Упрямый и настойчивый Анкудинов на этот раз согласился:

— Знаю, Семейка, отваги тебе не занимать. Молвил бы так другой — дело ясное, — струсил. Быть по-твоему — дальше идём, на реку Анадырь.

…Суровый скалистый берег тянулся к юго-востоку и словно обрывался у моря. Дальше не было видно ни горных отрогов, ни осыпей, ни белой изломанной полосы прибоя. У мыса кипела высокая волна, какая может родиться только в бескрайних морских просторах.

Семейка пристально вглядывался в открывавшуюся за мысом уже не свинцово-серую, но густо-синюю морскую даль, в которой чётко и ясно обозначались лёгкие контуры двух островов.

Три малые судёнышка шли почти рядом, Семейкино несколько впереди. Немало дивились промышленные люди беспокойству бывалого казака. Все время метался Семейка с носа на корму, неотрывно глядя на пустынный берег, словно дальний утёс в точности измерить хотел, руки зачем-то в воду за борт опускал и радостен был необычайно. Тут же, не замечая крутой волны, он разостлал на палубе свои бумаги и стал в подробности описывать, как и насколько этот мыс в море протянулся…

Даже Анкудинов заинтересовался.

— Экую диковину увидел! — сказал он. — Камень выступил в море, вот и все.

Казак медленно встал и торжественно снял шапку.

— Радуйтесь, русские люди!.. Многие беды мы претерпели, но вот он и есть перед нами, — «Большой Каменный нос»…

Но не знал Семейка и никто из его спутников и ратных друзей, что отсюда, от этого мыса, во весь необъятный мир открываются дороги — в Камчатскую землю, в Японию, в далёкую Индию, Африку, Австралию, Америку, на бесчисленные океанские острова…

Величайшее географическое открытие, совершённое мореходами в непогожий сентябрьский день, было для них только победой над грозным мысом на пути к заветной реке Анадырь.

Для отважных русских людей не было неодолимых преград. Три лодки под парусами уверенно шли на юг, безбрежный синий простор не страшил мореходов, а звал их вперёд.

Шторм нагрянул внезапно, будто выметнулся из-за каменной береговой ограды.

Огромная волна накрыла коч, на котором плыл Анкудинов, и лёгкое судёнышко рассыпалось в щепы. Семейка сам сбросил парус и скомандовал:

— На весла!

Меж летящих взвихрённых гребней, наполовину захлёстнутый водой, его коч шёл на помощь Анкудинову.

Позже Семейка и сам называл это чудом: обветшалая лодка его устояла против океанского шторма. Загруженная до отказа (весь отряд Анкудинова был спасён), долго металась она по волнам, поднимавшимся, казалось, до самого поднебесья. Среди рифов и скал Семейка нашёл небольшую тихую бухту, и вот уже под плоским днищем захрустел береговой песок…

Второй коч, на котором шёл Федот Попов, тоже остался невредимым.

Уже горели на берегу костры, кто-то тащил из воды огромную рыбу, кто-то принёс найденный на отмели моржовый клык. Находка эта, казалось, вдохнула в путников новые силы. Все знали, что теперь недалеко неведомая желанная река.

В стороне, у отдельного костра, совещались три вожака этой отчаянной ватаги, намечая дальнейший путь. Самое трудное, казалось им, уже осталось позади. Встреча с грозным мысом никого больше не тревожила. Правда, суров океан, но не будет же он грохотать целые недели непрерывно! Выдастся ещё и погожий день!

И не знали они в те минуты, что из-за ближних скал, из-за осыпей, из-за каждого выступа камней, вздыбленных над океаном, сотни глаз насторожённо и пристально следили за отрядом, и сотни стрел готовы были сорваться в любую секунду с натянутых тетив.

Суровый океан, отвесные скалы берега, вставшие сплошной стеной, дикие воины на скалах, — все, казалось, было против горстки русских храбрецов. Но когда первая стрела пронзительно и тонко пропела над ярко горевшим костром, эти люди, к удивлению северных воинов, не разбежались. Нет, по слову команды все они, даже те, что были вынесены из лодок на руках, теперь поднялись как один и взяли оружие.

Грянули выстрелы.

