Жюстен восхищенно разглядывал корешки книг в книжном шкафу, не смея дотронуться. И, о чудо! Бывают же чудеса на свете! Как иногда обрушиваются на человека напасти, одна настигая другую, так нежданно судьба дарит милости. Встреча с часовщиком и эти книги. Жюстен обомлел, увидя на полке «Отверженных» Гюго. Нахлынули, понесли, закружили воспоминания. Счастливое лето! Внезапно возникшая в Лонжюмо загадочная русская школа учителей, манящая необычностью, будила фантазию. Андрэ, Стрекоза. Они познакомили Жюстена с Гаврошем. Жажда чтения после того овладела Жюстеном. Попробуйте в Лонжюмо раздобыть книгу, если это не Библия. Жюстен подъезжал к аптекарю, кюре, даже месье мэру. Даже в замок удалось пробраться, вымолить у гувернантки втайне от господ кое-что на самое малое время.
— Зря рвешься в чужой удел, — рассуждал отец. — Книги, науки, разные ученые звания — для них. Нам отпущено свое место. Мы простые люди. Так создал господь…
— Дядюшка Гюстав, а ваш сын? Ведь вы тоже простые люди, а он…
— Он стал бы ученым. Наверное, большим ученым, — гордо ответил часовщик. — Расскажи про учителей той школы.
— Они хорошие. Самый главный учитель учителей в русской школе был месье Ильин. Мне о нем сказали, что великий человек.
— Чему он учил?
И тут в памяти Жюстена ясно всплыло: ведь Андрэ и Стрекоза говорили, что то, чему учатся в русской школе, описывает книга Максима Горького «Мать».
В книжном шкафу дядюшки Гюстава не оказалось Максима Горького. Тогда Жюстен захотел взять сейчас же «Отверженных» Гюго, найти страницы о Гавроше. Но дядюшка Гюстав сказал:
— Ложись спать на постели сына. Сегодня читать поздно. Электричество дорого стоит.
Мадам Луизу Кремье Жюстен увидел следующим утром. Она вышла в кухню на завтрак, приготовленный дядюшкой Гюставом: слабенький кофе в больших чашках, по бутерброду с тонюсеньким ломтиком сыра.
Мадам Луиза, прямая, плоская, с огромными, странно расширенными глазами и блуждающей улыбкой на изможденном лице, внесла, прижимая к груди, продолговатый сверток в белых простынках. Жюстена не заметила. Мужу не кивнула.
— Мой пти, моя крошка, мой ангелочек, не бойся, не отдам тебя, не отдам… — бормотала она. И мурлыкала колыбельную песню без слов.
— Так с утра до ночи, — угрюмо промолвил Гюстав. — Не с кем перемолвиться словом. Жаль ее. И себя жаль.
После завтрака надел свежую рубашку, навел блеск на ботинки и позвал Жюстена к одному своему старому другу. Если у кого можно разузнать про Горького, это у него. Просвещенный человек, держит связи с русскими эмигрантами в Париже. «По-ли-ти-чески-ми», — по слогам, многозначительно выговорил дядюшка Гюстав.
Его старый друг оказался фотографом, книголюбом и пылкой натурой. Разговор, конечно, сразу зашел о войне.
— К нам долетело его «Воззвание о войне». Перевели на французский, разумеется, нелегально, распространили в листовках. И я распространял, да, я! Кто заподозрит старика, да еще такого на вид респектабельного?!
Фотограф действительно даже дома имел вид респектабельный — тщательно отглаженные брюки, чистейший воротничок, свежий галстук.
— Он пишет в «Воззвании», — продолжал наизусть фотограф: — «Из-за чего же идет эта война?.. Это есть война между двумя группами разбойнических великих держав из-за дележа колоний, из-за порабощения других наций, из-за выгод и привилегий на мировом рынке».
— Вот за что гибнут наши сыновья, — сказал Гюстав Кремье.
— Слушайте! Слушайте дальше! — возбужденно торопился фотограф: — «Но война, неся бесконечные бедствия и ужасы трудящимся массам, просвещает и закаляет лучших представителей рабочего класса. Если погибать, погибнем в борьбе за свое дело, за дело рабочих, за социалистическую революцию».
Фотограф поднял палец, как бы указующий перст, и было в этом жесте что-то проникновенно величественное.
