Саунаг согласился. Только вот его комментарий, должно быть, обидел парня. Да и Вигнеру он показался не слишком учтивым. Впрочем, чего ждать от Саунага. У тебя, сынок, гляжу, аппетит разгорелся, сказал Саунаг, что ж, неплохо. Зачем довольствоваться четырьмя шестьюдесятью, если можно получить девять двадцать?

Домой Вигнер отправился за полночь. Как раз выпускали в море первые суда. Настроение было странное: какое-то томление, беспокойство, недовольство самим собой. Казалось, что-то важное осталось несделанным, но Вигнер никак не мог вспомнить, что именно. У склада сетей распил бутылку пива с двоюродным братом Вилисом Бриежкалном. Тебе судак не нужен, спросил он Вилиса. Эээ, ну его к черту, некогда возиться, отмахнулся Вилис, завтра поутру в Калининград за сетями ехать.

Он вышел из ворот. Под фонарем с криптоновой лампочкой лениво шелестела нежно-зеленая листва. С опушки леса доносилось верещанье земляного рака. Тишина почти осязаемая, плотная, текучая, как туман. И это еще больше будоражило. После нескончаемых окриков радиотелефона, шипенья, тиканья эхолота, после стука мотора и ритмичного плеска волн трудно было вжиться в тишину. Он все еще был перенасыщен звуками, тишина оглушила его.

На пустынной улице встретил Элфриду. В двенадцать у нее кончалась смена. А, это ты, усмехнулась Элфрида, ну подойди, возьми меня под руку, в такой вечер женщине худо одной. Шутки ради он собрался взять ее под локоть, но Элфрида повернулась, и вышло так, что он неуклюже обнял ее спину. Ого, огромные груди Элфриды всколыхнулись от смеха. Дыхание у нее было свежее, жаркое… А знаешь, один судак все же завалился за ящики, сказал он, открывая портфель. Когда Элфрида взяла в руки судака, тот начал биться. Элфрида жила неподалеку. Он донес судака до калитки. Дальше все разыграли, как по нотам. Около трех ночи мать Элфриды, прошаркав по коридору к нужнику, на обратном пути остановилась под дверью дочериной комнаты и спросила: не спишь, дочь? Чем там занимаешься? Элфрида прикрыла ему рот ладонью и потушила свет…

…Выбежав на улицу, Вигнер машинально взглянул на часы. Пять часов тридцать четыре минуты. Щебетали птицы. У Эдвина Брузиса не заводился мотоцикл, он со злостью пинал педаль, обзывая нехорошими словами свой капризный драндулет. Неужели впрямь перевернулся, спросил Вигнер. Да, ответил Эдвин, в квадрате 251. В чем дело, спросил Вигнер. Спроси чего полегче. Мотоцикл затарахтел, пыхнув вонючим дымом. Они помчались в порт.

Иногда капитан Саунаг рассуждал так: эх, если бы все тралы сшить в один, получилась бы сетка, в которой, как детский мячик, уместился шар земной. О большой рыбе мечтает каждый. В моря и океаны под разными флагами выходят все новые суда. Рыболовецкие флотилии растут не по дням, а по часам. На промысел теперь отправляются за тысячи миль. Придумывают все более хитроумные, изощренные способы лова. Гигантские плавучие фабрики без передышки перекачивают в трюмы рыбу, потрошат ее, наполняют ею консервные банки, засаливают, замораживают все, что способно плавать и двигаться в царстве Нептуна. Море — громадная кормушка, нескончаемый рог изобилия. Но чтобы подобраться к нему, нужны сноровка и находчивость. Слабаков и недоумков норовят оттеснить, тем достаются остатки да оскребки. И еще капитан Саунаг рассуждал так: эх, все это глупые россказни, будто рыбы становится меньше. Одна-единственная особь трески в каждый нерест мечет миллионы икринок. Человек вылавливает сущий пустяк в сравнении с тем, что сама рыба поедает. Чтобы молодь лучше росла, морские угодья необходимо прореживать, как прореживают сахарную свеклу.

В иерархии океанских и морских рыболовецких судов МСТБ-99, вне всяких сомнений, мелкая сошка. По правде сказать, его и судном не назовешь. Стальная моторная лодка для прибрежного лова. 19,85 регистровых тонн. Длина 13 м, ширина 4,27 м, осадка 1,7 м. Как шутят ребята: ванночка с гребным винтом.

