— Может ли советское командование принять парламентера для переговоров?

Ему ответили согласием. Вскоре в указанном месте с белым флагом появился начальник штаба немецких сухопутных войск генерал Г. Кребс. Его проводили на командный пункт генерал-полковника В. И. Чуйкова.

Вскоре немецкий генерал ушел восвояси. Наши войска возобновили свои «переговоры» с осажденными в Берлине немецкими войсками — на языке пушек, автоматов, пулеметов и гранат. Никаких уступок врагу! Поверженный враг должен сдаться на волю победителя безоговорочно.

Я спросил в штабе:

— Что можно узнать о результатах переговоров с генералом Кребсом?

Мне ответили!

— Ничего нового. Видите, бой возобновился. Пока это и есть наши «переговоры».

1 мая 1945 года.

Берлин сдался «на аккорд»

Весь день первого мая наступление продолжалось, так как в ходе переговоров выяснилось, что гитлеровцы пытаются избежать безоговорочной капитуляции. Надо было принудить их. Вечером вся артиллерия, участвовавшая в штурме центрального сектора Берлина, открыла мощный огонь по врагу. После полуночи немцы по радио взмолились о прекращении огня, а вскоре появился командующий обороной Берлина генерал Г. Вейдлинг и сообщил о согласии фашистского командования на безоговорочную капитуляцию.

Второго мая берлинское утро поразило нас необычной тишиной. Моросил мелкий дождь. Косматые тучи плыли над самыми крышами домов. Не было слышно не только грома пушек, но даже пулеметной и автоматной стрельбы. Невольно вспомнился прочитанный где-то рапорт генерала Чернышева в дни Семилетней войны.

Была такая строка в том рапорте: «Берлин сдался на аккорд. День был дождливый».

И сегодня день дождливый, и сегодня офицеры, которых я первыми встретил на улицах Берлина, здороваясь, поздравляли меня:

— С победой!

Я устремился в штаб генерал-полковника Я. Т. Черевиченко. Он подписывал реляции о награждении бойцов и офицеров, отличившихся в уличных боях в Берлине.

— На моем участке боевые действия прекратились в восемь часов утра, — сказал генерал-полковник. — На некоторых других это произошло раньше. Сейчас наши полки принимают сдавшихся в плен немцев, если желаете — посмотрите!

Я пошел в полк подполковника Максимова. Путь лежал через горы щебня и железных обломков. Берлинские дома изглоданы Снарядами, пулями автоматов. Еще вчера здесь были немецкие части.

Мне показали наскоро воздвигнутое укрепление, названное именем Геббельса. В укреплении было установлено тридцать крепостных орудий. Кроме орудийной прислуги, бастион имел гарнизон в 150 человек. Немцы надеялись, что бастион продержится месяцы. Но всего два дня шел здесь бой, и двадцать шесть из тридцати пушек разбиты. Оставшиеся в живых тридцать солдат и офицеров гарнизона укрепления сегодня с белым флагом вышли навстречу нашим автоматчикам.

В штабе полка подполковника Максимова, кроме дежурного автоматчика, никого не оказалось. Все офицеры на улицах — принимают немецких солдат и офицеров, сдавшихся в плен. Из-под развалин, из каких-то ям и погребов выбирается городское население с узлами, чемоданами, кастрюлями.

Подошла очередная партия пленных. Полмесяца назад они были в пожарных командах противовоздушной обороны, еще вчера с автоматами в руках защищали Берлин. Они пережили кромешный ад, и теперь, пожалуй, вполне довольны своей судьбой: они живы. Наши бойцы конвоируют группу на сборный пункт.

Мы проходили дальше, к Вильгельмштрассе. Картина одна и та же — колонны пленных, горы сложенного оружия, языки пламени, лижущие развалины домов. Дряхлый немец лопатой отгребает щебень от подвала. Спрашиваю:

— Что там?

— Семья,- отвечает он.

Вскоре из ямы, куда не проникал свет, через отверстие вылезают девять человек. Они тоже довольны: и для них окончился ад. Непривычная тишина на улице несколько пугает их, они осторожно озираются. Потом опять лезут в яму и начинают выкидывать оттуда свои пожитки.

