— Вы бы в коллектор обратились, — сказала продавщица.

— Некогда ходить туда…

К счастью Алешки, у него было не так уж много денег. Но стопка получилась изрядная. Он перевязал книги веревкой, взгромоздил на спину, как дрова, и, довольный приобретенными сокровищами, направился к дому. Алешка торжествовал. Теперь он наверняка сможет решить, как стать настоящим человеком. Подумать только, как он богат! Что в книгах, то будет и у него в голове. Ведь книги его. Это как хлеб в закромах.

Дома Алешка разложил на столе приобретенное богатство. Он перелистывал страницы, читал целые главы, но, увы, нужное ему не находил. Уже не зашифровано ли оно в непонятных формулах, где что-то возводится в степень, где из чего-то извлекают корень и столько иксов, что не разберёшься в них.

Стояла поздняя осень. Как-то вечером Алешка возвращался из училища. Он знал, что дома никого нет. Дядя Иван вот уже который вечер сидит в кладовой запчастей, — принял на себя еще одну должность; а Колька — в Речном. В эти дни Алешка даже завидовал Кольке. Вот поступил в речную школу, не мечется в поисках чего-то неизвестного, пришвартовался к своему делу. По этому ‘случаю Алешка даже написал бабушке письмо. Хотя в речной школе он не бывал, — и кого она готовит ясно себе не представлял, — пусть бабка порадуется, — ее внук будет капитаном парохода. Правда, не все выходят в капитаны. Но все равно, если не капитаном, то лоцманом; если не лоцманом, то боцманом и уж, во всяком случае, мотористом. А это значит все равно, что трактористом. Пусть бабушка не беспокоится, — все идет как надо, и он, Алешка, в самом скором времени выйдет в люди и будет получать не меньше, чем полтысячи.

Однако Алешка рано успокоился за друга. В этом он убедился в тот же вечер, когда они встретились у калитки.

— Капитану речного плавания! — приветствовал Алешка.

— Да ну ее эту школу! — устало отмахнулся Колька.

— Сам же хотел поступить…

— Набрехали: интересно, можно стать капитаном… А ничего интересного нет! Встретил я ребят с Волхова. Все на воде да на воде. А зимой в затоне. Все на ветру да на ветру. И смеются: «Парле франсе?» Отдай концы!

— А ты не слушай их. Мало ли кто чего скажет!

— Видно, верно надо отдавать концы.

Они вошли в дом и зажгли свет в своей маленькой комнатушке. Алешка присел на кровать и некоторое время молча разглядывал Кольку. Было жалко Лопату, — опять заладил свое. И в то же время хотелось сказать ему что-нибудь обидное. Прогонит его дядя Иван и правильно сделает. Все же чувство жалости взяло вверх, и Алешка сказал душевно, стараясь, чтобы Колька понял его:

— Ты смотри, наотмашь не руби. Уйти из школы за день можно, а назад только через год примут. Да и прежде чем уходить, надо же знать, — куда уходить? Ты что, жалеешь, что на золотоискателя не приняли?

— Нет.

— А что же ты хочешь?

— Не знаю, — выкрикнул Колька, — сам не знаю!

— Крученый ты, Колька.

Лопатин горько усмехнулся:

— Ну да, крученый! Вот так и хочется бросить все, лечь в лодку и куда-нибудь плыть. Лежи на дне, смотри в небо и плыви!

— Так и перевернуться недолго, — деловито решил Алешка. — На бревно наедешь — и кувырк.

— Кувырк, говоришь? — переспросил Колька и подсел к Алешке. — Давай вместе уедем. Ну что тебе дался твой трактор? Учишься, учишься, а тебя раз — и за шкирку.

Алешка снисходительно взглянул на Кольку.

— Меня выгонят?

— Долго ли? Пронюхают и выгонят.

Алешка рассмеялся.

— Да мне сам Сергей Антонович сказал, чтобы я в комсомол шел.

— В комсомол? — спросил Лопатин, словно не веря.

— Человеком надо быть, — наставительно произнес Алешка.

— И ты не отказался?

— Завтра заявление подам…

— Заявление? — Колька вскочил с кровати, потрясая своими длинными руками. Алешка еще никогда не видел его таким злым. — Теперь обязательно надо сматываться. И тебе и мне.

