Алешка рисовал в тетрадке поршень двигателя, производил расчеты. Пригодилось теперь все, чему учили в школе: алгебра, физика, даже умение рисовать… Что ни говори, а поршень он начертил здорово, не ударил лицом в грязь перед другими курсантами. Пусть теперь кто-нибудь заподозрит, что он годами не вышел. Не вышел годами? А кто полный расчет шестерен сделал? Но вот прозвенел звонок и кончился урок. Завуч ему сказал, перелистывая тетрадь:

— Николай Лопатин, вам придется кое-кому помочь в черчении.

Ну, Алешка, тебя не только признали за большого, но и сделали вроде помощника учителя.

Жизнь в училище имела свои неудобства. Бывало, в деревне, он вскочит утром с постели, схватит на ходу пышку, глотнет чаю и уже на улице — только и видели его. А здесь надо встать за час до занятий, застелить койку, тщательно одеться, умыться и пойти в столовую. На рысях тут ничего не сделаешь. Не оберешься замечаний. Не так койку заправил, не в свое время завтракать пошел. Да и расписание занятий особое. Уроки утром и уроки после обеда. То практика, то самоподготовка. Не очень-то разгуляешься. Но были и свои преимущества. Вечером ты свободен, сам себе хозяин, иди, как взрослый, куда хочешь. И никто тебя не остановит: до шестнадцати лет вход запрещается! Черная фуражка училища механизации — пропуск на любую картину, на любой сеанс. И в городском парке гуляй хоть до закрытия — музыка, огни, танцы.

Но на последние сеансы Алешка не ходил, а из городского парка, если случалось туда зайти, возвращался еще засветло. Больше всего любил он вечерами сидеть где-нибудь во дворе училища. Светлое, летнее небо с редкими звездами, притихший город и негромкие разговоры на скамейках под окнами общежития. Если закрыть глаза, то кажется, никуда и не уезжал из Серебрянки.

— Землю, ее надо оборонить от кустарника… Наступает этот самый кустарник.

Кто это говорит? Дядя Пуд? Братья Сапуновы, что живут с ним в одной комнате? И представляется Алешке: вот откроет он глаза и увидит Фаю и Фрола. Хочешь не хочешь, а вспомнишь родную деревню. Вспомнишь и взгрустнешь. Но о чем это говорят у крыльца? Про каких-то уполномоченных, о том, где бы денег взаймы достать, кому бы казенный ватник спустить.

Когда после этих всех разговоров Алешка ложился спать, его голова весьма походила на сундук, куда вместе с ценными, нужными вещами свалили и ветошь. Он все впитывал в себя. Хорошее и плохое, доброе и злое — приобщался к жизни взрослых людей.

Однажды вечером Алешка сидел в комнате рядом с дядей Пудом.

— А я вас, Игнат Васильевич, еще до училища видел…

— Это где же?

— Вместе ехали сюда, в одном вагоне. Помните, рассказывали о дикой лошади?

— Как не помнить! — ответил бородач добродушно. — Меня однажды за такие слова в антимеханизаторы зачислили и к прокурору! А я ему все выложил. Ему бы меня допрашивать, а я его: иль от коня польза колхозу не должна быть? А везде и всякая машина хороша? И скажи, пожалуйста, нужна нам чуть ли не десятиметровая тракторная косилка, ежели на наших покосах кусты да кочки, с косой не пройти? Прокурор мне обвинение, а я ему! На том и разошлись. Ты, парень, пойми одно: не тот антимеханизатор, кто ратует за коня, а тот, который не дает коню помочь машине. Будешь трактористом, — не бойся, ежели допреж тебя на конях в поле выйдут. А то у нас еще есть такие эмтээсчики — боятся, не дай бог на лошадях раньше пахать начнут или, чего доброго, на конной жатке овес убирать выйдут. Не коня бояться надо, а дурней, что кричат председателю колхоза или бригадиру: «Не тронь поле, оно за машиной закреплено!» Так отчего же машины нет? Где она? То да се: колесо поломалось, ось погнулась! Пока ждут, овес вытек. Кому от этого польза? Колхозу? Нет! Государству? Нет! МТС — тоже нет! Одному дурню в оправдание. «Мы-де все меры приняли, участки закрепили!» И это они, дурни, коня с машиной ссорят. А я так скажу: добрый конь — трактору не ущерб, хороший пахарь — трактористу первый друг. И ты, парень, машину любить люби, да за ней дело блюди!

