Э-э, — протянула Кестрел. — У меня болит голова.

На виду у придворных она потерла лоб, размазывая метку. Кестрел надеялась, что ее жест выглядел естественным, неосознанным, будто она делала это на протяжении всего вечера.

* * *

Арин бродил по дворцовым покоям, которые должен был разделить с Тенсеном. Они были средних размеров и довольно приличные по обстановке. Арин подумал было, что дворцовый управляющий определит представителей Герана в унизительные по своему убранству комнаты, но покои, в которых он оказался, будто указывали на то, что геранцы в любом случае не стоят внимания империи.

Он снял рубашку. Был ранний вечер, до полуночи еще далеко. Бал все еще кружился вокруг своей пляшущей оси. Тенсен до сих пор не вернулся.

Арин чувствовал, что на его одежде остался аромат духов Кестрел. Он слабо исходил от его рубашки, смешавшись с запахом моря. Перекинув ткань через спинку стула в гардеробной, — а вернее, аккуратно разгладив ее, будто рубашка была живым существом, нуждавшимся в успокаивающем прикосновении, — Арин обнаружил дырку вдоль шва, соединяющего рукав с остальной частью. Он просунул в разрыв палец и выругался.

Что поделать, это была старая рубашка. Он надел свой лучший гардероб. Прибыв во дворец, он выхватил одежду из своего сундука и немедленно натянул на себя, путаясь в манжетах и зная, что к началу бала все равно опоздал. Возможно, дырка образовалась как раз тогда, когда он так спешил.

Рано или поздно это бы все равно произошло. Всем его лучшим одеждам было по десять лет. Они принадлежали его отцу.

На Арине наряд сидел плохо. Даже после подгонки он был тесен. Отец Арина был элегантным мужчиной с отточенными пропорциями. Если бы он сейчас оказался рядом с сыном, незнакомый человек никогда бы не догадался, что они родственники.

Арин прижал ладонь к лицу. Он явственно ощущал те кости, из-за которых выглядел настолько по-другому. Его щеки были покрыты щетиной.

Как нелепо он, должно быть, выглядел в своей одежде не по размеру и с небритым лицом на фоне тех лощеных придворных.

Как дико, как неотесанно.

Как неправильно.

Арин достал бритву, наполнил водой таз для умывания и вспенил мыло. Он пытался бриться, как можно меньше глядя на свое отражение в зеркале.

Порез — и пена окрасилась розовым от крови.

Теперь Арин стал орудовать бритвой внимательнее. Закончив, он стер пену и, наклонив голову над тазом, облил ее водой. Пока вода стекала, он поднял взгляд. Его лицо было чистым.

Иногда перед Арином представал мальчик, которым он был до войны. Когда это случалось, он обычно испытывал к ребенку нежность, как будто тот был с ним никак не связан, не был его частью. Нельзя сказать, чтобы мальчик винил Арина за то, что тот сменил его в этом мире. Тем не менее, когда Арин ловил на себе взгляд этого мальчика, вид которого задерживался в его воображении, он всегда отводил глаза. Он ощущал легкий укол, будто порез бритвой.

Лицо Арина было мокрым, а волосы потемнели от воды. Он содрогнулся, внезапно вспомнив, что сейчас зима. Выискивая глазами, что бы надеть, он облачился в ночную сорочку и халат.

Арин снова испытал волнение, которое охватило его, когда он стоял перед скрывающей балкон шторой. Та качнулась, после того как Кестрел задернула ее за собой, и Арин аккуратно до нее дотронулся. Он вспомнил затравленный взгляд, который Кестрел бросила через плечо, перед тем как скрыться за завесой бархата.

А затем там, в темноте, с ней... Горло Арина сдавило, будто он изнывал от жажды. «Докажи это», — сказал он ей голосом, в котором сочились страсть и предательская уверенность, накатившие, а затем снова оставившие Арина, а потом снова пришедшие и отхлынувшие такими резкими волнами, что он едва удержался на ногах. «Докажи, что он нужен тебе». Кестрел его оттолкнула.

Он мог бы поклясться, что ощутил в ней то же желание, что снедало его. Оно исходило от ее кожи, будто аромат духов. Так ведь? Но потом Арин вспомнил, как она бежала из его дома в Геране. Он снова увидел ее в гавани: ее рука метнулась к оружию, глаза сверкнули. Это надорвало что-то внутри него. Он сам был виноват, это его рук дело: он лгал ей, обманул ее, убивал ее народ, убил то, что заставило Кестрел открыться перед ним в Первозимнюю ночь... перед тем как она узнала о его предательстве.

Неудивительно, что она предпочла другого.

В дверь гардеробной раздался стук.

— Арин? — позвал Тенсен. — Можно мне войти?

Арин хотел сказать «нет», и если бы он все еще стоял перед зеркалом и мог видеть свое лицо, то сумел бы сказать это, потому что в его отражении ему открылось бы нечто уязвимое и сомневающееся, и он бы испытал к этому презрение. Он бы никогда не позволил кому-либо увидеть себя в этот миг.

Тенсен снова постучал.

Волосы Арина были мокрыми и холодными. По его шее стекала ледяная струйка. Оставаясь к зеркалу спиной, Арин вытер свои короткие волосы полотенцем, а затем отправился открыть дверь.

Тенсен устремил на Арина изучающий взгляд, отчего юноша сжал челюсти. Однако Тенсен бросил ему легкую улыбку, подтянул к себе стул и резко на него опустился.

— Этот вечер, — произнес он, — был утомительным. Но плодотворным.