— Он пишет в «Воззвании», он нас зовет бороться против войны, за революцию. Он революционер. Его голос слышен пролетариату и передовым людям всех стран. И врагам. Пусть они устрашатся. Этот русский — великий революционер. Великий Человек!
— Я знаю одного русского великого человека, — сказал Жюстен.
— Э! Сей момент, — таинственно произнес фотограф, исчез и немедля вернулся из другой комнаты, неся фотографию. — Он?
— Он! — Изумляясь, гордясь, узнал Жюстен знакомое лицо. — Месье Ильин. Учитель учителей в Лонжюмо.
— Учитель не только учителей в Лонжюмо. Учитель Человечества. Его имя Ленин, — торжественно объявил фотограф. — Я показываю вам это фото по секрету. И ко мне оно попало по секрету, по дружбе. Знаете, как оно появилось? Ленин жил в эмиграции в Париже. А дома, в России, оставалась мать, замечательная мать товарища Ленина! Скучает о сыне. И просит: пришли мне свое фото, я поставлю у себя на столике и буду каждый день видеть тебя, какой ты сейчас. Один мой камрад, товарищ, сделал это фото, посвященное матери Ленина. Я храню его, оно очень дорого мне. Когда-нибудь лицо Ленина, не только книги, лицо узнают все люди.
…Когда они с дядюшкой Гюставом возвращались домой, Жюстен говорил не смолкая. Рассказывал о далеких — ему казалось, далеких — счастливых днях в Лонжюмо. Об Андрэ, Стрекозе, товарище Петре и о Ленине. Он видел Ленина. Много раз видел Ленина.
— Он добрый. У него привычка, встретишься ненароком на улице или возле школы, возьмет и взъерошит волосы у Андрэ и у меня. И засмеется. Будто простой, самый обыкновенный. И прокатиться на своем велосипеде давал, добрый… А пели русские так прекрасно, лучше монахинь в костеле. У них особенное русское пение…
Дядюшка Густав слушал Жюстена. А потом сказал:
— Если бы я верил в бога, подумал бы, мне тебя послал бог. Сына ты мне не заменишь, но хорошо, когда к несчастному старику под конец жизни приходит молодой друг. Да такой разговорчивый.
Спустя некоторое время дядюшка Гюстав раздобыл книгу Максима Горького, переведенную на французский язык. Они с Жюстеном читали ее на кухне вслух. Мадам Луиза в комнате пела свою колыбельную песню без слов, а они читали на кухне «Мать» Горького.
Жюстен понял, какие науки изучали русские учителя в Ленинской школе Лонжюмо. Многое понял.
Наступит 1917 год. Газеты всего мира сообщат о свершившейся в России революции. Создалось новое государство — Российская Советская Республика. Главой нового, Советского государства стал Ленин.
К тому времени Жюстен был подсобным рабочим автомобильного завода. Мечтал полностью освоить устройство машины, освоил и лет через десять был уже опытным мастером сборки. Когда в 1920 году образовалась Французская коммунистическая партия, бывший Касе-Ку стал коммунистом. Товарищи охотно слушали его воспоминания о Ленине, им нравилась горячность Жюстена и нежная преданность «месье Ильину».
В 1939 году Францию захватили гитлеровцы. Жюстен вступил в отряд Сопротивления, сражался с захватчиками, партизанил, пока фашистов не изгнали из Франции.
Во все времена, особенно трудные, он помнил о Ленине, память о Ленине и ленинские статьи, которые он жадно читал, подсказывали, как жить и думать о жизни.
Не раз в воспоминаниях являлась ему Стрекоза. Он видел ее, резвую, легкую, белый бант на затылке, и улыбался. Кончики банта были похожи на стрекозиные крылышки.
Жюстен жив и сейчас. Теперь он уже дядюшка Жюстен, даже дед. Вот, опираясь на палку, идет бульваром, где когда-то, спящего на скамейке под кровом густолистых платанов, его нашел и приголубил часовщик Гюстав Кремье.
Иногда он приводит сюда, на бульвар, под платаны внучку, которая напоминает ему Стрекозу. Много раз он рассказывает внучке об одном жарком лете в поселке Лонжюмо, когда туда приехали русские, и как были они хороши, и как вся судьба его определилась тем летом.
