Рассказывали прибывшие, что пробовали партизаны брать церковь приступом, но потеряли несколько человек ранеными и теперь, окружив церковную площадь, день и ночь караулили запершихся беляков и ждали добровольной их сдачи. Офицеры все время отстреливались с колокольни из винтовок и из пулемета. А из города приказывали взять их живьем и доставить в чека. Осада церкви продолжалась уже почти неделю. Руководил ею знакомый белокудринцам Капустин. А помощником у него состоял Павел Ширяев.

Передавали вернувшиеся мужики и о том, что в Чумалове готовились к волостному съезду Советов: приспосабливали для съезда помещение школы, готовили квартиры для депутатов.

Белокудринские партизаны и разоренные мужики опять от утренней зари и до глубоких вечерних потемок пластались в работе, восстанавливая свои разоренные гнезда и устраиваясь на новых местах; а вечерами собирались в дом Валежникова, где помещался теперь ревком и жили две семьи — Панфила Комарова и Никитки Солонца. Обсуждали мужики план борьбы со своей деревенской разрухой, намечали кандидатов в сельский Совет и на волостной съезд.

А бабы, кончив дневную работу, бегали вечерами по деревне из дома в дом, укромно собирались по две и по три и подолгу шушукались. Больше всех суетились Маланья и Параська. Им помогали Акуля, Анфиса, Секлеша и Лиза Фокина.

Глядя на них, мужики тревожились;

— Опять чего-то суетятся бабы.

— И девки с ними.

— Бегают, язви их, собрания у них какие-то тайные.

— Как бы опять чего не вышло!..

Другие успокаивали;

— Так это они…

— Теперь не пойдут на дурь…

— Маланья коноводит…

В день выборов со всей деревни потянулись бабы в дом Валежникова. Сбились в переднюю комнату — все в одну кучу. Пока обсуждалась повестка, бабы таинственно молчали. Изредка перешептывались:

— Смотрите не сдавайте…

— Чего уж… Знамо, не уступим…

И лишь только хотел Панфил начать речь о выборах сельсовета, как из толпы баб вышла Маланья и, обращаясь к нему, потребовала:

— Дай-кось, Панфил, высказать…

— Постой, — остановил ее Панфил, — спервоначалу я докладывать буду. Потом высказывать будете.

— Я от всех баб требую, — решительно заявила Маланья, повышая голос и сдвигая шапку со лба к затылку.

— Чего надо-то вам? — с досадой спросил Панфил.

Маланья поняла его слова как разрешение и, обращаясь уже ко всем мужикам, заговорила:

— Вот, мужики… Настрадались мы… вместе с вами… Теперь требуем… чтобы выбирать на съезд и от нас, от баб. Вот… весь наш сказ. А не согласитесь, не дадим — не дадим выбирать.

— И в волость не пустим! — закричали бабы, поддерживая Маланью.

— Не дадим!

— Не пустим!..

Панфил растерянно смотрел на кричавших баб и говорил, запинаясь:

— Да разве мы против? Вся наша большевистская партия за женщин… Что ж тут такого? Чего шуметь?

Он повернулся к коммунистам и партизанам, сидевшим вокруг стола:

— Как вы, товарищи?

— Пусть назначают, — заговорили мужики. — Кто ж им мешает?

— Мы не против. Только надо бы после…

Панфил повернулся к бабам:

— Может, повремените? Когда в конце собрания от себя будем выбирать депутатов, тогда и от вас. Такой порядок.

Бабы снова загалдели:

— Не хотим после…

— Сейчас!..

Панфил подумал, почесал за ухом и, взмахнув рукой, крикнул:

— Ладно! Назначайте фамилии…

— А сколько от нас будет? — спросила Маланья.

— Можете назначить двух или трех, — ответил Панфил.

Никишка Солонец, писавший протокол, схватил председателя за рукав:

— Постой, Панфил Герасимыч!.. От нашей деревни всего-то пять депутатов требуется. Инструкция ведь из уезда…

— Ладно, — досадливо отмахнулся Панфил. — Пять выберем от мужиков… и трех от баб. Подумаешь, большое дело… пять ли, восемь ли…

— Правильно! — отозвались со всех сторон партизаны.

— Не в этом дело…

— Правильно!..

Панфил обернулся к бабам, сгрудившимся перед столом:

— Назначайте, бабы! Можете трех…

Повторяя одни и те же имена, бабы закричали:

— Маланью!