В 2.05, когда на борту появился моринспектор Киршбаум, судно было готово к отплытию. Оба бака залиты горючим, примерно 1600 литров. В бочке бултыхалось 100 литров масла. В трюме находился следующий груз: 40 пустых ящиков для рыбы и 26 ящиков со льдом, каждый весом килограммов на пятьдесят. Кроме того, в ахтерпике лежали два запасных трала и пара запасных траловых досок от 90 до 100 кг каждая, а также кое-какая оснастка до 150 кг. Трюм закрывался обитой жестью тяжелой деревянной крышкой. На палубе было сложено примерно 30 пустых ящиков. На корме — трал для салаки и еще один трал для бельдюги. На своих местах находился спасательный инвентарь: плот, четыре спасательных круга и четыре пояса.

При осмотре Киршбаум в очередной раз напомнил Саунагу, что, если подойти со всей строгостью, он не имеет права выпускать в море девяносто девятый, поскольку в точке соединения траловой лебедки с двигателем мягкоплавкий штырь безопасности по-прежнему заменен стальным болтом. Саунаг в характерной для него шутливой манере ответил, что хоть он согласен, не всегда тугой штырь лучше мягкого, однако лично он пока ничем помочь не может, хе-хе, коль скоро механики во время капитального ремонта нужный штырь не потрудились вставить.

Саунаг считал прибрежный лов баловством и относился к нему соответственно. Не скрывал досады, был желчен, чаще флегматичен. Велика важность — ползать по заливу! После тех уловов, что выгребали на самых знаменитых банках мира. В конце концов, никто не вправе требовать, чтобы он, капитан среднего рыболовецкого траулера, принимал всерьез эту рыбалку за третьей мелью. Тогдашнее понижение в должности, смещение со своего поста, не давало покоя Саунагу. Да и жена постоянно подзуживала. Они жили в полном довольстве, в собственном доме с прекрасным садом камней, были у них две дочери, автомобиль, цветной телевизор, было все, что возможно пожелать. И у самих, и у детей. Но жену это не радовало. Ее не покидали подозрения, что у других есть что-то такое, чего у них нет или — не дай бог — лучше, чем у них. Во всем остальном они отлично понимали друг друга и только вот из-за подобной ерунды ссорились и бранились: Бывало, не успеет Саунаг порог переступить, уж она спешит сообщить: слыхал, Жейдур воротился из дальнего плавания! (И это лишний раз служило напоминанием: а тебя не пускают.) Осис в этом месяце больше всех заработал. (С тобой уже никто не считается!) Олини покупают «Жигули-люкс», старую машину, говорят, продавать не станут, обе оставят себе. (Живут же люди!)

Ленью никто его не попрекал. Даже первую пару штанов, перед тем как пойти в школу, Саунаг купил на собственные деньги. А в вечернюю школу ездил на своем мотоцикле. Это было в маленьком городке Видземе. Там-то впервые и услышал рассказы о баснословных рыбацких заработках. Нет, не настолько Саунаг был наивен, чтобы поверить, будто в дальних морях деньги волной забрасывает на палубу. Но, если не валять дурака, в море можно больше зашибать, чем на суше. И зашибал. Эх, как помнились те времена, когда за получкой отправлялся с чемоданчиком: кассирша выкладывала перед ним кипы пачек старых дореформенных купюр.

Споткнулся он на пустяке. Придрался моринспектор, его сняли со среднего, перевели на МСТБ-99. Ясное дело, был не без вины, но все это мелочи. Жизнь не партия шахмат, где можно обдумать десять ходов наперед. Хотел сделать как лучше, ан вышло наоборот. Э-эх, ангелы живут на небесах, а рыбу промышляют люди грешные!

Рыба здорово тогда шла, вкалывали почем зря. Без передыху, днем и ночью. А старичье на плавбазе тянуло резину, едва поспевали принимать половину улова. То и дело звучала команда: лов прекратить. Как будто за тридевять морей они тащились киселя хлебать. Не в силах смириться с таким разгильдяйством, он продолжал лов. Надеялся, как-то удастся сбыть рыбу. Ах ты, господи, и чего только ему не пытались пришить: засорение вод, истребление фауны, несоблюдение правил лова, пренебрежение общественными интересами. Его фамилию затаскали по разным решениям и протоколам собраний, отчетам и газетным полосам. Его не просто наказали, наказали, чтобы другим было неповадно. Ох, как он тогда загремел. Что поделаешь, такова «селяви».