Он уверенно водил пальцем по карте, но Уго не следил за пальцем. Он смотрел на сына. Свет настольной лампы освещал оба лица: детское – нежное и серьезное, и твердое мужское, на котором была написана любовь.

– Эдвард рассказывал, что у тебя целый дворец – самый большой в городе. Это правда?

– Он принадлежит моему отцу, – кивнул Уго. – Палаццо Ферри. Там… мы живем.

– Да. – Мальчик отвел взгляд, и на его лице появилось беспокойство. – Эдвард говорил, что твой папа болеет. Ему стало лучше? Ты поэтому и приехал ко мне?

– Я приехал… да. – Уго помедлил, затем добавил: – Ему сейчас немного лучше.

– Это хорошо. – Джимми кивнул. – Эдвард тоже долго болел, перед тем как… А теперь посмотрим фотографии?

– Может быть, сначала ты поужинаешь? – вставила Сэнди, стараясь справиться с душащими ее слезами.

Оба повернули головы, оба распрямились. Один улыбнулся ей, другой – нет.

– Я рассказывал папе о Венеции, – сообщил Джимми.

– Вот и хорошо. – Сэнди попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. – Уже довольно поздно. Может быть, умоешься и переоденешься? Сегодня на ужин твое любимое.

– Креветки? О, здорово! – В одно мгновение Джимми снова превратился в маленького мальчика и с радостной улыбкой спрыгнул со стула на ковер. Он подбежал к Сэнди… и остановился. Улыбка сползла с его лица, когда он повернулся к Уго и осторожно спросил: – Ты ведь не уйдешь, пока я наверху, правда?

– Нет, не уйду, – пообещал ему Уго.

– Здорово! – воскликнул Джимми и широко улыбнулся. – Здорово! – повторил он и выбежал из кабинета, оставив двух взрослых в состоянии, которого ему не понять, проживи он хоть тысячу лет.

Как только они остались одни, Уго повернулся к ней спиной и снова уставился на карту.

– Я никогда не прошу тебе этого, – хрипло выдавил он.

– Что ты мне не простишь? – Сэнди приняла вызов с высоко поднятой головой.

– Этого! – Он взмахнул рукой над разложенной каргой. – Мой сын знает о Венеции больше, чем я! И все это он узнал от другого человека!

– Эдвард…

– Да, Эдвард! – сквозь зубы процедил Уго, затем повел широкими плечами, словно пытаясь сбросить то, что давило на них. – Думаю, пришло время рассказать мне об Эдварде Медфорде, – натянуто произнес он.

В его голосе звучала горечь, и… Да, поняла Сэнди, он испытывает жгучую ревность к той любви и привязанности, которые внушал Джимми Эдвард.