Первой мыслью Саввы было захватить любовников на месте преступления, но он тут же одумался. «Нет, так опасно, черт его знает, подыми скандал, а он возьмет пришибет меня тут же и выбросит за двор, ищи потом виноватого. Лучше побегу разбужу Семена, захватим с собой дробовик и тогда…»— И с этими мыслями поспешил в дом.

«А стоит ли будить Семена?. — уж подойдя к крыльцу, подумал старик. — Надо прежде обдумать, как поступить с ними. А то ведь поспешишь да ишо людей насмешишь, теперь-то я знаю, где они сходятся, поймать их всегда смогу».

Привыкший всякое дело прежде хорошо обдумать, Савва решил и поимку Насти с Егором отложить до следующего раза.

Ночью пошел дождь, не перестал он и утром, поэтому из поденщиков пришел к Савве один Никита. После завтрака Савва Саввич приказал Никите запрячь двух лошадей, везти на мельницу к Лукичу пшеницу. Пока Никита запрягал лошадей, носил из амбара мешки с пшеницей, укладывал их в телеги, Савва прохаживался возле амбара. Наблюдая за Никитой, он в то же время поглядывал и в зимовье, где Настя занялась стиркой. Вот она, босая, высоко подоткнув подол юбки, с корзиной мокрого белья в руках прошла мимо свекра.

— Ишь, как раздобрела, стерва, на вольных-то хлебах, — злобно прошипел старик, провожая Настю взглядом в сарай, куда она направилась развесить белье. И тут решил он, не откладывая дела в долгий ящик, проучить ее сейчас же.

Никита тронул со двора. С пустой корзиной из сарая вышла Настя.

— Настасья! — окликнул ее Савва Саввич. — Подь сюда!

Настя бросила на свекра быстрый взгляд, подошла ближе.

— Чего надо?

— Подержи мешок, пшеницы надо нагрести.

Поставив у крылечка корзину, Настя вошла следом за свекром в амбар, взяла мешок. Савва достал из сусека совок, повернулся к ней.

— Ты это где была вечерось-то, голуба, а? Молчишь, вертихвостка бессовестная, думаешь, я не видел тебя с Егоркой в соломе-то?

Савва шагнул к Насте, и в руках у него она увидела витой столбом кнут.

Но тут случилось то, чего никак не ожидал Савва Саввич. Тонкие черные брови Насти мгновенно сошлись у переносицы, и гневно вспыхнули глаза.

— Ты што, ударить хочешь? А ну-ка, тронь! Да я тебя, черта лысого… — Настя метнулась к двери, и в ту же минуту в руке у нее очутился тяжелый, с цепями из мелких витых колечек безмен, — я тебя так потяну по лысине, што и черепков не соберешь.

— Што ты, што ты, Христос с тобой, чего орешь-то на всю ограду?

— А чего мне бояться? Обманом меня заманили, да ишо тут мне поперек дороги встреваете? Што с Егором меня видел, так ишо приди посмотри, ежели любопытно. Любила Егора и любить буду, вот и весь мой сказ.

Заметив, что старик намеревается юркнуть в дверь, Настя загородила ее собою:

— Бежать хочешь? Нет, уж раз на то пошло, так я выскажу тебе все, что наболело у меня. Ты думал, што обманом меня взяли и смирюсь перед вами? Да кабы не Егор, я бы руки на себя наложила. Из-за него и живу, работаю на вас, проклятых! Недаром вас Шакалами кличут. Ишо вздумал совестить меня, а давно ли сам подходил ко мне ночью-то?! Забыл, как по лысине-то получил? Старичок богомольный! Смотри у меня, ежели вякнешь кому про Егора, так я тебе так напряду на косое веретено, што до смерти помнить будешь, кобель бесхвостый!

И пошла, но, уже выйдя из амбара, остановилась, зло посмотрела на побелевшего как мел старика, процедила с издевкой в голосе:

— Крестик-то небось новый купил? Эх ты, паскудник бессовестный, песок уж сыплется, а туда же, куда и конь с копытом.

Как громом пораженный, смотрел Савва в спину уходящей снохе.

— Господи боже мой!.. — чуть слышно прошептал он, бессильно опускаясь на подножие сусека. — Что же теперь делать-то? До какого сраму дожил, боже мой милостивый!.. Нажил сноху, чтоб ее громом убило! А ведь озлилась-то как, было ахнула безменом-то по башке. Да ладно, хоть никого поблизости не пригодилось, обесславила бы на весь поселок. Вот и поживи тут попробуй. Теперь совсем от рук отобьется. Ах ты, сучка проклятая, холера тебя забери! И что это за беда такая! Думаешь, как лучше, а оно вон как повернулось…

Но самое худшее было впереди. Это испытал Савва Саввич на следующий день.

