CLXXIII
На солнца чудотворных глаз взираю,
Где тот, кем жив и кем слеза точится;
Душа от сердца ищет отлепиться,
Дабы припасть к сему земному раю;
Но сласть и желчь тому присущи краю,
И нить судьбы там паутинкой мнится;
Амуру жалуясь, душа казнится —
Узды крутой избегнуть, мол, не чаю.
Так в крайностях плутая изначально,
Вся — мертвый лед и жаркое пыланье,
Живет она, то низменна, то горня.
Воспряв на миг, сто раз вздохнет печально,
Но чаще — пребывает в покаянье:
Таков был плод от такового корня.
CLXXIV
Жестокая звезда — недобрый знак —
Отражена была в моей купели,
В жестокой я качался колыбели,
В жестоком мире сделал первый шаг,
И рок жестокой даме лук напряг —
И взор ее обрадовался цели,
И я взывал к тебе: «Амур, ужели
Не станет другом мне прекрасный враг?»
Ты рад моим терзаниям всечасным,
Тогда как ей моя печаль не в радость,
Затем что рана не смертельно зла.
Но лучше быть из-за нее несчастным,
Чем предпочесть других объятий сладость,
Порукою тому — твоя стрела.
CLXXV
Лишь вспомню миг сей или сень предела,
Где мне Амур хитро измыслил узы,
Где стал рабом я дорогой обузы,
Где горя сласть всей жизнью завладела, —
Я — снова трут, и, словно встарь, зардела
Былая страсть, с кем не разъять союзы,
И вспыхнул огнь, и полегчали грузы —
Тем и живу. До прочего нет дела.
Но светит теплоносными лучами
Мне явленное солнце ежеденно,
На склоне дней, как поутру, сияя.
Оно одно и есть перед очами,
По-прежнему светло и сокровенно
Благую сень и миг благой являя.
CLXXVI
Глухой тропой, дубравой непробудной,
Опасною и путникам в броне,
Иду, пою, беспечный, как во сне, —
О ней, чей взор, один, как проблеск чудный
Двух солнц, — страшит желанье. Безрассудный
Блуждает ум — и нет разлуки мне:
Я с ней! Вот сонм ее подруг: оне —
За ясеней завесой изумрудной.
Чей голос — чу! — звучит, слиян с листвой
Лепечущей, сквозь шум вершин зыбучий,
И птичий хор, и говор ключевой?..
Милей дотоль мне не был лес дремучий, —
Когда б лишь солнц моих игры живой
Не застилал от глаз зеленой тучей!
CLXXVII
Являл за переправой переправу
Мне в этот долгий день среди Арденн
Амур, что, окрыляя взятых в плен,
Влечет сердца в небесную державу.
Где Марс готовит путнику расправу,
Я без оружья ехал, дерзновен,
И помыслы не знали перемен,
Одной на свете отданы по праву.
И памятью об уходящем дне
В груди тревога поздняя родится,
Однако риск оправдан был вполне:
Места, где милая река струится,
Покоем сердце наполняют мне,
Зовущее меня поторопиться.
CLXXVIII
Мне шпоры даст — и тут же повод тянет
Любовь, неся и отнимая свет,
Зовет и, прочь гоня, смеется вслед,
То обнадежит, то опять обманет;
То сердце вознесет, то в бездну грянет, —
И страсть в отчаянье теряет след:
Что радовало, в том отрады нет,
И разум дума странная туманит.
Благая мысль ему открыла путь
Не по волнам, бегущим из очей, —
Путь к счастью, но другая прекословит,
И разум, принужденный повернуть
Навстречу смерти медленной своей,
Один удел себе и мне готовит.
CLXXIX
Да, Джери, и ко мне жесток подчас
Мой милый враг — и для меня бесспорна
Смертельная угроза, и упорно
В одном ищу спасенье каждый раз:
Она ко мне не обращает глаз,
А выражение моих — покорно,
И действует смиренье благотворно —
И нет стены, что разделяла нас.
Иначе бы она в моем уделе
Медузою безжалостной была,
Перед которой люди каменели.
Один лишь выход нам судьба дала,
Поверь, бежать бессмысленно: тебе ли
Не знать, что у Амура есть крыла!
CLXXX
Ты можешь, По, подняв на гребне вала,
Швырнуть мою кору в водоворот,
Но душу, что незримо в ней живет,
И не такая сила не пугала.
Лавировать в полете не пристало:
Золотолистый лавр ее влечет —
И крылья быстры, и ее полет
Сильней руля и весел, волн и шквала.
Державная, надменная река,
Ты, лучшее из солнц оставя сзади,
К другому держишь путь издалека.
Уносишь плоть, но ты же и внакладе:
Душа стремится, взмыв под облака,
Назад — в любимый край, к своей отраде.
CLXXXI
Амур меж трав тончайшие тенета
Из злата с жемчугами сплел под кроной,
Боготворимой мною и зеленой,
Хоть сень ее — печальная щедрота.
Рассыпал зерен — хитрая забота! —
Страшусь и жажду я приманки оной;
С начал земли, Предвечным сотворенной,
Нежней манка не слышала охота.
А свет, с кем солнцу проигрышны встречи,
Слепил. Шнурок шел от сетей к запястью
Пречистому, как снежное сиянье.
Так завлекли меня заманной властью
И мановенья дивные, и речи,
И нежность, и надежда, и желанье.