Таким образом, парадокс исторического прогресса состоял в том, что сложение цивилизации было тесно связано не только со специализацией деятельности, но и с развитием классового антагонизма, с резкой концентрацией общественного богатства в руках отдельных слоев или даже отдельных лиц, с распространением бесправия и угнетения.
Наряду с процессом классообразования шел процесс институализации и все большего обособления власти. Уже на последних этапах первобытного строя аристократия, обладавшая более или менее фиксированными социальными и имущественными привилегиями, вершила общими делами и контролировала распределение продуктов. Зачастую внешние войны или процесс освоения новых земель стимулировали авторитарные тенденции верховного вождя-правителя (Маретина, 1980, с. 217). Отметим также, что с монополизацией права редистрибуции власть вождя-лидера приобрела и экономические функции. В результате этих процессов вождь-лидер постепенно подчиняет себе аппарат общинного самоуправления и с его помощью возглавляет общественную организацию трудового процесса. Теперь члены этого аппарата уже в силу своего положения в тех или иных формах участвуют в присвоении значительного объема общественного продукта. Недаром в уже упоминавшихся древнейших документах Шумера 6000 га рассматриваются как надел правителя, а 3000 га разделены между пятью должностными лицами, среди которых жрец-прорицатель, главный судья, старшая жрица, старшина торговых агентов-тамкаров. Распоряжались особыми земельными наделами, естественно уступавшими по размерам наделу правителя-ванака, и высшие должностные лица пилосского «царства» (История древнего мира, 1982, с. 293). В иньском Китае члены аппарата управления, видимо, имели не наделы, а обеспечивались натуральными выдачами (История древнего мира, 1982, с. 158).
В различных модификациях распространена точка зрения, что древнейшие государства сложились в первую очередь как аппарат управления со все более усложняющимся общественным производством и что они отнюдь не связаны с тем социальным и имущественным расслоением, которое сопровождает процесс классообразования (Васильев, 1980, с. 172 — 196). С нашей точки зрения, при таком подходе совершенно напрасно противопоставляются две стороны одного и того же процесса. Разумеется, такая функция государства, как организация общественных работ в условиях масштабных земледельческих систем, была весьма важна для общества в целом. Но государственный аппарат, являвшийся на первых порах трансформируемым общинным муниципалитетом, состоял отнюдь не из бескорыстных идеалистов. С самого начала этот орган практически находился в руках зажиточной верхушки, и участие в его деятельности, особенно на достаточно высоких постах, способствовало вхождению в ряды социальной и имущественной элиты и закреплению в ней. Естественно, укомплектованные таким образом органы государственного аппарата нацеливались на соблюдение интересов этой элиты. В числе движущих сил формирования государства возникающие в обществе классовые противоречия и совершенствование организационно-управленческой системы образовывали взаимозависимое единство. Общинная администрация была собранием авторитетных лидеров, государственная администрация была одновременно и властью принуждения, и властью авторитета. Затем сам факт возможности принуждения рождал насильственно утверждаемый авторитет.
Рис. 13. Военнопленные эпохи первых цивилизаций. а — оттиск цилиндрической печати из Месопотамии (эпоха Урука); б — антропоморфный сосуд из Перу (эпоха мочика).
