Можно привести еще немало фактов того, что в народе копились знания, которые так или иначе вошли потом в зоологическую науку. И очень возможно, что без этих знаний не появился бы в эпоху Возрождения великий ученый того времени Конрад Геснер.

Автор уникальной зоологической энциклопедии, К. Геснер, конечно, тоже не избежал ошибок своего времени. Мы уже говорили об этом. Мало того, Геснер даже усугубил, то есть как бы узаконил, ошибки и легенды, существовавшие ранее. Например, о легендарных гусях он пишет уже более подробно, называя их «Бернакальскими гусями», и со слов некоего Геральдуса рассказывает о них. Этот гусь, оказывается, вырастает на обломках сосны, носящейся по морским волнам. Сначала будущие гуси похожи на капельки смолы. Потом вырастают, прикрепляются клювами к сосне и «выделяют», ради безопасности, твердую скорлупу. Там, в этой скорлупе, они растут, оперяются и, наконец, отваливаются от дерева и начинают плавать.

Другой образец творчества Геснера: «В аисте нас удивляет его природный ум и благоразумие, чувство справедливости и благодарности, умеренность и естественное его расположение к другим птицам».

Однако далеко не все у Геснера состоит из подобных описаний. В книге есть и точные факты, особенно ценны они потому, что рассказывает Геснер не только о хорошо уже знакомых птицах, но и о попугаях, страусах и других экзотических птицах, которых в Европе тогда знали очень мало.

Геснер впервые после Плиния создал зоологическую энциклопедию, жившую много лет. И еще: значение его труда не исчерпывается собранными фактами — огромная заслуга его и в том, что он писал для широкой публики. Геснер стремился пробудить в своих читателях «вкус к Аристотелю-натуралисту, дать более или менее точное представление об общем облике и строении различных животных, отграничить установленные об их жизни и нравах факты от циркулирующих среди публики басен и предрассудков», писал профессор В. В. Лункевич. А то, что Геснеру не всегда удавалось это сделать, — не его вина, это дань времени.

Современник Геснера итальянский натуралист Улис Альдрованди (1522–1605), тоже в какой-то степени занимавшийся птицами (он, например, описал отсутствующих у Геснера птиц-носорогов, перцеяда, райскую птицу, дал рисунки и описания скелетов некоторых птиц, описал мускулатуру птиц), был фактически последним энциклопедистом: в это время уже появляются специалисты в отдельных областях зоологии, и в частности в орнитологии.

Одним из первых в мире орнитологов был французский натуралист Пьер Белон (1518–1564) — автор «Естественной истории птиц». Он много путешествовал и наблюдал за птицами в природе. Поэтому он достаточно достоверно рассказывает в своей книге о поведении птиц. Белон занимался анатомией — вскрыл более 200 видов пернатых и дал достаточно полное для своего времени описание их строения. Он говорит и об инстинктах и о размножении, отдельные виды он разделяет на хищных, водоплавающих, певчих, куриных, береговых и так далее — иными словами, пытается их некоторым образом классифицировать или систематизировать.

Геснер располагал материал по алфавитному принципу: он считал, что в систематике царит такая путаница, что лучше пока ничего не трогать. Геснер был прав, хотя Белон уже имел о систематике достаточно верное представление. И не случайно в эти времена (как и в более ранние и в более поздние) зоологи, наряду с описанием самих птиц, с изучением их жизни и анатомического строения, искали возможность систематизировать их. (Конечно, поиски системы относились не только к птицам, а вообще ко всем животным, но нас сейчас интересуют только птицы, и говорить мы будем только о них.)

Поиски системы велись упорно. Аристотель положил начало, но он сделал лишь первый, хотя и решительный шаг. Накопление знаний, накопление фактов, постоянное выявление новых объектов все настойчивее требовало более полной и точной системы. Поиски ее велись упорно и настойчиво. И тут, конечно, не обходилось без курьезов. Так, например, Шарль Бонэ, натуралист, живший в XVIII веке, разделил птиц на три группы: птицы, живущие на воде и вне воды, водные птицы и… летающие рыбы. (Они хоть и рыбы, но летают, как птицы, — значит, все-таки птицы.) А страус не летает, значит, к птицам отнесен быть не может. И Бонэ относит его к «четвероногим».

