Поля, леса и перелески, небо, песок, навоз, бычки, землянки, в которых живут люди колхозов и рабочие фабрики «Ревпуть», — все это ясно представлялось Швыдченке. Пересчитав и расставив, как в шеренге, эту цепь понятий, за которой виделись ему весьма конкретные и знакомые вещи, Швыдченко топал ногой и недовольно уходил от окна. Не так! В этой цепи люди у него оказывались где-то на задворках, на самом конце цепочки. А он знал: люди — самое главное.

Да и душой, сердцем понимал он эту гуманную истину нашего времени. И он снова шагал по кабинету. Теперь пробовал думать по-другому: сначала люди… ну и, конечно, сразу же — землянки, в которых еще жила добрая половина этих людей; жилье, переделанное из немецких бункеров, фронтовых блиндажей; времянки, вырытые и построенные вдовами-колхозницами; а затем уже лес, пески, хлебосдача, уборка картошки, посевная, катастрофический недостаток и аварийное состояние тракторов в единственной МТС, отсутствие запчастей к ним, железный лом, который собирали механики, шоферы и трактористы по всей округе… Вся эта напряженная работа мысли, которую он иногда навязывал самому себе, называлась у Швыдченки — искать главное звено. Конечно, осенью главным звеном были хлебосдачи и уборка картошки. Он это соблюдал свято. И опять получалось: рожь, картошка, капуста, помидоры, песчаные дороги, небо, угрожавшее сплошными дождями, навоз, землянки, быки, коровы, обязанные еще с военного времени заменять собой тракторы и лошадей. И снова люди оказывались на самом конце цепи размышлений секретаря райкома. Он вертел, комбинировал и так и этак и уже начал раздражаться.

Занятый этими раздумьями, он и не заметил, как в кабинет тихо вошел предрика. Сазонов посмотрел на задумавшегося секретаря; тот стоял у окна, прикусывая синеватую верхнюю губу, и морщил свой кривой, горбатый нос. Черные разлапистые брови — секретарь на миг повернулся к вошедшему — совсем сошлись на переносице. Хмурые брови. «Неладно, — подумал предрика. Швыдченко крепко потирал ладонью гладко выбритую сизую щеку. — Совсем нехорошо». Сазонов постоял, покачал головой, глядя на секретаря, и, сбросив ватное пальто со смушковым воротником, повесил его и шапку на большой гвоздь за дверью. Мягким шагом подошел к окну. Федор Данилович молча протянул ладонь. Пожимая руку Сазонова, он все еще продолжал глядеть в окно.

Предрика несколько секунд почтительно смотрел по направлению взгляда секретаря. Но там не было ничего интересного. Все та же скучная, надоевшая синева горизонта, унылая песчаная дорога и ряд почерневших халуп рабочих. Он посмотрел на секретаря. Тот оторвал взгляд от серого пейзажа. Глаза их встретились. В черных, плутоватых, как у цыгана, глазах Швыдченки предрика уловил немой вопрос. Предвидя серьезный разговор, Сидор Феофанович предусмотрительно и тактично помалкивал. Швыдченко вздохнул, еще раз бросил взгляд в окно и, круто повернувшись, подошел к столу. Сели.

— Пригласил тебя, Сидор Феофанович, потолковать. Район ты знаешь лучше… Как по-твоему, где же это будет наше главное звено? Ну, не станем загадывать на пятилетку… а хотя бы на ближайшие год-два.

Швыдченко вскочил со стула и подошел к Сазонову. Тот сидел грузно, втянув голову в плечи. Тяжело молчал, уставившись в красную скатерть. Швыдченко ловил взглядом его глаза. Но они уходили вниз, медленно шарили по столу секретаря райкома: по блокноту-пятидневке, стопке бумаг, прижатых прессом-промокашкой. Швыдченко не дождался ответа. Он отошел назад, собираясь по привычке пробежаться по кабинету, но раздумал и снова подошел к собеседнику.

— …Иногда думается, что главное — народ вытащить из землянок. — Он боком присел на уголок своего стола и пригнулся, почти касаясь грудью плеча Сидора Феофановича. — А потом прикину: нет, всегда ведь главное надо искать в производственной деятельности… людей. Так?

— Так, — подтвердил Сазонов. Подтвердил, потому что вообще-то молчать, когда спрашивает начальство, Сидор Феофанович не считал правильным. А в своих отношениях с райкомом всегда считал первого секретаря своим начальством, причем — непосредственным.