Обостряющаяся в эпоху формирования первых государств военная ситуация создавала дополнительные стимулы для возвышения вождя-лидера над прочими общественными структурами. Содержание этого фактора было многообразно. Как отмечал К. Маркс, война «есть один из самых первобытных видов труда каждой из … естественно сложившихся общин как для удержания собственности, так и для приобретения ее» (Маркс, Энгельс, т. 46, ч. I, с. 480). Таким образом, вооруженное насилие выполняло определенные экономические функции и само становилось непосредственным экономическим фактором (Злобин, 1980, с. 147). Вооруженные экспедиции приводили не только к насильственному перераспределению прибавочного продукта. Под прикрытием вооруженных отрядов осуществлялся доступ к ценным источникам сырья — залежам металлов, строительному лесу, поделочным и драгоценным камням. Особое значение придавалось захвату военнопленных, о чем прямо повествуют как изобразительные сцены (рис. 13), так и письменные документы. Военнопленные со связанными за спиной руками, картины триумфа на поле боя, сцены кровавых жертвоприношений — излюбленные сюжеты рельефов и росписей во всех первых цивилизациях. В походах иньских воинов захватывалось единовременно свыше полутора тысяч пленных (История древнего мира, 1982, с. 157). Войны, таким образом, превратились в регулярный промысел. Преданная вождю дружина способствовала его возвышению и вместе с тем потенциально являлась одной из составляющих формирующегося государственного аппарата подавления. Довольно живуче представление о теократическом характере власти, существовавшей во многих ранних цивилизациях. Этот вопрос в советской литературе хорошо рассмотрен В. И. Гуляевым, который убедительно показал, что в обществах Мезоамерики царская власть приобрела первенствующее положение в первых веках нашей эры, т. е. по существу с завершением формативного периода цивилизации. В мезоамериканских материалах широко представлены и атрибуты власти светских правителей, и изображения царя на поле брани, и архитектурные комплексы, которые можно рассматривать как царские резиденции (Гуляев, 1972, с. 206 — 217; 1976, с. 191—248). Широкие военные полномочия имел иньский ван, и, судя по всему, он осуществлял функции военного вождя, верховного жреца и организатора производства (История древнего мира, 1982, с. 151). Социологический анализ сюжетов мочикской живописи показывает, что верховный правитель был в значительной мере военным предводителем: он неизменно фигурирует в сценах вооруженных столкновений, триумфа и человеческих жертвоприношений. Насильственное умерщвление людей в «царских» гробницах, представленное в большинстве первых цивилизаций, демонстрирует безжалостные формы идеологического закрепления авторитета военного и политического лидера. Потоки крови обагряли тернистый путь, ведущий к вершинам цивилизации.
Несомненно, военные функции в немалой степени способствовали победе светской власти над теократическими поползновениями жречества в тех случаях, когда существовало подобное противоборство. Для рассмотрения истоков этого явления весьма важны шумерские материалы. И. М. Дьяконов подчеркивает сложную внутреннюю связь различных аспектов деятельности общественного лидера. Поскольку организация оросительных работ входила в ведение жреца-правителя, тем более важными оказывались и жреческие функции вождя (История Древнего Востока, 1983, с. 140). Фигура вождя-жреца (эн), получавшего упоминавшийся выше максимальный земельный надел, видимо, предшествует утверждению примата светской власти. Вскоре «большие люди» — военачальники с титулом «лугаль» становятся выше верховных жрецов (Дьяконов, 1959, с. 121 — 126, 163; История древнего мира, 1982, с. 32 — 56). Такова, видимо, тенденция установления политических форм, наследующих «храмовым городкам», вырастающим из первобытнообщинных структур. В первых цивилизациях при всех локальных, вполне естественных особенностях наблюдается утверждение власти правителя, опирающегося на воинскую силу и узурпирующего с течением времени жреческие функции, если он не обладал ими изначально в качестве жреца-правителя. Новоявленный лидер также начинает претендовать на божественное происхождение и стремится наложить руку на реальные материальные блага — храмовые хозяйства — там, где они получали развитие.
Огромную роль в этих социально-политических процессах играли и идеологические факторы (Массон, 1980, с. 3—6). Вместе с утверждением в обществе роли вождя-лидера идет сакрализация его должности и функций. Личность вождя высокого ранга объявляется священной, он носит особую одежду, появляются специфические атрибуты его власти, формируется прижизненный и заупокойный культ. Изобразительные искусства художественными средствами закрепляют эту тенденцию. С использованием традиционного для общин мифологического мышления начинается идеологическое обоснование классового деления общества и власти вождя-царя. Соответственно вносятся изменения в мифологическую схему устройства мира, где на первое место выступает культ верховного божества. Шумерские города-государства и египетские номы в междоусобной борьбе стремятся закрепить военно-политические успехи утверждением в этой главенствующей функции именно своих локальных богов-покровителей. Происходит определенная трансформация популярных аграрных культов и связанных с ними церемоний — в священный брак с богиней плодородия теперь вступает земной владыка. Особое развитие получает культ правителей, генетически связанный с древним и традиционным культом предков. Эти культы идеологически подкрепляли утверждавшееся в обществе социальное неравенство, а гигантские погребальные сооружения становились своего рода монументальной пропагандой.