Но в общем-то разработка систематики животных шла непрерывно, шла с разными отступлениями, иногда делала шаги в сторону, однако неуклонно продвигалась вперед. И вот наступило время ее торжества — появился Карл Линней.

Это был великий перелом в биологической науке. Именно с этого момента стало возможным изучать животный мир нашей планеты по-настоящему. Конечно, ошибки были и позже, есть они, очевидно, и сейчас, наверное, не обойтись без них и в будущем. Но это уже частности.

Линней описал не так уж много животных — около 4200. Вспомним, что в списке Аристотеля 454 названия. У Линнея этот список лишь в девять раз длиннее. Получается, что в течение двух тысяч лет в среднем за столетие открывали по 40–50 животных. Но это, конечно, не так. Сейчас известно, что Линней по каким-то причинам опустил многих животных, которых знал. Он почему-то пренебрег даже такими, которые жили в его родной Швеции.

Мало того, Линней искусственно объединил самых разных животных по внешнему виду или каким-то формальным признакам. Порочность такого объединения доказал Ч. Дарвин, взявший за основу не внешние признаки и сходство, а происхождение. И тем не менее именно после появления системы Линнея список известных науке животных стал расти со сказочной быстротой. Лучшая часть линнеевской классификации стала основой основ всех зоологических работ.

Итак, заслуга Линнея не в том, что он описал какое-то количество животных и растений (кстати, в ботанике он сделал гораздо больше, чем в зоологии, и поэтому именовался «князем ботаников»), а в том, что он ввел в обиход науки знаменитую бинарную номенклатуру, которая до сих пор является основой систематики.

Система Линнея в принципе сводится к следующему. До него все животные или растения имели название, состоящее из одного слова. Причем имя часто было «незаконным»: один натуралист называл это животное или растение так, другой — иначе, в одной стране произносилось название по-одному, в другой — по-другому, многие животные и растения вообще не имели названий или носили народные, часто местные, а то и просто случайные названия. Но даже если животные и назывались правильно и все натуралисты соглашались с этим, все равно царила путаница и неопределенность. Например, дрозд. Он так и назывался. Но о каком дрозде идет речь — черном, певчем, дерябе, рябиннике? Ведь все они дрозды. Но эти дрозды отличаются друг от друга и внешне, и по образу жизни. И о каком дрозде идет речь в какой-то работе натуралиста — не ясно. Другой пример — синицы. Их еще больше: есть большая, московка, гаичка, белая лазоревка, просто лазоревка и так далее. Так вот Линней предложил называть не просто дроздов — дроздами, а синиц — синицами. Он предложил дать животным «имя» и «фамилию».

Синицы — название рода, то есть «фамилия» (по-латыни «род» так и будет «фамилия»). «Фамилия» синицы — Парус. Все синицы имеют фамилию Парус. А имя у каждой свое. Большая синица имеет «имя» (его ей дал опять-таки Линней) майор, то есть большая. Это видовое название. Теперь уже большую синицу не спутаешь с другой: по фамилии она Парус, как и другие, а имя у нее собственное — майор. А к этому часто добавляют имя ученого, впервые описавшего животное, и год, когда это произошло. Так, наша большая синица имеет официальное, то есть научное, название Парус майор Линнея 1758. Московка имеет ту же «фамилию». И так как она тоже описана Линнеем, то полностью ее название звучит так: Парус атер Линнея 1778. (Кстати, в современной орнитологической номенклатуре имеется около 170 видов птиц, описанных Линнеем.)

Белая лазоревка была впервые описана русским зоологом и путешественником академиком П. Палласом. Поэтому ее называют так: Парус куанус Паллас 1770. Натуралистам достаточно «имени» и «фамилии», чтобы знать, о каком животном идет речь. Например, ястреб-тетеревятник или ястреб-перепелятник, ворона черная или ворона серая.