Симон (целует руку брата Жана). Ах, отец наш! Вы ангел небесный!.. Бедная моя жена! Лучший священник Франции отслужит по тебе отличную панихиду.
Жанета. Вы наш спаситель. Без вас наш край был бы сущим адом.
Рено (Симону, тихо). Симон!
Симон. Что?
Рено. Брать ли нам эти деньги?
Симон. Конечно! Бедная моя Елизавета! Что за радость будет ей в раю, когда она увидит, что для траура по ней сшиты новые платья!
Рено. Ладно!.. Симон! Надо сходить к могильщику заказать могилу. А ты, Жанета, ступай за своим покрывалом.
Симон. Прощайте, добрейший отец Жан! Я всем расскажу о вашей щедрости.
Жанета. Барону станет стыдно.
Симон и Жанета уходят.
Брат Жан. Нет, никому не рассказывайте. Запрещаю вам это! Ну, дружище Рено, не убивайся. Настанут, может быть, лучшие времена!
Рено. Я только и живу этой надеждой.
Брат Жан. Дай-ка руку. У тебя лихорадка, парень, ты болен.
Рено. Нет, я не болен. Постойте, отец, скажите мне еще словечко. На этой неделе через нашу деревню проходил монах-проповедник. Он говорил о гробе господнем, об оскверняющих его язычниках, о святом короле, который снискал себе небесный венец, стараясь освободить его. И он призывал последовать этому благородному примеру и идти походом на язычников и сарацин.
Брат Жан. Вечно одна и та же проповедь!
Рено. Скажите, отец, что это за народ — сарацины?
Брат Жан. Нечестивцы, не верующие в господа нашего Иисуса Христа, поклоняющиеся Магомету и отказавшиеся есть свинину.
Рено. Правда, что они люди жестокие и заставляют своих рабов-христиан претерпевать всевозможные мучения?
Брат Жан. Разумеется. Но к чему все эти вопросы? Разве ты настолько глуп или до того отчаялся, что готов идти умирать в Палестину? Полно! Оставайся лучше в деревне и живи добрым христианином.
Рено. Отец! Я не думаю идти в Палестину. Но еще один вопрос: если человек жесток и зол... значит, он не следует Христу? Значит, он язычник?
Брат Жан. Да. Что ты хочешь этим сказать?
Рено. Да то, что такой человек, хотя бы даже он ел свинину и притворялся, что слушает мессу, — такой человек, если он скуп, жесток и зол, все равно что сарацин, язычник.
Брат Жан. Говорят, будто в Провансе есть эти негодяи сарацины[40]. Да испепелит их огонь святого Антония!
Рено. Я рад, что верно понял доброго монаха-проповедника.
Брат Жан. Рено, друг мой! Немало найдется у нас таких язычников, у которых на плаще нашит крест. Прощай! Не падай духом, и небо умилосердится над тобою. (Уходит.)
Рено (оставшись один, опускается на колени перед покойницей). Добрая моя сестра, дорогая Елизавета! Выслушай мою клятву. Я отомщу злодею, язычнику, убившему тебя! Если никто не захочет помочь мне, я буду мстить один — клянусь тебе спасением моей души!
КАРТИНА ШЕСТАЯ
Зала в замке Апремон.
Жильбер д'Апремон, Изабелла, Марион.
Изабелла. Ну что ж, вернулся наконец наш бедный Пьер?
Марион. Да, сударыня. Бедняга! Он пришел сегодня утром еще очень бледный. Правда, это ему к лицу, кожа у него теперь, как у благородной девицы, белая-белая... Я никогда не видала, чтоб у мужчин была такая нежная кожа.
Изабелла. Вели его позвать.
Марион уходит.
Какое счастье — иметь таких верных слуг! Этого храброго молодого человека ранили, когда он защищал меня, когда он спасал вам жизнь.
Д'Апремон. Спасал мне жизнь... Ну, пусть он этим не хвастается. Я уж поднялся на ноги, когда англичанин собрался круто повернуть лошадь, чтобы напасть на меня. Я приготовился нанести ему мечом один особенный удар, он мне всегда удается. Впрочем, я люблю Пьера: он отлично ездит верхом, смышлен и храбр. По-моему, у него лишь один недостаток: он пишет и читает.
