— Конечно, Совет надо! — крикнул с правого конца скамьи Афоня-пастух.

От другого конца скамьи загудел Панфил:

— Вестимо, Совет… Чего еще ждать?

Закричали другие фронтовики, окружавшие стол:

— Совет выбирать!

— Сове-ет!..

Староста подошел к столу, переждал шум и тихо спросил Фому:

— А ты, Фома Ефимыч, имеешь какую-нибудь бумажку?.. А то ведь неладно выходит, паря…

— Бумажку?! — воскликнул Фома и полез за пазуху. — А это что? — торжественно развернул он перед мужиками помятую бумагу с печатями. — Вот, товарищи… мандат!.. Инструкция! Нате, читайте!.. Пусть не думает Филипп Кузьмич, дескать, Советская власть по беззаконию идет! Не-ет!.. Есть закон и у нас… вот!..

Сквозь толпу к столу протискался Панфил, взял из рук Фомы бумажку и при напряженной тишине стал читать:

— «Чулымский совдеп… Двадцать первого декабря тысяча девятьсот семнадцатого года… номер шестнадцатый… Мандат… Сей мандат выдан товарищу Фоме Лыкову… в том… что Чулымский совдеп препровождает сего товарища на родину… по месту жительства деревни Белокудриной… для организации революционного порядка… и Советской власти на местах… в чем и уполномочивает его безотлагательно произвести выборы… от населения… в Белокудринский сельский совдеп… по усмотрению количества самого местного населения… которому поручается полная власть на местах… по декретам Совета Народных Комиссаров… Председатель Чулымского уездного совдепа Лукьянов, секретарь Кукин».

— Вот это да-а! — пропел высоким голосом Сеня Семиколенный, закатывая глаза. — Это тебе не волостные управители, Якуня-Ваня!

Панфил добавил:

— Фамилии на бумаге… подписаны и пропечатаны буквами… и печатка есть…

Со скамьи вскочил кудлатый Афоня и, хромая, затоптался на месте, закричал:

— Вот это власть!.. Вот такую нам и надо, мать честна!..

— Отчебучили, Якуня-Ваня! — звонко заливался Семиколенный. — Перешли, видно, козыри… в наши собственные руки!..

Фома крикнул к двери, через головы мужиков:

— Ну как, товарищи?.. Совет выбирать?.. Или при старой власти остаетесь?

— Совет! — закричали солдаты и парни. — Выбирать!..

— Совет!..

Старики и богатеи зашумели:

— Куда же комитет-то?

— Повременить бы надо…

— Филиппа Кузьмича оставить…

— Повременить!..

Зашарашились, заволновались мужики.

Старались перекричать друг друга:

— Сове-ет!

— Оста-ви-ить!..

Дед Степан рубил воздух трубкой и, надрываясь, кричал:

— Мошенство это, мошенство!.. Совет надо, Совет!..

Фронтовики повскакали со скамей. Вместе с молодыми ребятами заглушали голоса стариков:

— Совет выбирать!.. Совет!..

Фома переждал шум и крикнул:

— По большинству голосов… Все за Совет!..

Он поправил бомбу, висевшую у него на ремне, и опять крикнул:

— Довольно, товарищи!.. Ясно!.. Называйте фамилии депутатов в Совет…

Опять разноголосо и надсадно закричали мужики, перебивая друг друга:

— Федора Глухова!

— Ивана Теркина!

— Фому!

— Панфила!

— Валежникова!..

— Рябцова старика!.. Рябцова!

— Не надо старика. Молодого пиши!

— Правильно! Андрейку Рябцова надо…

— Андрейку!.. Андрейку!..

Фома записывал на бумажке фамилии. А мужики выкрикивали:

— Маркела-кузнеца не забудь, Фома Ефимыч!

— Теркина!

В углу чей-то тоненький голос, словно кукушка, звонко и настойчиво куковал:

— Гукова!.. Дедушку Гукова!.. Гукова!..

И так же настойчиво, но хрипло и злобно, другой голос возражал:

— К жабе твоего Гукова! К жабе!.. К жабе!..

Фронтовики кричали:

— Теркина!

— Глухова!

— Кузьму-солдат а!

Дегтярник Панфил на весь дом гудел:

— Фом-у! Фом-му-у…

Кто-то задорно крикнул:

— Клешнина!

И так же задорно и запальчиво запротестовало сразу несколько голосов:

— А-а!.. Опять куманьков…

— Доло-о-ой!

Фронтовики сдерживали бушующих мужиков и дружными голосами покрывали галдеж толпы:

— Теркина!.. Глухова!.. Фом-му-у-у!