Воины этой суровой земли были отважны в бою. Лишь в первые минуты их испугал или только озадачил ещё никогда не виданный гремящий огонь. Рассеявшаяся толпа вскоре опять соткнулась. Снова засвистели стрелы. Глухо вскрикнул и покачнулся Федот Попов. Кто-то из казаков подхватил его на руки и вынес из боя.

Не страх, а ярость охватила соединённые отряды Семейки, Анкудинова, Попова. Как видно, страшны были в гневе эти бородатые, оборванные, вооружённые длинными пищалями воины. Они рассеяли дикую толпу и взяли несколько пленных.

К изумлению пленников, горестно ждавших своей судьбы, старший начальник бородатых не отдал распоряжения о казни. Нет, он подошёл к ним, подержал за руку каждого, а потом пригласил к огню, сел с ними рядом, закурил сам, и им, побеждённым, предложил табак.

Быть может, самый свирепый приговор не удивил бы пленников сильнее, чем неожиданная милость начальника, который сказал, что отпустит всех их на свободу.

Решение Семейки удивило не только пленённых воинов, принадлежавших к племени анаулов. Сдержанно, недружелюбно заговорили в отдалении казаки. Сумрачный Анкудинов сказал:

— За нашего Федотку разве миловать врага? Ты сам говорил, Семейка: десять стрел — на одну их стрелу!

Но Семейка ответил спокойно и рассудительно:

— Мы не врагов пришли наживать, а друзей. Я меж вами — государственный человек, и, значит, я это дело решаю.

В отряде Семейки был переводчик, казак, знавший язык юкагирских племён. От него впервые услышали анаулы о далёком и славном городе — Москве, стольном городе великого государства, имя которому Русь. И узнали они ещё, что не для разбоя и грабежа прибыли сюда первые посланцы Руси, а для того, чтобы навсегда утвердить эту землю за Русью и охранить от любых чужеземных набегов её племена.

Анаулы ушли в тундру, а Семейка долго смотрел им вслед, улыбаясь какой-то своей затаённой и радостной думе.

Обернувшись к Анкудинову, он сказал:

— Вот эти десять, отпущенные на волю, сделают больше, чем сотня ружей. Кто знает, может быть, в трудный час и нам с тобой они руку подадут.

— Твой суд — твой и государю ответ, — недовольно молвил Анкудинов. — А только с таким судьёй в поход я больше не иду. Перехожу на коч к Попову.

— Разлука ненадолго, — улыбнулся Семейка. — Встретимся на реке Анадырь.

Однако Семейка ошибся. В последний раз видел он и Анкудинова, и раненого Федота Попова.

Грозный океан, притихший лишь на короткое время, снова разыгрался, грянул шторм и теперь разлучил их навсегда.

Долгие дни и ночи несло по океану маленький обветшалый коч Семейки. Далеко на западе то появлялись, то снова исчезали смутные очертания берега. И когда они утонули в волнах в последний раз, кормщик оставил руль, закрыл руками лицо и лёг на дно лодки.

Семейка ещё нашёл в себе силы перебраться на корму. Полз он по скрюченным закоченевшим телам, падал, захлёстнутый ледяной пеной, тормошил, поднимал на ноги, ласковым словом и угрозой заставлял измученных людей снова взяться за черпаки.

Уже миновал сентябрь — страшный месяц похода, но по-прежнему не стихал океан. Люди в отряде Семейки умирали от голода и жажды.

Может быть, и Семейка не раз прощался с жизнью, но никому он ни слова не сказал о том, что и сам не верит в спасение. Удивительная воля его ещё объединяла обессилевших людей.

В глухую темень, когда не видно было даже протянутой руки, Семейка первый услышал грохот прибоя. Словно осыпались где-то далеко груды камня, и все явственней становился этот каменный гром.

Южнее Анадыря, недалеко от корякской земли, крутой гребень подхватил полуразбитый коч и бросил его на скалы…

Десять недель по скалам, по болотным топям, через бескрайнюю заснеженную пустыню пробирался малочисленный отряд Семейки к Анадырю. Страшен был этот путь полураздетых и голодных людей.

Только двадцать пять человек осталось от всей экспедиции, но Семейка знал, что многим и из этих счастливцев никогда не увидеть родных мест.