— Вот то-то, — подхватил Федот Данилович. — Ну на фабрике, значит, надо нажимать на план. Станки новые ставить… а не только на дядю Котю надеяться. А в колхозах? Тут тебе и посевная, и уборка овощей, и севообороты, и подъем зяби. А главное, главное что? За какой узелок нам с тобой эту деревенскую веревочку потянуть? Мы же с тобой руководители…

Сазонов тяжело вздохнул и, оторвав взгляд от секретарского стола, глянул снизу вверх на самого секретаря, дышавшего ему вопросительно в самое ухо.

— Да чего же тут делать, Федот? Первый закон, — он чуть-чуть, одной стороной лица, улыбнулся и развел руками, — святая святых. Надо поднажать и докачать зерновые. Ведь на двадцать шестом месте мы в области — одиннадцатые с конца. А затем возьмемся за картоху.

— Тоже качать будем? — спросил Швыдченко.

— А как же, — ответил предрика.

Швыдченко вскочил со стола и теперь уже раза два прошелся наискось по кабинету. На крашеном полу по этому его частому маршруту протерлась заметная дорожка. Затем обошел длинный стол для заседаний и сел против предрика. Упершись локтями в стол, он упрямо посмотрел тому в глаза:

— Не спорю и подтверждаю: на ближайшие два месяца — это главное.

— И об этом не стоит никогда забывать, — твердо сказал Сазонов.

Швыдченко ухмыльнулся:

— Да тут хоть бы и попробовал забыть — в день по двадцать раз напоминают. — Он кивнул на бумаги на столе. — Я не об этом. В сельском хозяйстве ведь убираем и качаем то, что в прошлом году или, скажем, весной посеяли. А в следующем году? Что качать будем?

— Да, на посевную тоже поднажать надо, — спохватился Сидор Феофанович.

Швыдченко крякнул недовольно и отвернулся. «Чего ему надо? — подумал Сазонов. — Экзаменует он меня, что ли, по сельскому хозяйству?!»

— Ну, кроме посевной, конечно, и севообороты дело первоначальное… — морща лоб добавил он торопливо. — Вот из облисполкома директиву спустили… насчет этого… Комиссию землеустроительную ждем.

Швыдченко упрямо и недовольно замотал головой, отмахиваясь от этих очень важных, но все же повседневных вопросов.

— Не то, не то, брат. И посевная, и уборочная, и хлебосдача — это от нас с тобой не зависит. И никуда от нас не удерет.

— Как не зависит? Что ж, пустить на самотек?

— Не в том дело. Конечно, все это организовать надо. Но я же в смысле главного звена. Где оно? То самое, чтоб и землю пахать, и хлеб убирать, и хлебосдачу выполнить лучше и быстрее.

Сазонов наконец раскусил. Он посмотрел на хитрого секретаря и, протянув вперед широкую, пухлую ладонь левой руки, зажал ее в кулак и потряс им над столом. Затем посмотрел на стол, словно ожидая появления там каких-то новых ценностей или Швыдченкова звена. Но, кроме графина, телефона и бумаг, там ничего не было.

— Ну что ж, правильно. Надо будет созвать совещание. Я думаю — всех председателей колхозов и сельсоветов? Давно их не накачивали. Райком созовет или мне заняться?

Швыдченко, вздохнув, отошел на свою дорожку.

— Пожалуй, в райисполкоме созови, — тихо сказал он. Затем сел рядом с Сазоновым. — А все же ты, друг, меня не понял. Все это меры текущие, повседневные. А теоретики мы с тобой, видать, плохие. Главного звена никак не нащупать.

Сазонов улыбнулся и заговорщически подмигнул. Мягкий подбородок вскинулся кверху: знаем, мол, тебя, хитрого хохла. Небось, удумал чего-то. Швыдченко развел руками:

— Не уверен я… но, кажется мне, что в колхозах все же главное сейчас будет — тягло.

Сазонов покачал головой, но попытался сделать вид, что не догадывается, куда гнет секретарь.

— Да вот шесть новых тракторов в МТС обещали… из капитального ремонта.

Швыдченко улыбнулся:

— Этими тракторами полтора-два колхоза обслужишь… А остальные тридцать пять? Я, дружище, все о том же. О бычках. Знаю, знаю, что ты против… Но, думаю, все же уломаю… Ведь пойми ты, промышленность разрушена. Ну, восстанавливаем ее. А пока раскачается? Первым долгом на Кубань да на Украину пошлют, черноземы поднимать надо. Они ведь страну кормят.