Новый земляк

Алешка был доволен училищем, своими товарищами. И особенно тем, что живет в одной комнате с Пудовым. Игнат Васильевич говорил с ним, как с равным. И это поднимало Алешку в собственных глазах. Дружба с дядей Пудом имела и другое преимущество. В училище были парни, которые нет-нет, да пытались задирать Алешку, но, увидев, что тому покровительствует бородач, отстали.

В общем Алешке жилось не плохо. Тем не менее он не мог обойтись без Кольки Лопатина. Хоть они договорились не ходить друг к другу, но ом должен был его увидеть. Во-первых, узнать, как устроился Колька. Учится ли на золотоискателя? Потом спросить, не прислала ли бабушка письма — как-то ей там живется у тетки Лизы?! И где взять деньги? Каждый день надо платить за завтрак, обед и ужин. Бабушкина сотня таяла на глазах. Эх ты, Алешка! Взял Колькину командировку, а как жить в училище, не подумал.

В тот же вечер после занятий Алешка направился к Кольке. У калитки он столкнулся с дядей Иваном. Комендант был сердит.

— Поди-ка поговори со своим земляком!

И, хлопнув калиткой, застучал по деревянному настилу тротуара.

Колька стоял на крыльце. Он набросился на Алешку:

— Про уговор забыл?

— Дело есть.

— Заходи в дом, а то еще услышат.

Алешка вошел в дом и с любопытством оглядел дядино жилье. Кухня, горница и еще маленькая комнатка. Чистота кругом. Но сразу видно, — живет дядя Иван бобылем. Кровать застлана серым одеялом, стол без скатерти, на окнах нет цветов. Не то, что было у бабушки в Серебрянке.

— Чего дядя Иван сердитый такой?

— Да ну его! — отмахнулся Лопатин.

— Из-за чего не поладили?

— Не удалось мне на золотоискателя поступить. Десятилетка требуется.

— А в другое место?

— Дядя Иван говорит, что надо в восьмой класс идти. Сказать легко, а как я там буду учиться, когда все перезабыл?

— Так что же ты решил?

— Ничего не решил. А в восьмой класс, пусть хоть выгонит, не пойду.

Колька выглянул в окно и, снова повернувшись к Алешке, спросил:

— Какое дело у тебя?

— Хотел вот узнать, как устроился…

— И всё?

— Письма от бабушки нет?

— Придет, сам принесу. Больше ничего нет?

— Как мне дальше жить? — наконец о самом главном спросил Алешка. — Бабкины деньги к концу идут.

— Из МТС должны прислать мою зарплату

— Так она же твоя.

— Ты учишься, — значит, твоя. Вроде как стипендия это. А до получки я тебе дам. Вот! — И протянул Алешке двадцать пять рублей.

— Не надо, не надо, Коля, — отказался Алешка. — Я дотяну. И потом, знаешь, давай так договоримся. Будем эту самую стипендию делить пополам.

— А тебе хватит?

— Проживу…

— Тогда давай поделимся, — согласился Лопатин. — А как устроюсь, верну… — И тут же, не скрывая, сказал: — Эх, завидую тебе, Алешка! Все у тебя ясно… А я вот сам не знаю, чего хочу. Ну стал бы я золото искать, — а понравилось бы мне это дело? Одно название, что золото! А может быть, все равно, что искать: золото в горах или раков в круче?

Алешка возвращался домой в отличном настроении. Теперь он житель! Через неделю-другую будет стипендия! А до этого он знает, как обернуться. Зачем ему свои сапоги, когда выдали казенные? Продать — и всё в порядке. Живи, учись, не тужи. Он весело взбежал на крыльцо общежития, прошел через длинный коридор и открыл дверь в свою комнату. Открыл и тут же осторожно прикрыл ее. На оставшейся незанятой койке он увидел того самого кудрявого тракториста, с которым весной во дворе МТС они столкнулись у старого шугаевского трактора. Злейший Алешкин враг — в училище!

Пропал теперь Алешка. Завтра все узнают, что он живет по чужим документам. Но замешательство было недолгим. Э, да чего ему бояться кудрявого! Алешка смело вошел в комнату. Увидев его, Игнат Васильевич окликнул кудрявого:

— Форсистов, вот твой земляк пришел.

— Здорово! — тряхнул кудрями Алешкин враг.