- Он что-то подозревает?

- Не думаю! - покачал головой Макрон. - Он как старый волк, который чувствует засаду, но не видит ее.

- А легионы... - простонал Тиберий. - Ты уверен в наших с тобой легионах?

- Конечно! - невозмутимо отозвался Макрон. - Если только...

Что только?!

- Сеян не пообещает им после заседания большую награду, чем ты. Хотя, думаю, до этого дело не дойдет. Я не собираюсь выпускать его из курии. Но для того, чтобы сенаторы согласились на его арест, мне нужны веские доказательства...

- Будут тебе доказательства! - пробормотал Тиберий, садясь за стол и беря чистый лист пергамента.

«Отцы-сенаторы! - вывел он своим размашистым почерком и задумался, искоса поглядывая на Макрона, терпеливо дожидавшегося у входа. - Хоть я и не вижу сейчас вас, но чувствую, что все вы внимаете каждому моему слову. Сообщение, которое вам предстоит выслушать, быть может, кого-то повергнет в трепет, кого-то в недоумение, третьих просто ошеломит, но уверен, что всех вас после этого прочтения, объединит справедливый гнев и искренняя тревога за судьбу отечества, за очаги и могилы наших 30 предков».

«Продажные твари! - покрывая лист пергамента торопливыми строчками, думал Тиберий о сенаторах, - Хотел бы я знать, как вы будете вести себя, зная, что за дверями курии стоят вооруженные люди Сеяна!»

Движения его замедлились. Он уже не так уверенно водил стилем. Страх сковывал его движения. Только теперь император понял, в какую опасную игру он пустился играть с префектом претория.

Через пять минут стиль в его пальцах снова стал проворным, на губах появилась мстительная усмешка. Тиберий на миг представил лицо Сеяна, когда тот будет слышать эти строки.

«А теперь, отцы-сенаторы, я перехожу к злодеянию Сеяна, вобравшее в себя все пороки, которые только существуют на земле...»

Вскоре страх с новой силой сковал его мысли. Император выдавливал из себя какие-то неубедительные, бессвязные фразы: о своей несчастной судьбе, одиночестве, предательстве единственного друга, которого он видел в Сеяне.

Конец послания оказался и вовсе жалким и несуразным.

«Умоляю вас, отцы-сенаторы, прислать за мной, одиноким стариком, кого-нибудь из новых консулов, чтобы он доставил меня в сенат под какой-ни есть вооруженной охраной, чтобы я мог повторить все то, что вы только что слышали, глядя прямо в глаза Сеяну, которого заклинаю немедленно провозгласить врагом отечества...»

Скрепив послание своей личной печатью с изображением Августа, император протянул его Макрону и заискивающе заглянул ему в глаза.

- Ведь ты... вернешься, правда? - запинаясь, спросил он.

Макрон не ответил. Поклонился и вышел.

Покачиваясь, Тиберий вернулся за стол, обхватил виски обеими руками.

«Почему он промолчал? - вдруг подумал он. - Почему не ответил?»

Вызвав Валента, спросил, нельзя ли вернуть Макрона. Тот удивленно взглянул на него и ответил, что Макрон, не мешкая, сел в парусник и отплыл с острова.

«Все пропало! - ужаснулся император. - Это мое послание… Надо было написать его совсем по-другому! Не торопясь, зажигая сенаторов против Сеяна каждым моим словом!

Что же теперь будет?»

Неожиданно он схватил Валента за плечо и, притягивая к себе, торопливо зашептал:

- Надо немедленно послать кого-нибудь следом за Макроном!

Валент с сомнением покачал головой.

- Тогда, - еще быстрее зашептал Тиберий, - направь гонца в мой Палатинский  дворец. Пусть накормят проклятого Друза, оденут, и, если Сеян вздумает поднять против меня войско, проведут по Риму, как главнокомандующего. Все-таки, в нем кровь Германика... Далее, сейчас же подготовить несколько кораблей, чтобы я, в случае опасности мог отплыть к сирийским легионам... И прикажи немедленно сообщить о решении сената световыми сигналами из Рима! Заставь наблюдать за ними самого зоркого твоего человека. Впрочем, нет! Я сам буду наблюдать за ними...

IX Храм Согласия медленно заполнялся сенаторами.