И тут только Алешка сообразил, чего так испугался Лопатин. Кто же вступает в комсомол под чужой фамилией? А разве нельзя быть хорошим комсомольцем и под чужой фамилией? Нет, тогда уже никаких оправданий ему не будет…

— Надо уходить, — уже спокойнее сказал Колька, снова присаживаясь рядом с Алешкой. — Вместе легче будет. Уедем в какой-нибудь город, где нет никаких директоровых дочек и дядей Иванов, и устроимся там.

Алешка молчал. Так что же получается, бросить училище, уехать в какой-то неведомый город, неизвестно зачем и для чего? Хотел стать настоящим человеком, а станет бродягой.

Врасплох

Нет для пятнадцатилетних лучших советчиков, чем их сверстники. И не потому, что они считают их умнее всех. Нет. Только другу-сверстнику расскажешь все и не тая откроешь свою душу. А кому Алешка расскажет о всех своих сомнениях? Дяде Ивану, Сергею Антоновичу? Ведь труднее всего признаться не тогда, когда боязно, а когда стыдно. А Колька Лопатин, что ни вечер, все настойчивее требовал:

— Едешь со мной?

Алешка отмалчивался.

— На юг, в теплые края! Сам выбирай куда. Любой город! Потом поздно будет.

В одну из суббот, уже в сумерках, к дяде Ивану зашел по каким-то училищным делам Сергей Антонович. Алешка колол у крыльца дрова. Завуч весело спросил его:

— Не подал еще заявление в комсомол?

— Собираюсь, — смущенно ответил Алешка.

— Долго собираешься.

Алешка терпеливо ждал, когда Сергей Антонович уйдет от дяди Ивана. Он целую гору дров перетаскал в сарай и, едва завуч скрылся за калиткой, направился в свою комнату. И все те же мысли. Оставаться или бросить училище?..

— Алеша Левшин здесь живет? — донеслось из кухни.

— Его нет, барышня. Алексей в школе… — ответил дядя. — А вы его знакомая?

— Он мне очень нужен…

— В речной школе девочки тоже учатся?

— Я не из речной школы…

— А откуда вы его знаете?

— Мы с ним старые знакомые… Я жила в Серебрянке.

Алешка сразу узнал Таню. Он стоял, боясь шелохнуться. И в это время услышал, как дядя Иван сказал:

— Ну, ежели вы Алешу знаете по Серебрянке, так у меня еще один ваш знакомый живет — Николай Лопатин. Пройдите, барышня, в комнату, он там…

Алешка рванулся к окну. Надо выпрыгнуть на улицу. Но как, когда двойные рамы? Да и поздно. Даже не успеть залезть под кровать. И Алешка шагнул навстречу Тане. Он схватил ее за руку и так красноречиво приложил палец к губам, что она поняла одно: надо молчать и ничему не удивляться. А потом тихо сказал:

— Пойдем на улицу.

На кухне дядя Иван спросил:

— Вы, барышня, Алешу не будете дожидаться?

— Мы его встретим у школы, — ответил за Таню Алешка и поспешил в сени.

Они вышли в сумерки зимнего вечера. Падал легкий снежок, уличные фонари слабо освещали поскрипывающий дощатый тротуар. Молча, словно прислушиваясь к собственным шагам, они свернули в безлюдный сквер.

— Ты как меня нашла?..

— По фуражке… Такие носят только из вашего училища. Прихожу в училище, спрашиваю тебя, а мне сказали, — нет такого. Вот дали адрес твоего дяди… Только почему вдруг Лопатин?

— Ты зачем приходила? — грубо оборвал Алешка. — Чего тебе надо?

Таня могла бы ему все рассказать. Как долго она его искала, как волновалась, не попал ли он в милицию… Хотя там в парке он ее обидел, но он же и защитил ее. Но теперь ничего этого Алешка не узнает…

Таня резко повернулась и пошла из сквера.

Алешка окликнул ее:

— Таня!..

Он еще не знал, зачем ее остановил. Просто ему не под силу стало молчать.

Она вернулась и спокойно сказала:

— Я слушаю.

Он молчал. Поймет ли она его? Не все ли равно. Пусть знает, как ему тяжело. И он заговорил зло и ожесточенно, словно Таня была виновата во всех его бедах.

— Алеша, я могу чем-нибудь помочь тебе?

Он вздохнул.

— Мы что-нибудь придумаем, только обещай мне, что ты никуда не уедешь.

Алешка молчал.