— Мельника Авдея Максимычаа-а!..

— Панфила-а!

— Фо-м-у!

— Товарищи! — надрываясь, кричал Фома. — Довольно! Товарищи!..

С трудом установив порядок, он стал разъяснять:

— Что же это, товарищи? Ну, разве это дело? Называете Дормидонта Дорофеича Гукова!. А не знаете, кто такой Гуков? Богатей, кулак и буржуйский прихвостень… Или Валежникова взять — опять же богатей и буржуйский соглашатель… из старого комитета…

Побагровевший староста перебил Фому:

— Да мы ведь ничего и не делали… в комитете-то… Что ты лаешься-то? Чем я тебе досадил?..

— Все равно! — оборвал его Фома, взмахивая рукой. — С буржуями соглашались? Против рабочих шли? Значит, против Советской власти шли. Потому и отстраняем вас!..

— Отстранить! — закричали фронтовики. — Отстранить!..

Фома командовал, размахивая руками:

— И Гукова отстранить!.. И Степана Рябцова… потому — пьяница!

— Кто? Я-то пьяница?! — взвизгнул через дверь из кухни Рябцов. — Я пьяница? А твой отец, Фома Ефимыч, тверезый?.. А?.. Тверезый твой отец, Фома Ефимыч? А?

Фома рявкнул:

— Осади старик!.. Я своего отца не выставляю! Пьяницам не место…

— А ты меня поил? — визжал лысенький Рябцов, прорываясь из кухни в комнату. — Ты меня поил, Фома Ефимыч?! А? Поил ты меня?.. Говори!.. Поил?..

— Отстранить! — кричали мужики и отталкивали Рябцова назад, в кухню. — Не лезь, старик!..

— Отстранить!..

— Андрея надо…

— Отстранить!..

Конопатый мужик Юрыгин, вечный должник Рябцова за ханжу, кричал, вступаясь за Рябцова:

— Не трожь старика!.. Тебе говорят, не трожь! В морду дам!

Юрыгина поддержали богачи-кержаки, стоявшие около старосты:

— Нельзя так со старым человеком…

— Что делают!.. Что делают!..

— Гре-ех!

— Нельзя!..

А фронтовики и молодежь свое орали:

— Отстрани-и-ить!

Толпа готова была кинуться в свалку.

Потрясая над головами мужиков кулаками, а голосом покрывая шум, Фома надсадно и зычно загремел:

— Это же полная контра! Кулачье хочет саботаж сделать, товарищи… они срыв нам делают!.. Я прошу к порядку!.. Вот, товарищи… сами видите, что они делают! Нельзя выбирать в Совет богатеев и пьяниц… Советская власть для бедноты существует… и для тех, которые из середних мужиков… Вот!.. Давайте поднимайте руки — кто за кого.

Фома начал называть фамилии из списка, просил поднимать руки.

Дойдя до фамилии мельника Авдея Максимыча, он запнулся. Подумал. Потом заговорил:

— Вот, товарищи… не знаю, как быть с Авдей Максимычем… Хороший человек… ну, все-таки имеет свою мельницу.

— Дозвольте, Фома Ефимыч, сказать! — мягко заговорил мельник.

— Говори, Авдей Максимыч.

— Прошу вас, братцы, — обратился мельник с улыбочкой к окружавшим его мужикам. — Ослобоните старика… Хоть сказано в писании: несть бо власти, аще не от бога… существующие же власти от бога установлены… Посему противящийся власти — противится божию установлению… Но только старый я, братцы… Опять же с ветром дело имею… для общества!.. Ослобоните…

Фома поддержал мельника:

— Правильно, товарищи… Можно уважить Авдей Максимыча — освободить… Пусть мелет зерно новой власти…

— Правильно! — крикнуло несколько голосов. — Уважить старика!..

Фома, обтирая рукавом шинели пот с лица, глядел в бумажку и говорил:

— Вот, товарищи… По большинству голосов выходит… выбраны в Совет граждане Фома Лыков, Панфил Комаров, Маркел Власов, Кузьма Окунев, Андрей Рябцов, Иван Теркин, Федор Глухов. Значит, из списка выключаются, как контра и саботаж… староста Валежников и кулак Гуков и, кроме того, выключается за пьянство Рябцов-старик.

Фома взял со стола свою папаху, надел на черные кудри и торжественно объявил:

— Собрание окончено, товарищи!.. Можете расходиться по домам.

Опять зашарашились и загалдели мужики, теснясь к дверям кухни:

— Вот это дело, мать честна!