Изабелла. Но ведь и у меня такой же недостаток.
Д'Апремон. Ты другое дело: ты знатного рода. Но когда мужик знает больше моего, мне это не по вкусу.
Изабелла. И вы полагаете, что кому-либо взбредет на ум сравнить ученость клерка с благородством рыцаря?
Д'Апремон. Ну, все равно. Мне хочется наградить его, и я отдаю его тебе в конюшие. Ты можешь сказать ему от моего имени, что впредь он будет принадлежать тебе.
Изабелла. С удовольствием принимаю его.
Д'Апремон уходит. Входят Пьер и Марион.
Пьер. Сударыня!.. (Становится на колени.)
Изабелла. Спаситель мой! Милый Пьер! Как я тебе благодарна! Я обязана тебе жизнью!
Пьер. Я исполнил долг вассала...
Изабелла. А что, твоя рана все еще мучает тебя?
Пьер. Я больше не чувствую ее, по милости бога и доброго отца Жана.
Изабелла. Когда ты совсем оправишься, ты станешь моим конюшим. Мой отец...
Пьер (радостно). Вашим конюшим!
Изабелла. Так решил мой отец, и я очень довольна. А ты?
Пьер. Сударыня, я... О, как мне выразить вам мою признательность! Я хотел бы сражаться за вас... я хотел бы до капли пролить за вас кровь!..
Изабелла (улыбаясь). Этого я от тебя не потребую.
Пьер. Я сегодня чувствую себя уже так хорошо, сударыня, что могу сейчас же приняться за дело.
Изабелла. Что ж, я согласна. Утомлять тебя я не стану. Ты будешь носить за мной молитвенник к мессе, а за ужином будешь наливать мне вино. Ты знаешь мой кубок?
Пьер. Да, сударыня.
Марион (тихо). Я видела, как ты пил из него краденое вино.
Изабелла. А так как мне хочется, чтобы в это недоброе время у меня был хорошо вооруженный конюший, то вот толедский кинжал, он недурен; Монтрёйль считает его превосходным, дарю его тебе.
Пьер. Мне?.. Сударыня!..
Изабелла. Возьми еще этот кошелек, я сама его вышивала; в нем ты найдешь несколько экю, купи на них платье, отделанное мехом. Ну, мне пора. Возьми мой молитвенник и следуй за мной в часовню.
Изабелла и Марион уходят.
Пьер (один). Кинжал... кошелек... который она сама вышивала... мне! Господи Иисусе! Не знаю, наяву это или во сне и все это исчезнет сейчас, как сон?.. Нет, это не сон, она сейчас говорила со мной... Неужто самые дерзновенные мечты мои могут исполниться?.. Мне предсказывала одна цыганка, что в будущем я стану начальником, я, предназначенный по рождению быть слугою!.. Такая знатная дама... и я, жалкий крепостной!..
Марион возвращается.
Марион. Пьер! Пьер! Чего ты стоишь в оцепенении, точно статуя в часовне?
Пьер. Иду, иду!
Пьер и Марион уходят.
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
Аббатство Сен-Лёфруа. Келья брата Жана.
Брат Жан, брат Игнатий.
Брат Жан. Гром небесный, разрази это аббатство и всех ханжей в нем!
Брат Игнатий. Господин аббат был сначала в ужасном гневе; он говорил, что вас по меньшей мере надо бросить в тюрьму, заковать в кандалы[41].
Брат Жан. Пусть попробует! Он увидит, что сила во мне еще есть.
Брат Игнатий. Мы все возмутились, и тут брат Годеран всем показал, какой он вам друг. Он резко возражал господину аббату и немало сделал, чтобы заставить его переменить решение.
Брат Жан. Теперь поздно проявлять ко мне дружеские чувства! Надо было проявить их на собрании капитула.
Брат Игнатий. Как бы то ни было, при нашем посредстве все уладилось. И вот на чем мы порешили: мы обещали, что в течение месяца вы будете поститься и читать каждое утро и каждый вечер по семи покаянных псалмов...