Подтверждения этим своим раздумьям я нашел и в «Примечаниях» к очерку Крылова, опубликованных во втором издании его книги «Некоторые случаи аварии и гибели судов»:
«…Линейный корабль «Императрица Мария» стал жертвой диверсионного акта со стороны германских шпионов. Гибель «Императрицы Марии» от германской диверсии не предположение, а вполне обоснованный факт. Подтверждением этого может служить, в частности, следующий случай. Однажды в Военно-морской музей явился неизвестный иностранный морской офицер и предложил коллекцию фотографических снимков «Императрицы Марии», произведенных в момент гибели корабля».
Свидетельство такого же рода находим у Г. Есютина.
Но должен оговориться: сегодня документальных свидетельств этой истории не обнаружено.
Мне предстояло еще заняться найденными фотографиями взрыва «Марии».
«Точку фотографирования, — советовал в своем письме Ф. И. Паславский, — можно определить по створам: кадетский корпус — «Мария» — на город…»
Отдаю фото на экспертизу.
Заключение ее, последовавшее за изучением снимков, не допускало двух толкований:
«Подобную серию снимков могли сделать лишь люди, знавшие день и час замышлявшейся диверсии».
Иначе говоря, участники диверсионного акта.
«Действительно, — прокомментировал мне снимки и сложившуюся в связи с их находкой ситуацию один из крупнейших фотоэкспертов, — происхождение этих снимков не может вызвать двух толкований. Во-первых, кто бы разрешил фотолюбителю фотографировать в военное время Северную бухту Севастополя, где стояли военные корабли? Никто. Тем более что все газеты кричали тогда о германском шпионаже. Такой человек немедленно обратил бы на себя внимание и был бы задержан. Во-вторых, для того чтобы сделать такую серию, нужно заранее выбрать и точку съемки и иметь необходимое количество пленки. В-третьих, трудно представить себе фотолюбителя, ежели бы даже такой нашелся, который бы встал ни свет ни заря к утренней побудке на кораблях, когда произошел взрыв, чтобы сделать снимки, которые можно спокойно сделать днем, при гораздо лучшем освещении».
Нет, фотолюбительство здесь исключалось. Вот когда стали в один ряд оказавшиеся совершенно идентичными находки у Королевского Замка в Кенигсберге и снимки, предложенные Морскому музею таинственным посетителем, пожелавшим остаться неизвестным.
Видимо, для этого у него были достаточно веские причины…
Наверное, была своя закономерность в том, что первый этап споров о причинах гибели «Марии» «закрутился» вокруг фотографий взрыва корабля: единственной реальностью в то время были косвенные доказательства. А они никогда не бывают бесспорными.
Между тем для придерживающихся любой версии причин гибели корабля было ясно, что фотографии ничего не решают, пока не установлена с абсолютной достоверностью личность фотографа и цели, с которыми он производил съемку.
Нужно было искать новые пути. Идти по еще нехоженым тропкам.
6. ПРАПРАВНУЧКА МИНИНА. ВСТРЕЧА В ПОРТ-САИДЕ. «СПИСКИ ПОГИБШИХ» И ОЖИВШИЕ МЕРТВЕЦЫ
Как-то с одним своим знакомым я возвращался с совещания. Мы решили пройтись пешком по Красной площади.
На площади — всегда людское половодье. Проходя мимо собора Василия Блаженного, мы увидели, как модно одетая женщина положила букет цветов к памятнику Минину и Пожарскому.
В самом этом факте вроде бы ничего неожиданного не было: миллионы людей несут цветы на Красную площадь. Да и кому из русских людей не близки образы Минина и Пожарского, вставших на защиту отечества в грозный час испытаний. Но слишком огромна временна́я дистанция между нами и ими.
А тут вдруг — цветы!..
Размышляя обо всем этом, мы шли за незнакомкой до самого Арбата. И здесь, рискуя прослыть ловеласами и бульварными шаркунами, решились:
— Извините. Можно вам задать один вопрос?..
Незнакомка остановилась.
— Еще раз — тысячу раз извините! Мы хотели спросить вас о цветах.
— Каких цветах?
— Которые вы положили к памятнику на Красной площади.