Утром, когда Семен еще спал, а Макаровна на кухне готовила завтрак, Савва Саввич вышел на крыльцо, по-хозяйски огляделся вокруг. Всходило солнце, на крышах построек, на изгороди, на телегах и ступеньках крыльца чуть заметно белел первый инеек. Во дворах мычали коровы, брякали ведрами бабы, в ограде суетились поденщики. Они уже позавтракали в зимовье, запрягали лошадей в две телеги, куда усаживались бабы-поденщицы с серпами на плечах. Настя, отдельно от всех, сама запрягла рыжего иноходца в легонькую, на железном ходу пролетку, положила в нее мешок с харчами. Начиная догадываться, в чем дело, Савва Саввич со вздохом покачал головой и, вернувшись на веранду, опустился на стул.

А Настя, идя к дому, переговариваясь с поденщицами, смеялась чему-то. Поднявшись на веранду, она, не взглянув на свекра, прошла в дом и вскоре же вышла обратно со свертком постели в руках. Против свекра она остановилась и тоном приказа изрекла:

— На заимку еду к Егору, нечего мне тут околачиваться.

Крякнув с досады, Савва Саввич хотел что-то сказать, но так и остался с открытым ртом. Да и что ей скажешь теперь? Внутри его закипела злость, но он понимал, что возразить Насте уже не в силах. И только для того, чтобы сказать хоть что-нибудь, скосил глаза в сторону, задыхаясь от злобы, буркнул:

— Залоги там… боронить надо.

Настя, скаля белые как сахар зубы, улыбнулась и вконец доконала старика ответом:

— Заборо-оним. Егор сегодня же начнет… боронить…

— Штоб тебя волки разорвали, паскуда проклятая! — красный от бессильной ярости, ругался Савва Саввич, глядя вслед уходящей Насте. — Забрала волю-то, подлюга, да ишо и смеется, гадина ехидная. Бож-же мой, до чего я дожил на старости лет! Первым человеком был на всю станицу, с атаманом за ручку, весь поселок в руках держал, командовал, как хотел, а теперь, господи!.. Бабе поддался, стыд, позор!.. — Тут Савва Саввич заскрипел зубами, а пальцы его сами собой сжались в кулаки.

Из ограды следом за поденщиками тронулась Настя. Ограда опустела, в раскрытые ворота зашла соседская свинья и около большого амбара принялась пахать носом землю. А Савва Саввич все сидел, брызгая слюной, бормотал ругательства:

— Уехала, мерзавка, потаскушка несчастная! Ишо, чего доброго, разболтает там всем, паскуда! Вот до чего достукался ты, Савка, так тебе и надо, дураку старому! Дурак, дурак! — И, погрозив сам себе кулаком, Савва Саввич с ожесточением ухватился за бороду.

В это время на веранде появилась Макаровна. Поставив на стол кипящий самовар, она, видя, что старик чем-то расстроен, участливо спросила:

— Что с тобой, Саввич?

— Отвяжись! — зло выкрикнул Савва Саввич. — Пристала как банный лист, требуха свинячья, сучка.

Он вскочил со стула, пнул попавшего ему под ноги кота и, ругаясь, сбежал по ступенькам крыльца в опустевшую ограду.

Солнце уже приподнялось над сопками, через крыши амбаров заглянуло в ограду, косые лучи его ворвались на веранду, где. за чаем сидели Семен и Макаровна. На столе перед ними весело пофыркивал самовар, пар валил от горячих блинов. Семен посмотрел на отца, нервно шагающего взад и вперед по ограде, спросил, принимая от матери стакан с чаем:

— Чего это тятенька-то разволновался вроде?

— А бог его знает, — вздохнула Макаровна. — Обозлился чего-то. Сроду такой не бывал.

А Савва Саввич, чтобы хоть па ком-нибудь сорвать зло, схватил длинную суковатую палку и принялся дубасить ею соседскую свинью.

В это время Настя уже подъезжала к заимке, смотрела на елань, где работали поденщики Саввы Саввича, и там среди них уже увидела Егора.

Глава XV

Шакалова заимка. Ночь. Народу в зимовье полным-полно. Утомленные работой батраки Саввы Саввича и многочисленные поденщики спали вповалку на нарах, на полу, под нарами, а те, которым не хватило места в зимовье, забрались на чердак, под крышу, спали под открытым небом, в телегах, наложив в них сена.