Войдя в него вместе с Титианом, Макрон, придержал старого друга за локоть и напомнил:

- Не упусти момент, возьми слово тотчас, как новые консулы закончат свои речи!

Иначе все пропало.

Сенатор кивнул, понимая, что если Сеяну при обсуждении второго вопроса заседания удастся добиться права на трибунскую власть, то префект претория не только формально, но и фактически сделается императором.

Новые консулы - Домиций Агенобарб и Луций Камилл заняли два кресла с перекрещивающимися ножками посреди залы.

Запаздывающие сенаторы рассаживались кто, где хотел, переглядываясь и спрашивая друг у друга: «Где Сеян?»

Наконец, появился префект претория.

Изрядно располневший за последнее время, с надменным, непроницаемым лицом, он проворчал, усаживаясь на лучшее место:

- Что за жизнь - не спи, не ешь, все старайся на благо отечества...

И дал знак глашатаю призвать всех к тишине. Как только сенаторы замолчали, Сеян кивнул Домицию Агенобарбу. Тот, взяв в руки навощенную дощечку с написанной на ней хвалебной речью в адрес Тиберия, принялся зачитывать ее, обращаясь к Сеяну.

Префект претория кивал каждому слову, одобрительно посматривая на консула, когда вместо полного имени Тиберия звучало просто «принцепс» или «император».

Когда Агенобарб закончив, поклонился Сеяну, и дошла очередь до eго коллеги по консульству, префект претория, взглянув на стоящую в углу клепсидру, нетерпеливо бросил:

- Давай, Камилл, только живее, можешь опустить некоторые места!

Макрон перехватил брошенный на него взгляд Титиния и одобряюще улыбнулся. Для убедительности погрозил пальцем и сделал вид, что сдувает с ладони крошечный предмет. Титиний сразу понял, что имеет в виду Макрон, вздохнул и перевел глаза на запинающегося Луция Камилла.

Наконец, закончил и второй консул.

Пора было приступать к главной части заседания.

Перебросившись несколькими словами с Камиллом, Агенобарб поднялся с кресла, и торжественно начал;

- Для блага, римского народа обращаюсь я к вам, отцы-сенаторы с предложением…

- Консул, спроси! - остановил его крик с задних скамей, и Макрон с замершим сердцем увидел, как поднимается со своего места бледный, как паросский мрамор Титиний.

- Что случилось? - проворчал Сеян, давая знак консулу подождать.

- Дело государственной важности! - поднимая письмо Тиберия, прокричал Титиний.

- Какое еще дело?

- Послание императора!

- Ну, так прочтешь его после того, как мы обсудим уже начатый вопрос! ~ разрешая сенатору сесть, усмехнулся Сеян.

- Но оно касается именно этого вопроса! - в отчаянии оглянувшись на Макрона, выкрикнул Титиний, и Макрон, делая шаг вперед добавил:

- И тебя!

- Ну, хорошо, хорошо! - увидев своего офицера, согласился Сеян. - Только побыстрей, опуская некоторые места!

Титиний, словно боясь, что его остановят, вышел на середину зала и, держа письмо императора, будто самую драгоценную гемму своей коллекции, торжественно начал:

«Отцы-сенаторы! Хоть я и не вижу сейчас вас, но чувствую, что все вы внимаете каждому моему слову...»

Мертвая тишина воцарилась в храме. Затаив дыхание секаторы слушали слезные заверения Тиберия, что именно Сеян отравив сначала Германика, а затем и Друза, лишил римский народ своего любимца и уважаемого полководца, а его, несчастнейшего из всех отцов на земле - двух сыновей.

С каждым новым словом лицо пораженного Сеяна наливалось кровью. На него было страшно смотреть. Неожиданно он побледнел, вскочил со своего места, и поднял руку, словно говоря:

«Стойте! Доколе же вы будете, отцы-сенаторы, слушать этот жалкий лепет, этот бред сумасшедшего старика?»

Но вокруг него были чужие - гневные, мстительные, насмешливые лица еще вчера покорных, но на самом деле, всегда страшных и непонятных ему патрициев. Каждый из них внимал словам императора с таким вниманием и благоговени ем, словно это была блестящая речь Цицерона или входящего в моду Сенеки!

Сеян уронил руку и бессильно опустился на лавку, закрыв глаза. Весь сенат был настроен против него. Но когда? Кем?!