Совсем рядом, через несколько дворов, другая картина. Цивильные немцы набросились на обувной магазин и тащат оттуда обувь на деревянной подошве, кто сколько может. Два наших бойца, оказавшиеся тут, стараются прогнать их, вразумить:

— Теперь тут наши порядки, и грабить нельзя!

Я проехал по многим улицам. Всюду народ. Берлинские женщины стоят на тротуарах, узнают в колоннах пленных своих знакомых и родных, которыми они когда-то гордились как покорителями Европы, от которых получали увесистые посылки из Парижа и Киева, из Праги, Витебска. Теперь «завоеватели» такие жалкие, ощипанные.

Спрашиваем пленных:

— Где Гитлер?

— Говорят, покончил самоубийством.

— А Геббельс?

— Сегодня утром отравился вместе со всей семьей.

Берлин пал. Гарнизон его капитулировал. Но фашисты есть фашисты. На одном заводе засели два генерала с 1500 солдатами и офицерами. Генералы прислали своего парламентера: ¦- Хотим знать условия капитуляции.

Им ответили коротко:

— Если к 17 часам не сдадитесь, откроем огонь из орудий.

Генералы не стали дожидаться артиллерийского залпа.

Весь день по улицам Берлина шли колонны пленных. Шли они и всю ночь. Над рейхстагом полыхало красное знамя — наше Знамя Победы.

2 мая 1945 года.

IV. НАШЕ ПРАВОЕ ДЕЛО ТОРЖЕСТВУЕТ

Трудно передать то душевное состояние, в котором я нахожусь сейчас. Только что отвез на телеграф корреспонденцию в «Известия» о том, как Берлин сдался «на аккорд». На улицах творится нечто стихийно-торжественное. Вдруг гремит залп из винтовок или пистолетов: каждая часть, каждое подразделение по своему усмотрению салютует в честь одержанной победы над самым страшным врагом, какого знало человечество. Из многих домов льется вольная солдатская песня. Поют слаженно, дружно, проникновенно. Приняв фронтовую чарку, сердца победителей потеплели, и душа изливается в песне.

У нас, у писателей и журналистов, тоже не обошлось без песни. Вспомнили мы и о друзьях-товарищах, которым не довелось дойти до Берлина. И вдруг все заговорили об одном: а куда, в какую часть ехать завтра, на какой участок боя? Некуда ехать! Все! Битва у нас на фронте окончилась!

Осталось оформить нашу победу и капитуляцию Германии, съездить в гости в те дивизии и полки, с которыми сдружились за последние месяцы.

А дальше?

В Москву! Домой!

Только что разослали телеграммы корреспондентам центральных газет и агентств на соседних с нами фронтах: приезжайте 5 мая, в

День печати, в Берлин, к рейхстагу!

А сейчас мы, известинцы, всей дружной командой — Всеволод Иванов, Лев Славин, я и недавно приехавший к нам начальник военного отдела газеты полковник Н. А. Баканов — едем в центр поверженного города. Отныне Берлин никогда не должен снова стать центром чудовищного международного разбоя. Этого больше нельзя допустить.

Утро 3 мая 1945 года.

В логове фашистского зверя

Берлинская тишина все еще кажется непривычной — не только советскому солдату, пришедшему сюда с горячими боями, но, пожалуй, и берлинцам. Оборвалась артиллерийская канонада. Умолкли залпы зениток и оглушительные разрывы тяжелых фугасных бомб.

Тишину майского дня нарушают лишь одиночные взрывы мин, заложенных фашистами в развалинах, да редкая автоматная очередь: наши бойцы прочесывают развалины дома, в котором засел какой-то фанатик-эсэсовец.

Берлинцы вышли из подвалов, откопали свои семьи из глубоких ям. Они бредут по улицам, кто к своим, чудом уцелевшим жилищам, кто в поисках хоть какого-нибудь приюта — пусть без окон и дверей, но только не под землей, а такого, чтобы видеть солнце, дышать свежим воздухом.