— Параську Афонину!

— Анфису Арбузову!

Панфил опять взмахнул рукой:

— Ладно!.. Я голосовать буду. Приступаем…

Он обвел глазами стоявших и сидевших мужиков и сказал:

— Прошу и мужиков… чтобы все голосовали…

Затем особенно торжественно обратился к собранию:

— Кто за Маланью Семиколенную… за Прасковью Пулкову… за Анфису Арбузову… чтобы выбрать их на первый чумаловский волостной съезд Советов… прошу поднять руки!

Сплошным частоколом взлетели над головами руки мужиков и баб. Панфил посмотрел через головы в дверь, ведущую в соседнюю комнату, и спросил:

— А там как? Голосуют? Все?

Из соседней комнаты ответили:

— Голосуют!

— Все подняли!

Панфил опять обернулся к бабам и, улыбаясь, сказал:

— Ну, вот… и выбрали от вас! Можете быть в полном покое.

— Когда выезжать в волость-то? — спросила Маланья.

— В четверг выезжать, — ответил Панфил. — Через три дня.

Подвязывая платки, бабы повертывались спинами к столу и проталкивались сквозь толпу мужиков к выходу.

— Постойте! — пробовал остановить их Панфил. — Теперь от мужиков надо выбрать… за мужиков голосовать…

— Ладно, — отмахивались бабы, проталкиваясь вперед. — Обойдетесь и без нас. Одни голосуйте.

Панфил безнадежно махнул рукой.

Так и остались мужики одни для выборов сельского Совета и пяти депутатов на волостной съезд.

Кроме трех женщин, на волостной съезд избрали Панфила Комарова, Павла Ширяева, дедушку Степана Ширяева, Никиту Солонца и Ивана Капарулю. Их же избрали и членами сельсовета. Только вместо дедушки Степана, по его просьбе, ввели в сельсовет Маланью Семиколенную.

А бабы прямо с собрания гурьбой прошли в дом Оводова, где жили теперь погорельцы, и там долго совещались.

После собрания Параська ушла ночевать к Маланье Семиколенной, и та до самых первых петухов обучала ее владеть винтовкой.

На другой день рано утром Маланья, Анфиса и Параська на телегах выехали из дворов, одетые по-дорожному.

— Куда это? — спрашивали их мужики.

— На съезд, — отвечала с передней подводы Маланья.

— Что так рано?

— Дело есть…

Бабы, выгонявшие коров в стадо, кидались к отъезжающим телегам и шепотом наказывали депутаткам:

— Беспременно кончайте… Помните наказ бабушки Настасьи!

Маланья твердо ответила:

— Не забудем! Не забудем!

— Про Москву-то не забудь, Маланьюшка! — кричали бабы. — Везде чтоб своих…

— Ладно, — отвечала Маланья, не оборачиваясь.

Отъехав за поскотину, депутатки направились к лесу по трем дорогам: Маланья — в Чумалово, Анфиса — в Гульнево, а Параська — в Крутогорское.

Разъезжались они по разным деревням для того, чтобы поднять там баб на волостной съезд Советов.

Таков был план, выработанный на тайных бабьих собраниях.

Глава 24

Потянулись со всех сторон из урмана в улицы большого села Чумалова подводы с депутатами. Ехали мужики и бабы, избранные от деревень. Встречала и размещала их по квартирам особая комиссия во главе с известным по всей волости товарищем Капустиным.

Худое лицо товарища Капустина было для всех приветливо. Он бегал по улицам села, встречал депутатов и указывал им квартиры и столовку; заглядывал в школу, отдавая последние распоряжения по украшению зала; забегал на окраину села к площади, где стояла осажденная церковь. И здесь давал советы и указания. Руководство осадой он передал на время Павлу Ширяеву, который безотлучно находился в рядах партизан, сидевших за буграми свежей земли, в неглубоких ямках-окопах. Точно рыжее ожерелье, тянулись эти бугорки, широким кольцом окружая церковную площадь от домов и до кладбища, расположенного далеко за церковью, близ урмана.

В селе в эти дни было людно и шумно.

По вечерам шли заседания и совещания в ячейке и волревкоме.

Съехавшиеся женщины-депутатки держались отдельно от мужиков. Они бегали по домам и шушукались теперь с чумаловскими бабами. Больше всех опять суетились Маланья, Параська и Анфиса.