— Барон де Жеоль! — воскликнул я.

— Назад! — закричал он, очевидно, не узнавая меня по голосу. — Кто тут?

— Я, виконт де Со, — весело отвечал я.

— Вот как! А я думал, что вы уже в Ниме! — воскликнул он с величайшим изумлением. — Ведь прошло уже десять дней! Ваша лошадь с нами.

— Моя лошадь, неужели?

— Да, ваш приятель ведет ее из Мило. Но где же вы были все эти дни? — продолжал он подозрительно.

— Я потерял мой паспорт, или, вернее, у меня его украл Фроман.

Барон де Жеоль присвистнул.

— И в Вилльроге меня арестовали, — продолжал я. — С тех пор я и оставался здесь.

— А, — сухо промолвил он. — Вот что значит ездить в дурной компании. А теперь вы, должно быть…

— Бегу, — перебил я его. — Но вы… Я полагал, что вы проехали уже давным-давно…

— Меня задержали. Советую вам сесть на лошадь и ехать вместе со мной.

— С величайшим удовольствием, — радостно отвечал я. — Вы будете любезны удостоверить, кто я?

— Я? Конечно, нет, — отвечал он. — Я вас не знаю. Мне известно лишь то, что вы сами сообщили о себе.

Сердце у меня оборвалось, и некоторое время я молча смотрел в темноту перед собой. Вдруг раздался чей-то голос:

— Не бойтесь, господин виконт, я поручусь за вас.

Я вздрогнул.

— Кто это говорит?

— Это я, Бютон, — послышался ответ. — Я веду вашу лошадь.

Это был действительно член нашего комитета, капитан Бютон. Этот эпизод положил конец моим затруднениям. Когда мы через десять минут вернулись в деревушку, комитет, напуганный полномочиями Бютона, сразу сдался его заверениям и не чинил никаких препятствий к моему отъезду.

Спустя двенадцать часов наш весьма странный тройственный союз проехал уже через Сюмен. Ночевали мы уже в Сове и, оставив позади себя горную область с ее холодом и снегом, стали спускаться по залитому солнцем западному склону долины Роны. Целый день мы ехали среди полей, лугов и оливковых рощ, в насыщенном ароматами весны воздухе. Белая пыль дороги и белые скалы по сторонам ее свидетельствовали, что мы уже находимся на юге. Еще до захода солнца вдали показался Ним, и мы ознаменовали окончание нашего путешествия громкими криками.

Легко понять, с каким необыкновенным чувством смотрел я на этот город. Я так много слышал о нем в Вилльроге, что для меня было ясно, что именно здесь, а не на севере, решается судьба нации. Да, здесь, в устье Роны, среди оливковых рощ, а не в Париже, где Лафайет и Мирабо из страха перед толпой делали сегодня шаг вперед к королю, а завтра — опять назад, к толпе. Не там, среди хлебных полей и сочных пастбищ, а здесь, среди этой южной меловой пыли, будут остановлены эти гибельные конвульсии.

Я долго с любопытством смотрел на город, от которого ожидал так много. Длинный ряд плоских крыш понемногу спускался по отрогам Севенн к равнине реки Роны. К северу от города, на самой его окраине высились три небольших холма. Средний был увенчан башней, а тот, что стоял на западной стороне, отбрасывал длинную тень, почти доходившую до самой реки. И на холмах, и на идущей к городу дороге, и на зеленеющей равнине, и в больших заводах, там и сям раскинутых по предместьям, словом везде — было множество народа, ходивших по одиночке и группами. Одни сидели ради собственного удовольствия, ничего не делая, под городскими стенами, другие озабоченно спешили по своим делам.

Насколько я мог заметить, все носили какой-нибудь отличительный знак. У многих были трехцветные ленты, но у большинства же — красные: красные банты, красные кокарды — эмблемы, при виде которых лица моих спутников становились все мрачнее. Не по душе им был и колокольный звон, призывавший к вечерней службе, хотя он звучал очень красиво в вечернем воздухе. Оба мои спутника нахмурились и быстрее двинулись вперед. Я как-то незаметно отстал от них. Когда мы въехали на городские улицы, сильное движение на них и любопытство, с которым я осматривался кругом, отдалили меня от попутчиков еще более. Потом навстречу попалась целая вереница повозок, пересек дорогу отряд Национальной гвардии… И я оказался один, шагах в ста от спутников.

Я, впрочем, не жалел об этом: волнующаяся толпа, постоянно меняющиеся лица, южный говор, движущиеся строем солдаты, женщины, крестьяне — все это привлекало меня куда больше. Особенно я был доволен своим одиночеством, но вдруг со мной произошло то, чего я никак не предполагал в Ниме. Проезжая мимо какого-то окна с решеткой, я случайно поднял на него рассеянный взгляд, и в то же мгновение чья-то белая ручка махнула мне в знак привета из него платком. Я натянул поводья и остановил лошадь, но платок исчез и на окне никого уже не было. С этой минуты мысль о Денизе не покидала меня более.

Вокруг не было никого, к кому бы еще мог относиться этот привет. Но я не смел верить, что мне удалось опять найти Денизу!

Не без колебаний я еще раз обернулся к окну, и опять кто-то махнул мне платком. На этот раз сомнений не могло быть — обращались именно ко мне. Я направил лошадь через толпу, к крыльцу дома, и бросил поводья какому-то малому, стоявшему подле. У меня не хватило духа спросить его, кто живет в этом доме, и я, ограничившись беглым взглядом на скучные белые стены с длинным рядом зарешеченных окон, постучал в дверь.

Она открылась в ту же минуту, и появился слуга. Я не подумал заранее, что сказать ему, и довольно долго, молча, смотрел на него. Потом я наудачу спросил, принимает ли хозяйка дома.

Он вежливо ответил, что принимает, и распахнул передо мной двери.

Конфузливо удивляясь всему происходящему, я вошел. Лакей повел меня по обширному вестибюлю, выложенному черным и белым мрамором. Потом пришлось подниматься по лестнице вверх. Все, что попадалось на глаза, начиная от ливреи лакея до лепных потолков, носило печать изящества и утонченности. В зале стояли в кадках апельсиновые деревья, а стены были украшены античными фрагментами. Все это я отмечал мимоходом. Разглядывать было некогда, ибо лакей, отворяя двери в следующий зал, уже посторонился, давая мне дорогу.

Я вошел туда с сияющими глазами, рассчитывая, что меня встретит девушка, которую я так любил. Но вместо нее мне навстречу поднялась какая-то незнакомая дама, сидевшая у выступа окна. То была высокая, серьезная и очень красивая дама. Слегка зарумянившись своим оливкового цвета лицом, она впилась в меня глазами.