Незнакомка рассмеялась:
— А-а! Вот в чем дело!.. Очень просто: я возложила цветы своему пра, пра… дедушке!
Вероятно, на наших лицах появилось выражение крайнего удивления.
— Я не шучу. Моя фамилия — Минина… Людмила Александровна, — добавила она. — Я врач…
— И живете в Москве?
— Нет, в Ленинграде. Но сюда часто приезжаю…
Словом, мы познакомились. А когда я приехал в Ленинград и зашел к своему другу, поэту Всеволоду Борисовичу Азарову, то застал у него в гостях — они оказались давними друзьями — Людмилу Александровну с мужем Борисом Ивановичем!..
Через день меня допустили к фамильному архиву, и с благоговением я перелистывал древние указы, грамоты и рескрипты.
Естественно, что и Азаров, и Людмила Александровна вскоре узнали историю моих мытарств с «Марией». Они о чем-то пошептались, а потом Всеволод Борисович торжественно изрек:
— Кажется, тебе можно помочь. Ты знаешь капитана Шеманского?..
Из всех библиотек страны ближе всего моему сердцу Центральная военно-морская в Ленинграде. И не только потому, что давние и хорошие друзья здесь всегда приходили мне на помощь в любом самом трудном и кропотливом поиске: начальник библиотеки Борис Сергеевич Никольский, его заместитель, необыкновенный знаток фондов и хранилищ, ученый и журналист Михаил Яковлевич Левин, всегда удивительно внимательная, лоцман книжного моря — Мария Андреевна Простакова…
ЦВМБ, как ее сокращенно называют, не только библиотека. Она своего рода клуб, как магнитом притягивающий флотских людей. Здесь встретишь на лестницах прославленных флотоводцев и известных писателей-маринистов, поспоришь в «курилке» с легендарными командирами, полярниками и капитанами. Здесь рождаются и завершаются открытия, выверяются материалы наблюдений, привезенные из дальних походов и рейсов. Ее небольшой зал — поле жарких дискуссий и баталий, когда обсуждаются новые и специальные и художественные работы.
Библиотека теснейшим образом связана со всеми флотами, и гул далеких отсюда океанов и морей эхом звучит в этих залах.
Когда обалдеешь от чтения старинных фолиантов, попросишь Михаила Яковлевича еще раз провести тебя по фондам. Чтобы «причаститься истории». Вот так, своими руками, подержать в руках книги с автографами и пометками Макарова и Лазарева, Тухачевского и Фрунзе. Перелистать волшебные альбомы Тимма. Заглянуть в газетную хронику давно отгремевших войн и баталий. Развернуть старинные карты и лоции. Да заодно взглянуть и на величественные залы, в которых, кажется, еще слышны шаги Павла I, и, перейдя двор, подняться в комнату, где когда-то удар табакеркой в висок оборвал наконец жизнь этого проклятого людьми и богом императора.
Словом, для меня всегда счастье работать в Михайловском замке, с которым так много связано в моей жизни.
Там и произошла эта встреча.
После бурного диспута по книге «Корабли-герои» подошел ко мне старый капитан дальнего плавания Юрий Шеманский. Только что появилась в альманахе «Океан» его замечательная работа «Трагедия шхуны «Тюлень», рассказывающая о беспримерной океанской одиссее.
Мы прошли в кабинет, любезно предоставленный нам Борисом Сергеевичем Никольским, и обсудили планы дальнейшего сотрудничества на ниве «моряцкой словесности». Шеманский неожиданно сказал:
— Мне говорили, вы занимаетесь разгадкой взрыва на «Императрице Марии». Я кое-что для вас разыскал, припомнил… Ведь в моих и друзей моих странствиях по морям было немало удивительных встреч!..
Он протянул пачку мелко напечатанных листков:
— Возможно, это вам пригодится. Во всяком случае, разговор этот приведен по дневнику. С абсолютной достоверностью…
Материалы эти оказались действительно чрезвычайно интересными. И, хотя не давали разгадки взрыва «Марии», в неожиданном ракурсе показывали многие обстоятельства после катастрофы. Я позволю себе привести здесь ту часть записок старого капитана, которая непосредственно касается нашего поиска: